 Увеличить |
13
Логика
сна. Во сне наша нервная система постоянно возбуждается множеством внутренних
поводов, почти все органы находятся в деятельности, кровь совершает свой бурный
круговорот благодаря положению спящего, отдельные члены придавлены, покрывала
влияют различно на ощущения, желудок переваривает и беспокоит своими движениями
другие органы, кишечник извивается, положение головы определяет собой необычное
положение мускулов, ноги, оставаясь необутыми и не опираясь подошвами на почву,
причиняют ощущение необычного, равно как и иное одеяние всего тела, – всё
это, ежедневно меняясь, усиливаясь и ослабевая, своею необычностью возбуждает
всю систему вплоть до функции мозга. И таким образом, у духа есть сотни поводов
удивляться и искать причин этого возбуждения; сон же есть искание и
представление причин для этих возбужденных ощущений, т. е. мнимых причин.
У кого, например, ноги опоясаны двумя ремнями, тому, может быть, снится, что
две змеи обвиваются вокруг его ног; это есть сначала гипотеза, затем вера,
сопровождаемая образным представлением и измышлением: «эти змеи должны быть
causa того ощущения, которое испытываю я, спящий» – так судит дух спящего.
Умозаключенное таким образом прошлое становится для него благодаря возбужденной
фантазии настоящим. Так, всякий по личному опыту знает, как быстро спящий
вплетает в свой сон доходящий до него сильный звук, например звон колоколов или
пушечный выстрел, т. е. объясняет его задним числом, так что ему кажется,
что он сперва пережил обусловливающие обстоятельства, а затем уже данный
звук. – Но почему же дух спящего всегда ошибается, тогда как дух
бодрствующий обыкновенно столь трезв, осторожен и скептичен в отношении
гипотез? – Почему он удовлетворяется первой попавшейся гипотезой для
объяснения чувства и тотчас же верит в ее истинность? (Ибо во сне мы верим в
сон, как будто он есть реальность, т. е. мы считаем нашу гипотезу вполне
доказанной.) – Я полагаю: как еще теперь человек умозаключает во сне, так
человечество умозаключало и наяву много тысячелетий подряд: первая causa,
которая приходила в голову, чтобы объяснить что-либо нуждавшееся в объяснении,
была достаточна и принималась за истину. (Так, согласно рассказам
путешественников, поступают дикари еще и теперь.) Во сне это первобытное
свойство человечества возрождается в нас, ибо это есть основа, на которой
развился и еще развивается в каждом человеке высший разум: сон переносит нас
назад, к отдаленным эпохам человеческой культуры, и дает нам средство лучше
понять их. Сонное мышление удается нам теперь так легко, потому что в течение
очень долгих периодов развития человечества мы были так хорошо приучены именно
к этой фантастической и дешевой форме объяснения всего любой выдумкой. В этом
смысле сон есть отдых для мозга, ибо днем последний должен удовлетворять более
строгим требованиям, которые ставит мышлению более высокая культура. –
Сходное состояние, образующее прямо-таки преддверие и ворота ко сну, мы можем
испытать и при бодрствующем сознании. Когда мы закрываем глаза, то мозг создает
множество световых впечатлений и цветов, вероятно, как своего рода отголосок и
эхо всех тех световых ощущений, которые проникают к нему днем. Но рассудок (в союзе
с фантазией) тотчас же перерабатывает эту, самое по себе бесформенную, игру
цветов в определенные фигуры, образы, пейзажи, оживленные группы. Подлинный
процесс при этом есть опять-таки известного рода умозаключение от действия к
причине; задаваясь вопросом: «откуда эти световые впечатления и цвета?» – дух
подставляет в качестве причин указанные фигуры и образы; они кажутся ему источниками
этих цветов и световых впечатлений, потому что он привык днем и при открытых
глазах находить действующую причину каждого цвета, каждого светового ощущения.
Здесь, следовательно, фантазия постоянно снабжает его образами, опираясь в
своей деятельности на зрительные впечатления дня, и совершенно то же делает
фантазия во сне – т. е. мнимая причина выводится из действия и представляется
после действия, и все это с необычайной быстротой, так что здесь, как когда
смотришь на фокусника, может возникнуть неправильное суждение, и то, что
следует одно за другим во времени, может показаться одновременным и даже в
обратной последовательности. Из этих процессов мы можем усмотреть, как поздно
развилось более острое логическое мышление, строгое отношение к причине и
действию, если еще теперь наш разум и рассудок непроизвольно возвращаются в
своих функциях к этим примитивным формам умозаключения, и мы приблизительно
половину нашей жизни пребываем в этом состоянии. – Точно так же поэт,
художник измышляет для своих настроений и душевных состояний причины, которые
отнюдь не суть истинные; он в этом смысле напоминает нам прежнее человечество и
может содействовать пониманию последнего.
14
Отраженное
звучание. Все более сильные настроения заставляют отраженно звучать родственные
ощущения и настроения; они как бы расталкивают память. Вместе с ними в нас
что-то просыпается и сознает сходные состояния и их происхождение. Так
образуются привычные быстрые сочетания чувств и мыслей, которые под конец,
когда они следуют друг за другом с быстротой молнии, ощущаются уже не как
комплексы, а как единства. В этом смысле говорят о нравственном чувстве, о религиозном
чувстве, как будто все это суть единства; в действительности же это суть потоки
с сотней источников и притоков. Здесь, как и во многих других случаях, единство
слова ничуть не удостоверяет единства предмета.
15
В мире
нет ничего «внутреннего» и «внешнего». Подобно тому как Демокрит перенес понятия
«верх» и «низ» на бесконечное пространство, где они не имеют никакого смысла,
так философы вообще перенесли понятия «внутри» и «снаружи» на сущность и
явление мира; они мнят, что глубокие чувства вводят глубоко внутрь и приближают
к сердцу природы. Но эти чувства глубоки лишь в том смысле, что ими, еле
заметно, постоянно возбуждаются известные сложные группы мыслей, которые мы
называем глубокими; чувство глубоко, потому что мы считаем глубокой сопровождающую
его мысль. Но «глубокая» мысль может все же быть весьма далека от истины, как,
например, всякая метафизическая мысль; если от глубокого чувства отнять
примешанные к нему элементы мысли, то останется сильное чувство; последнее же
свидетельствует для познания только о самом себе, точно так же как сильная вера
доказывает только свою силу, а не истинность своего объекта.
|
