Увеличить |
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Обо всем
потребном для его путешествия позаботились отец и мать. Лишь отсутствие
кое-какой мелочи в экипировке на несколько дней задержало его отъезд. Вильгельм
воспользовался свободным временем, чтобы написать письмо Мариане и наконец
высказать то, о чем она упорно избегала с ним говорить. Вот что гласило это
письмо:
«Под
благодатным покровом ночи,[9]
столько раз оберегавшим меня в твоих объятиях, я сижу и пишу к тебе, и все мои
помыслы и чаяния заняты тобой. Ах, Мариана! Я, счастливейший из смертных,
уподобляю себя жениху, который в предвосхищении нового мира, что откроется в
нем и через него, стоит на праздничных коврах и во время священного обряда
мыслями с вожделением тянется к скрывающим многое тайное завесам, откуда веет
на него лаской любви.
Я
решился через несколько дней покинуть тебя; это было нетрудно в надежде, что
исполнится мое желание – я буду с тобой навсегда, буду всецело твоим. Нужно ли
повторять, чего я желаю? Оказывается, нужно – ибо до сих пор ты как будто меня
не понимала.
Сколько
раз тихим голосом верной любви, которая, желая все удержать, боится много сказать,
сколько раз допрашивал я твое сердце, согласна ли ты соединиться со мной
навеки. Конечно же, ты меня понимала, ибо в твоем сердце должно было зародиться
ответное желание: постигала все в каждом поцелуе, в баюкающем покое тех
блаженных вечеров. Вот когда я оценил твою скромность, и как же возросла моя
любовь! Другая на твоем месте всячески бы изощрялась, дабы от избытка
солнечного тепла поскорее созрело решение в сердце любовника, дабы выманить у
него объяснение и закрепить обещание, а ты вместо этого отстраняешься, хочешь,
чтобы приоткрывшаяся было душа возлюбленного замкнулась вновь, и прячешь
согласие под притворным равнодушием. Но я тебя понимаю! Надо быть отпетым
негодяем, чтобы по таким признакам не распознать чистую, бескорыстную любовь,
озабоченную лишь счастьем возлюбленного! Доверься мне и будь спокойна! Мы
предназначены ДРУГ другу, и ни один из нас ничем не поступится и ничего не
потеряет, если мы будем жить друг для друга.
Так
прими же мою руку, торжественно прими этот из* лишний залог верности. Мы испытали
все радости любви, но сколько еще неизведанного блаженства в сознании, что союз
наш закреплен навеки. Не спрашивай, как. Отбрось все попечения. Судьба
благосклонна к любви тем паче, что любовь довольствуется малым.
Сердцем
я давно уже покинул родительский дом. Сердце мое с тобой, как дух привержен
театру. О любимая! Кому еще даровано, как мне, сочетать свои желания? Сон бежит
от меня, и, словно незакатная заря, встают передо мной твоя любовь и твое
счастье.
Мне
трудно сдержаться, не вскочить, не броситься к тебе, чтобы вынудить твое
согласие и сразу же, рано утром, устремиться вдаль, навстречу своей цели. Нет,
я обуздаю себя, я не хочу поступать опрометчиво, безрассудно, очертя голову, у
меня выработан план действий, и я спокойно примусь выполнять его.
Я знаком
с театральным директором Зерло и направляюсь прямо к нему; год тому назад он не
раз советовал своим актерам позаимствовать у меня воодушевления и любви к
театру, и, конечно, он охотно возьмет меня; к вам в труппу я не желал бы
вступать по многим причинам; кстати, труппа Зерло подвизается так далеко
отсюда, что мне поначалу удастся скрыть свой шаг. Я наверняка сразу получу там
сносное содержание и, приглядевшись к публике, познакомясь с актерами, приеду
за тобой.
Видишь,
Мариана, как я умею владеть собой, лишь бы твердо знать, что ты будешь моя; а
ведь даже страшно подумать, что я надолго расстаюсь с тобой, что ты где-то
далеко. Но если я почерпну силы в сознании твоей любви и если ты внемлешь моей
мольбе прежде, чем мы разлучимся, и вручишь мне свою руку перед алтарем, я уеду
успокоенный. Для пас это чистая формальность, но формальность достойная,
благословение небесное к благословению земному! По соседству, на вольных
дворянских землях,[10]
это можно сделать легко и тайно.
На
первых порах у меня денег хватит па нас обоих, а прежде чем они будут
истрачены, небо нам поможет.
Да,
любимая, я ничего не боюсь. То, что начато в такой радости, должно и кончиться
счастливо. Я никогда не сомневался, что в жизни всегда преуспеешь, если
серьезно возьмешься за дело, у меня же достанет воли с лихвой обеспечить
многих, не то что двоих. «Свет неблагодарен», – твердят люди; я еще ни
разу не видел, чтобы он был неблагодарен, когда по-настоящему приносишь ему
пользу. Вся душа у меня горит, как подумаю, что наконец-то буду со сцены говорить
людям то, чего давно жаждали их сердца. А сколько раз у меня, благоговеющего перед
величием театра, душа изнывала от досады, когда ничтожные людишки мнили, что
могут тронуть наши сердца высокими и важными словами, уж куда лучше и тише
звучит самая надрывная фистула; подумать страшно, что творят эти молодчики в
своей грубой бездарности!
Театр не
раз вступал с церковью в спор; на мой взгляд, им не следовало бы враждовать
между собой, насколько разумнее было бы, чтобы и тут и там лишь люди
благородные славили бога и природу! И это не мечты, любимая моя! Как у тебя на
груди я почувствовал твою любовь, так же осенила меня эта прекрасная мысль, и я
хочу сказать, – нет, не высказать вслух, а лишь лелеять надежду, что
однажды мы явимся людям, как чета добрых духов, отверзнем их сердца, тронем их
души и подарим им неземное блаженство; недаром же у тебя на груди я испытал радости,
которые должны быть названы неземными, потому что в те мгновения мы вырывались
за пределы естества и возносились над собой.
Никак не
могу кончить; сказал я уже слишком много, но не знаю, все ли сказал, что касается
тебя, ибо нет слов, какие описали бы вращение колеса, которое стучит в моем
сердце.
И тем не
менее прими этот листок, любовь моя! Я перечел его и нахожу, что надо бы начать
сызнова. Однако в нем сказано все, что тебе следует знать, чтобы подготовить
тебя к той минуте, когда я с ликованием сладостной любви поспешу в твои
объятия. Я чувствую себя узником, который, прислушиваясь, распиливает в темнице
свои кандалы. Желаю спокойной ночи моим мирно спящим родителям. Прощай,
любимая! Прощай! На сей раз я кончаю; глаза смыкались у меня не раз; сейчас уже
поздняя ночь».
|