ГЛАВА ПЯТАЯ
Если меж
четырех стен они провели вместе немало веселых часов, то, конечно, им было не в
пример вольнее здесь, где небесный простор и красота местности способны были
очистить любую душу. Все чувствовали себя ближе друг другу, все рады были бы до
конца жизни пробыть в столь приветном краю. Они завидовали охотникам,
угольщикам, дровосекам, которых ремесло держит в таких благодатных местах, но
превыше всего восхваляли они привольное житье цыганского табора.
Они
завидовали этому удивительному племени, которому блаженная праздность дает право
наслаждаться прихотливыми прелестями природы, и радовались, что могут до
некоторой степени уподобиться ему.
Тем
временем женщины принялись варить картофель, развертывать и приготовлять взятые
с собой припасы. Несколько горшков стояло на огне, а все общество
сгруппировалось под деревьями и кустами. Необычная одежда и разнородное
вооружение придавали актерам довольно странный вид. Лошадям задали корм в
стороне, и, если бы спрятать экипажи, зрелище маленького стана было бы
романтическим до полного обмана чувств.
Никогда
еще Вильгельм не испытывал такого удовольствия. Он смело мог вообразить себя
предводителем странствующих колонистов. В таком смысле беседовал он с каждым по
отдельности, придавая как можно более поэтичности мимолетному миражу. Актеры
заметно воспрянули духом, ели, пили, веселились, повторяя, что никогда еще не
знавали лучших минут.
Избыток
удовольствия подстрекнул энергию молодых людей. Вильгельм и Лаэрт взялись за
рапиры и начали упражнения, на сей раз с театральными целями. Им хотелось
изобразить поединок, который приводит Гамлета и его противника к трагическому
концу. Вразрез театральному обыкновению, оба приятеля считали, что в столь
важной сцене нельзя неуклюже колоть куда попало; им хотелось дать образец того,
как можно во время представления показать зрелище, могущее порадовать даже
знатоков фехтования. Их окружили кольцом, оба фехтовали с огнем и с оглядкой;
от каждого выпада усиливался интерес зрителей.
Вдруг из
ближнего куста раздался выстрел, вслед за ним второй, и все заметались в
испуге. Вскоре показались вооруженные люди и ринулись к тому месту, где
неподалеку от повозок с поклажей паслись лошади.
Женщины
подняли крик, герои наши отбросили рапиры, схватясь за пистолеты, поспешили
навстречу разбойникам и с громогласными угрозами потребовали отчета в их
поведении.
После
лаконического ответа в виде нескольких мушкетных выстрелов Вильгельм разрядил
свой пистолет в курчавого молодчика, который забрался в повозку и разрезал
веревки на поклаже. Меткий выстрел тотчас свалил его на землю, Лаэрт тоже не
промахнулся, и ободренные приятели выхватили ножи, но тут часть шайки с ревом и
бранью накинулась на них, дала по ним несколько выстрелов и в противовес их
отваге обнажила сабли. Наши молодые герои держались храбро и призывали прочих
своих товарищей к дружной защите. Но вскоре свет затмился в глазах Вильгельма,
и сознание покинуло его. От выстрела, ранившего его в грудь и задевшего левую
руку, и удара, рассекшего ему шляпу и голову до самого черепа, он упал,
оглушенный, и лишь впоследствии, по рассказам, узнал о несчастливом финале
нападения.
Раскрыв
глаза, он обнаружил, что находится в самом необычайном положении. Первое, что
увидел он сквозь туман, еще застилавший ему глаза, было склоненное над ним лицо
Филины. Он чувствовал большую слабость, и когда сделал попытку приподняться, то
оказалось, что лежал он на коленях у Филины, и сразу же вновь откинулся на них.
Она сидела на траве, бережно прижав к себе голову простертого перед ней юноши и
устроив ему в своих объятиях насколько возможно мягкое ложе. Миньона с
растрепанными, залепленными кровью волосами стояла на коленях у него в ногах и,
обхватив их, плакала навзрыд.
Увидев
свое окровавленное платье, Вильгельм срывающимся голосом спросил, где он
находится, что случилось с ним и с остальными. Филина попросила его лежать
спокойно; все прочие, сказала она, в полной безопасности, никто не ранен, кроме
него и Лаэрта. Больше она ничего не стала рассказывать, настаивая, чтобы он
лежал смирно, потому что раны его в спешке плохо перевязаны. Он протянул руку
Миньоне и спросил, почему у нее кудри в крови, сочтя, что она тоже ранена.
Пытаясь
его успокоить, Филина объяснила, что добросердечная девочка, увпдя друга своего
раненным и торопясь остановить кровь, без раздумья схватила собственные волосы,
разметавшиеся вокруг головы, и стала затыкать ими раны, но вскоре принуждена
была бросить тщетные старания. Потом его перевязали трутом и мхом, а Филина
отдала для Этой цели свою косынку.
Вильгельм
заметил, что Филина сидит, прислонясь к своему сундуку, который с виду был
крепко заперт и неповрежден. Он спросил, посчастливилось ли и остальным спасти
свое добро? Она пожала плечами и указала взглядом на поляну, где в беспорядке
валялись сломанные ящнкн, разбитые сундуки, разрезанные баулы и куча мелкого
скарба. Люди отсутствовали, и странная группа пребывала здесь в полном
одиночестве.
Вильгельм
мало-помалу узнал даже больше, чем ему хотелось: прочие мужчины, которые могли
бы оказать хоть какое-то сопротивление, струсили и смирились, кто бежал, кто с
ужасом созерцал происходящее. Возчики, те упорно бились за своих лошадей, но их
одолели, связали, и все вмиг было дочиста разграблено и унесено. Как только
страх за жнзнь миновал, запуганные путешественники, оплакивая свои убытки, стремглав
бросились в соседнее селение, взяв с собой легко раненного Лаэрта и унося
ничтожные крохи своего имущества. Арфист прислонил к дереву свой поврежденный
инструмент и вместе с остальными поспешил в деревню, чтобы отыскать лекаря и по
мере сил прийти на помощь своему оставшемуся лежать замертво благодетелю.
|
