ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Пришлось
спешно искать себе пристанище, и труппа рассеялась по разным местам. Вильгельму
полюбился садовый павильон, возле которого он провел ночь. Без труда получив
ключи, он обосновался там; но поскольку Аврелии было тесно в новом жилище, ему
пришлось оставить у себя Феликса, а Миньона не хотела расстаться с малышом.
Детям
была отдана удобная горенка второго этажа. Вильгельм устроился в нижнем помещении.
Дети спали, а он не находил себе покоя.
За
красивым садом, чудесно озаренным светом взошедшей луны, маячили печальные развалины,
которые еще кое – где дымились; воздух был приятен и ночь необычайно хороша. Выходя
из театра, Филина коснулась его локтем и прошептала несколько слов, которые оп,
однако, не понял. Он растерялся, рассердился и не знал, чего ему ждать, что
предпринять. Несколько дней Филина избегала его и лишь в нынешний вечер подала
ему знак. На беду, теперь сгорела и дверь, которую ему не велено было
закрывать, а туфельки испарились в дыму. Он не понимал, каким манером красотка
проникнет в сад, если таковы ее намерения. Он совсем не хотел ее видеть, но при
этом ему не терпелось объясниться с ней.
Еще
больше тревожила его сердце судьба арфиста, который сгинул с той ночи.
Вильгельм боялся, что при расчистке развалин его найдут мертвым под мусором.
Вильгельм ото всех скрывал подозрение, что старик – виновник пожара. Не зря же
он первым спустился ему навстречу по лестнице из охваченного пламенем и дымом
чердака, а пароксизм отчаяния в садовой пристройке мог быть следствием Этого злосчастного
события. Однако же расследование, без промедления наряженное полицией, со всем
вероятием показало, что пожар возник не в том доме, где они жили, а в третьем
от него, и тотчас же перекинулся по чердакам.
Все это
продумывал Вильгельм, сидя в беседке, как вдруг услышал, что кто-то крадется по
ближней дорожке. По скорбному пению, раздавшемуся вслед за тем, он узнал
старика арфиста. Смысл пения сразу стал ему внятен, это было утешение
несчастливцу, который чувствует, что на него надвигается безумие. К сожалению,
Вильгельм запомнил лишь последнюю строфу.
Подойду к дверям с котомкой,
Кротко всякий дар приму,
Поблагодарю негромко,
Вскину на плечи суму.
В сердце каждого заноза
Молчаливый мой приход:
С силой сдерживает слезы
Всякий, кто мне подает.[51]
С этими
словами он добрел до калитки, выходившей па отдаленную улицу; калитка оказалась
заперта, и он собрался перешагнуть через ограду, ко Вильгельм удержал его и
ласково заговорил с ним. Старик просил отпереть ему, потому что он хочет и
должен бежать. Вильгельм убеждал его, что бежать он может из сада, но не из
города, говорил, какие подозрения навлечет на него подобный шаг; все напрасно!
Старик стоял на своем. Вильгельм не уступал и наконец почти что силой втолкнул
его в павильон, заперся там вместе с ним, и между ними завязался странный
разговор, который мы не станем излагать подробно и предпочтем не передавать
вовсе, дабы не терзать читателя сумбурными понятиями и наводящими жуть
чувствами.
|
