ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Лаэрт
навестил приятеля. При жаркой стычке на постоялом дворе он не присутствовал,
так как сам лежал в чердачной каморке. В своих убытках он вполне утешился, успокоив
себя обычной своей присказкой: «Невелика беда!» Он рассказал много
занимательного о поведении актеров; и очень порицал мадам Мелина; она якобы
оплакивает потерю дочери только потому, что лишилась удовольствия окрестить
девочку на древнегерманский лад Мехтильдой. Что касается ее мужа, то теперь
обнаружилось, что при нем было много денег, он и раньше пичуть не нуждался в
ссуде, которую выклянчил у Вильгельма. А ныне Мелина намерен уехать с ближайшей
почтовой каретой, потребовав от Вильгельма рекомендательное письмо к его
приятелю Зерло – директору театра, в труппе которого рассчитывает устроиться
ввиду крушения собственного предприятия.
Миньона
в первые дни совсем присмирела, а когда стали допытываться причины, созналась
наконец, что у нее вывихнута правая рука.
– Пеняй
на свое удальство, – заявила Филина и рассказала, как во время стычки
девочка достала охотничий пож и, видя своего друга в опасности, храбро кинулась
разить грабителей. В конце концов ее схватили за руку и отшвырнули в сторону.
Ее побранили, почему она раньше не призналась в своем увечье, правда, видно
было, что она робеет перед хирургом, который все время принимал ее за мальчика.
Увечье стали выправлять, и руку ей пришлось носить на перевязи. Этим она и
вовсе огорчилась, потому что главные заботы и уход за Вильгельмом принуждена
была уступить Филине, а прельстительная грешница рада была усугубить свое
рвение и внимание.
Проснувшись
однажды утром, Вильгельм обнаружил, что находится с ней в предосудительно
близком соседстве. Во время беспокойного сна он скатился к заднему краю
обширного ложа. По-видимому, она уснула, сидя на кровати и читая; книга выпала
у нее из рук, голова откинулась назад и очутилась у самой груди Вильгельма, по
которой волнами рассыпались распущенные белокурые волосы. Беспорядок сна более
подчеркивал ее прелести, чем любые искусные прикрасы; мирная детская улыбка
осеняла ее лицо. Он долго смотрел на нее и как будто хулил себя за то, что
испытывал удовольствие, любуясь ею, и трудно сказать – благословлял ли он или
хулил свое состояние, которое предписывало ему умеренность и покой. Так долго и
пристально смотрел он на нее, что она зашевелилась. Он потихоньку закрыл глаза,
но не мог устоять перед соблазном подглядывать за ней искоса, пока она
приводила себя в порядок и пошла справиться насчет завтрака.
Один за
другим являлись актеры к Вильгельму, более или менее неучтиво и нагло требуя
рекомендательных писем и денег на дорогу и получая их, несмотря на возмущение
Филины. Тщетно убеждала она своего друга, что егерь оставил всем собратьям тоже
немалый куш, и они попросту водят его за нос. Кончилось это бурной ссорой, и
Вильгельм окончательно потребовал, чтобы она, в свой черед, примкнула ко всей
труппе и попытала счастья у Зерло.
Лишь на
считанные мгновения изменила ей невозмутимость; быстро совладав с собой, она
воскликнула:;
– Будь
при мне мой блондинчик, я бы никого из вас знать не желала. – Она
подразумевала Фридриха, который исчез на лесной поляне и больше не показывался.
Наутро
Миньона явилась к ложу больного с известием, что Филина ночью уехала; в соседней
комнате она аккуратнейшим образом сложила все принадлежащие ему вещи. Ее
отсутствие было для него чувствительно; в ее лице он потерял преданную сиделку
и веселую собеседницу; он отвык оставаться один. Впрочем, Миньона быстро
восполнила пробел.
С тех
пор как ветреная красотка окружила раненого дружеским попечением, девочка
мало-помалу отстранилась и молчаливо замкнулась в себе; теперь же, получив
свободу действий, она со всей заботой и любовью выступила на передний план,
была старательна, чтобы угодить ему, и весела, чтобы его развлечь.
|
