ГЛАВА ПЯТАЯ
Назавтра,
не успели с шумом, с гамом отбыть канатные плясуны, как тотчас же объявилась
Миньона, придя в залу, где Вильгельм и Лаэрт вновь занимались фехтованием.
– Куда
же ты запропала? – приветливо спросил Вильгельм. – Мы очень о тебе
тревожились.
Девочка,
не отвечая, смотрела на него.
– Теперь
ты наша, мы тебя купили, – крикнул ей Лаэрт.
«– Сколько
же ты заплатил? – сухо спросила девочка.
– Сто
дукатов, – отвечал Лаэрт, – отдай их и будешь свободна.
А это
много? – спросила девочка.
– Еще
бы! Так что постарайся хорошо себя вести.
– Я
буду служить, – отрезала она. С этой минуты она Зорко примечала, как
прислуживает здешний лакей обоим приятелям, и уже назавтра не стала допускать
его в комнату, все старалась делать сама и выполняла свои обязанности хотя
медленно и нерасторопно, однако исправно и с великим тщанием.
То и
дело подходила она к кувшину с водой и так усердно, так рьяно мыла себе лицо,
что чуть не в кровь разодрала себе скулы, пока Лаэрт вопросами и насмешками не
выведал у нее, что она любым способом хочет смыть румяна со щек, принимая
красноту от трения за остатки неподатливых румян. Когда ее разубедили и
угомонили, у нее обнаружился прекрасный смуглый цвет лица, оживленный налетом
румянца.
Сам не
решаясь себе признаться, сколь сильно занимают его прельстительные чары Филины
и фантастическое появление Миньоны, Вильгельм проводил беспорядочные дни в Этом
странном обществе, оправдывая себя прилежными упражнениями в искусстве
фехтования и танца, к чему, казалось ему, не так скоро вновь представится
случай.
Немало
удивился и даже обрадовался он приезду супругов Мелина, которые после радостных
приветствий поспешили осведомиться о театральной директрисе и остальных актерах
и, к ужасу своему, услышали, что антрепренерша выбыла уже давно, остальные же,
за малым исключением, разъехались кто куда.
Молодая
чета, союзу которой, как мы знаем, способствовал Вильгельм, безуспешно пыталась
получить ангажемент и наконец направилась в здешний городок, где, по словам
встреченных в пути людей, имелся порядочный театр.
При
знакомстве Филине никак не пришлась по душе мадам Мелина, а пылкому Лаэрту –
господин Мелина. Им хотелось поскорее избавиться от вновь прибывших, и
Вильгельм не мог настроить их на более благосклонный лад, как ни доказывал, что
приезжие – отличнейшие люди.
Правду
сказать, увеличение компании во многом повредило развеселому житью троих наших
искателей приключений; Мелина сразу же начал торговаться и придираться в
гостинице (он взял номер там же, где квартировала Филина). За меньшую мзду он
требовал, чтобы ему дали комнату получше, кормили пообильнее, угождали
поусерднее. Вскоре хозяин и слуги уже встречали его с хмурой миной, и меж тем
как остальные со всем мирились, лишь бы жить беззаботно, и спешили
расплатиться, лишь бы не вспоминать, сколько чего съедено, Мелина, аккуратно рассчитываясь
за обед, пачинал обсуждать блюдо за блюдом, так что Филина, не долго думая, прозвала
его жвачным животным.
Еще
противней легконравной девице была мадам Мелина. Эта молодая особа обладала некоторым
образованием, но ума и души была решительно лишена. Недурно декламируя, она рвалась
декламировать без конца; однако вскоре обнаружилось, что это чисто словесная
декламация, где выделялись отдельные места, но отсутствовало ощущение целого.
При всем том она отнюдь не казалась неприятной, в особенности мужчинам.
Напротив, те, что общались с ней, обычно приписывали ей ясный ум, ибо она была
тем, что я бы определил одним словом восприятелъница; другу, чье
уважение ей было важно, она умела польстйть особенно кстати, проследить как
можно дальше ход его мыслей, когда же мысли эти совершенно выходили за пределы
ее разумения, восторженно приветствовать нечто столь новое.
Она
умела и говорить и молчать, и хотя в натуре ее не было коварства, она умела
неприметно нащупать слабую сторону собеседника,
|
