ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Видя
актеров в столь добром расположении духа, Вильгельм надеялся, что теперь можно
потолковать с ними о поэтических достоинствах пьес.
– Актеру
недостаточна поверхностная оценка пьесы, – начал он, когда они снова
собрались на другой день, – недостаточно судить о ней по первому
впечатлению и, не проверив себя, хвалить или хулить ее. Это позволительно
зрителю, который хочет умиляться и развлекаться, но отнюдь не выносит свое
суждение. Актер же обязан давать себе отчет в причинах своего одобрения или
порицания, а как может он Это сделать, не умея проникнуться духом автора,
постичь его намерения? Я сам на днях уличил себя в столь явно порочной
склонности судить о пьесе по одной роли, о роли без связи со всей пьесой, что
хочу привести в пример этот случай, если вы благоволите приклонить слух к моим
словам.
Вы
знаете непревзойденного Шекспирова «Гамлета» по чтению в замке, доставившему
вам большое удовольствие. Мы задумали поставить эту пьесу, и я, не ведая, что
творю, вознамерился сыграть принца; мне казалось, что я изучаю роль, стараясь
затвердить наизусть самые яркие места, монологи и те явления, где более всего
простора силе душевной, высоте ума и где смятенные чувства находят себе живое
прочувствованное выражение.
Вот я и
считал, что по-настоящему войду в дух роли, если, можно сказать, взвалю на собственные
плечи весь груз тяжкой тоски и с этой ношей постараюсь последовать за своим
прообразом по прихотливому лабиринту переменчивых настроений и странностей
поведения. Так зубрил я, так репетировал свою роль и воображал, что постепенно
сольюсь воедино с моим героем.
Однако
чем дальше, тем труднее становилось мне видеть перед собой человека, а под конец
я уже просто не мог обозреть его полностью. Тогда я проштудировал
последовательно всю пьесу, но и тут многое не вмещалось в мое представление. То
характеры, то выразительные средства вступали в противоречие между собой, и я
чуть было не отчаялся найти тот тон, в каком мог бы сыграть свою роль целиком,
со всеми ее отклонениями и нюансами. Долго и безуспешно плутал я по этим
хитросплетениям, пока наконец у меня не мелькнула надежда приблизиться к своей
цели совершенно особым путем.
Я
прилежно искал каждый штрих, свидетельствующий о характере Гамлета в раннюю пору,
до смерти отца; я подмечал, чем был бы этот незаурядный юноша независимо от
трагического происшествия, независимо от дальнейших страшных событий, кем бы,
не будь их, он стал.
Нежный и
благородный отпрыск королевского рода взрастал под прямым воздействием
царственного величия; понятие права и монаршего достоинства, чувство добра и
чести развивались в нем вместе с сознанием своего высокого рождения. Он был
государь, прирожденный государь и желал править лишь затем, чтобы добрый мог
без препон творить добро. Будучи приятен наружностью, отзывчив сердцем,
благонравен по натуре, он мог служить образцом для молодежи и стать отрадой
мира.!
Лишенная
особой страстности, любовь его к Офелии была тихим предчувствием сладостных
вожделений, усердие в упражнении рыцарских качеств не было присуще ему лично,
скорее, оно поощрялось и разжигалось похвалами, расточаемыми другим; будучи
чист чувствами, он умел распознать людей прямодушных и ценил покой, какой
вкушает бесхитростная душа в открытых ей объятиях друга. Он до известных
пределов научился понимать и чтить добро и красоту в искусствах и науках;
пошлость претила ему, и если в нежной его душе зарождалась ненависть, она не
заходила дальше, чем нужно, чтобы презирать увертливых и лживых придворных и
насмешливо играть ими. Держался он непринужденно, был прост в обхождении, не
радовался праздности, но и не жаждал быть деятельным. Студенческую беспечность
он, по виду, сохранил и при дворе. Веселость шла у него от настроения минуты, а
не от сердца, товарищ он был хороший, покладистый, скромный, внимательный, без
труда прощал и забывал обиды; но никак не мог быть близок с тем, кто преступал
пределы справедливости, добра и честности.
Когда мы
еще раз будем сообща читать пьесу, вы сами посудите, на верном ли я пути. Но я
все же надеюсь подтвердить мое суждение цитатами.
Нарисованный
им образ вызвал шумное одобрение; все считали, что теперь нетрудно будет
объяснить и поведение Гамлета; всем нравился такой способ проникаться духом
автора. Каждый намерен был самостоятельно изучить этим способом какую-нибудь
пьесу и развить замысел автора.
|