ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
На
другое утро Мариана проснулась только для того, чтобы огорчиться заново: она чувствовала
себя очень одинокой, не желала глядеть на белый день, не вставала с постели и
плакала. Старуха села возле нее, старалась ее вразумить, утешить, но сразу не
легко было исцелить раненое сердце. А тут ведь близилось мгновение, которое
бедняжка считала последним в своей жизни. Да и можно ли представить себе
положение тревожнее? Возлюбленный собирался уехать, непрошеный любовник
грозился явиться, и впереди надвигалась самая главная беда – вполне вероятная
встреча их обоих.
Успокойся
же, душенька, – восклицала старуха, – смотри, ты у меня выплачешь
свои прекрасные глазки! Неужели же такое несчастье иметь двух любовников? И
если ты можешь дарить свою нежность только одному, так будь хотя бы благодарна
другому, который за всю заботу о тебе, конечно, уж достоин зваться другом.
– Возлюбленный
мой предчувствовал, что нам предстоит разлука, – со слезами твердила
Мариана. – Ему привиделось во сне то, что мы так тщательно пытались от
него скрыть. Он спокойно спал около меня. Вдруг я слышу, он испуганно бормочет
что-то невнятное. Я в страхе бужу его. Ах! с какой любовью, с какой нежностью,
с каким пылом обнял он меня! «О Мариана! – воскликнул он. – Из какого
ужасного состояния ты меня вырвала! Как мне благодарить тебя за то, что ты
избавила меня от этого ада. Мне снилось, – продолжал он, – будто я
очутился вдали от тебя, в какой-то незнакомой местности; но твой образ витал
передо мной: я видел тебя на красивом холме, все вокруг было залито солнцем, и
какой прекрасной ты мне казалась! Но вскоре твой образ стал скользить вниз, все
ниже и ниже; я протянул К тебе руки, они не дотянулись до тебя через такую
даль. А образ твой все опускался, приближаясь к большому озеру, которое широко
распростерлось у подножья холма, скорее это было болото, чем озеро. Вдруг
какой-то мужчина протянул тебе руку, как будто желая отвести наверх, а вместо
этого повел тебя куда-то в сторону и старался привлечь к себе. Я не мог
достигнуть тебя и стал кричать в надежде тебя предостеречь. Когда я попытался
идти, земля, казалось, держит меня, когда мне удавалось идти, путь мне
преграждала вода, и даже крик мой застревал в стесненной груди». Так он
рассказывал, бедненький, отды* хая от испуга у меня на груди и радуясь, что
страшный сои вытеснен счастливейшей действительностью.
Старуха
по мере сил старалась своей прозаической речью низвести к обыденной жизни ее
поэтический рассказ, пользуясь испытанным способом птицеловов, которые на своей
дудке подражают голосам тех, кого желают побыстрее и почаще заманивать в свои
сети. Она расхваливала Вильгельма, превозносила его стан, глаза, его любовь.
Бедная девушка с удовольствием слушала ее, встала, согласилась одеться и как
будто поуспокоилась.
– Дитятко,
душенька моя, – вкрадчиво продолжала старуха, – я не хочу ни
огорчать, ни обижать тебя, я даже не думаю отнять у тебя твое счастье. Как
смеешь ты превратно толковать мои намерения, разве ты забыла что я всегда
пеклась больше о тебе, нежели о себ‹е? Только скажи мне, каково твое желание, и
мы уж придумаем, как его осуществить.
– Чего
я могу желать? – возразила Мариана. – Я несчастна, на всю жизнь
несчастна. Я люблю того, кто любит меня; вижу, что мне надо с ним расстаться, и
не знаю, как Это пережить. Приезжает Норберг, ему мы обязаны всем
существованием, без него мы обойтись не можем. Вильгельм очень стеснен в
средствах и не в состоянии ничем мне помочь.
– Да,
на беду, он из числа тех любовников, которые могут принести в дар только свое
сердце, а притязают невесть на что.
– Не
смейся над ним! Бедняга задумал бросить родной дом, поступить в театр и предложить
мне руку.
– Пустых
рук у нас и без того четыре.
– У
меня нет выбора, – продолжала Мариана, решай ты сама. Толкай меня туда или
сюда, но знай одно: кажется, я ношу под сердцем залог, который еще крепче
свяжет меня с ним; подумай об этом и решай: кого мне бросить? За кем следовать?
Помолчав,
старуха воскликнула:
– Зачем
это молодежь всегда кидается из крайности в крайность! По мне же, проще всего
согласить приятное с полезным. Одного любить, а платит пускай другой. А нам
надо только исхитриться, как бы держать их подальше друг от друга.
– Делай
что знаешь, думать я ни о чем не могу, буду только слушаться*
•- У нас
есть один козырь: мы можем сослаться па то, что директору приспичило опекать
нравственность труппы. Оба любовника уже привыкли действовать осторожно и
скрытно. О часе и поводе позабочусь я; а ты должна потом разыграть роль,
которой я тебя научу. Кто знает, какой случай придет нам на помощь! Вот бы
Норберг приехал сейчас, в отсутствие Вильгельма! Кто тебе запрещает в объятиях
одного думать о другом. Пусть тебе посчастливится родить сына, у него будет
богатый отец.
Мариане
лишь ненадолго полегчало от этих доводов. Ей никак не удавалось привести в соответствие
свое положение со своим чувством и внутренним убеждением; она пыталась забыть
все эти тягостные обстоятельства, но тысячи мелких случайностей поминутно
напоминали ей о них,
|
