ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Воодушевленный
непритворным участием дам, Вильгельм теперь ясно видел свой замысел, оживший
перед ним в ходе рассказа. Большую часть ночи и следующее утро он прилежно
Занимался переложением на стихи диалогов и песен.
Работа
была почти что закончена, когда его позвали в замок, где он узнал, что господа
изволят завтракать и желают поговорить с ним.
Он вошел
в залу, баронесса опять поспешила ему навстречу и, сделав вид, что здоровается
с ним, успела ему шепнуть:
– О
своей пьесе говорите лишь то, о чем вас спросят.
– Я
слышал, вы усердно трудитесь над прологом, которым я хочу приветствовать
принца, – крикнул ему граф. – Я одобряю ваше намерение ввести в
действие Минерву и только хочу заранее обдумать, как одеть богиню, чтобы не
оплошать с ее нарядом. Для этой цели я приказал принести из библиотеки все
книги, где имеется ее изображение.
В эту
минуту несколько слуг внесли в залу большие корзины, полные книг различного
формата.
Монфокон,[23] альбомы
античной скульптуры, гемм и монет, всевозможные труды по мифологии были
пересмотрены, изображения сравнены между собой. Но и этого оказалось мало! Отменная
память графа рисовала ему всех Минерв, которые встречались на заглавных
гравюрах, на виньетках и еще невесть где. Поэтому из библиотеки приказано было
тащить одну книгу за другой, так что графа чуть что не завалило грудой книг.
Наконец, когда у него в памяти не осталось ни одной Минервы, он воскликнул,
смеясь:
– Готов
поспорить, что во всей библиотеке больше нет ни одной Минервы, и это будет
первый случай, что собрание книг начисто лишено изобрая; ения своей
богини-покровительницы.
Эта
острота развеселила все общество, и громче всех хохотал Ярно, подстрекавший
графа требовать все новые книги.
– Теперь
встает главный вопрос, – промолвил граф, обращаясь к Вильгельму. –
Какую богиню имеете вы в виду? Минерву или Палладу? Богиню раздора или разума?
– Не
уместнее ли будет, ваше сиятельство, не вносить ясности в этот вопрос и потому
именно, что в мифологии она играет двоякую роль, здесь также вывести ее в
двойном качестве, – отвечал Вильгельм. – Она возвещает прибытие
воина, но лишь затем, чтобы умиротворить народ; она славит героя, восхваляя его
человеколюбие, она берет верх над насилием и возвращает народу радость и покой.
Испугавшись,
что Вильгельм выдаст себя, баронесса поспешила включить в разговор портного
графини, чтобы он посоветовал, как лучше всего изготовить требуемые античные
одежды. Портной, понаторевший в шитье маскарадных костюмов, мигом разрешил
затруднения, и так как мадам Мелина хоть и была на сносях, однако взяла на себя
роль небесной девы, портному тут же приказали снять с нее мерку, а графиня, к
неудовольствию своих камеристок, перечислила платья из своего гардероба,
которые можно для этого перекроить.
Баронесса
опять изловчилась отвести Вильгельма в сторону и сообщить, что успела устроить
все остальное. Она не мешкая прислала к нему дирижера графской домовой капеллы,
с тем чтобы тот частью сочинил какую понадобится музыку, частью отобрал
подходящие мелодии из своего музыкального запаса. Все пошло теперь как по
маслу, граф больше не спрашивал о пьесе, всецело занявшись транспарантами,
которыми думал поразить воображение зрителей в финале спектакля. Благодаря его
изобретательности и сноровке его кондитера получилась весьма недурная
иллюминация.[24]
Во время своих путешествий граф перевидал самые пышные празднества такого рода,
много рисунков и гравюр привез с собой, и указания его отличались большим вкусом.
Тем
временем Вильгельм дописал пьесу, роздал роли актерам, стал учить свою, а музыкант,
очень сведущий также и в танцах, поставил балетные сцены – и все шло
превосходно.
Лишь
одно неожиданное препятствие встало на его пути, грозя чувствительным пробелом.
Он ожидал большого впечатления от пляски Миньоны между яйцами, и как же был он
поражен, когда девочка с привычной ей резкостью отказалась танцевать, заявила,
что служит теперь ему, а на театре больше выступать не будет. Он пытался
подействовать на нее уговорами и не отставал, пока она не заплакала горькими
слезами и не упала перед ним на колени, приговаривая:
– Отец,
милый! Уйди ты тоже с подмостков.
Он не
внял предостережению и стал обдумывать, чем же теперь придать интерес спектаклю.
Филина
от восторга не знала себе удержу: ей было назначено играть поселянку,
солировать в хороводе и запевать куплеты для хора. Да и жилось ей как нельзя
лучше, – у нее была отдельная комната, она постоянно вертелась возле
графини, которую развлекала своим паясничаньем, и за это каждый день получала
подарок; к пьесе для нее тоже шили новое платье, а так как натура она была
гибкая, склонная к подражанию, то из общения со знатными дамами вынесла все для
себя нужное и в короткий срок приобрела чинные светские манеры. Рвение
шталмейстера не убывало, а скорее росло, да и офицеры усиленно обхаживали ее;
и, оказавшись в таком выигрышном положении, она вдруг вздумала разыгрывать
недотрогу, не без успеха стараясь придать себе горделиво – достойный вид. По
природе хитрая и хладнокровная, она за неделю подметила слабые стороны всех
обитателей замка, на чем могла бы составить свое счастье, если бы была способна
преследовать определенную цель. Она же и здесь пользовалась своими преимуществами
лишь забавы ради, лишь бы иметь право озорничать и дерзить, когда понимала, что
Это пройдет безнаказанно.
Роли
были выучены, генеральная репетиция назначена, граф пожелал на ней присутствовать,
а супруга его забеспокоилась, как он это примет. Баронесса тайком вызвала
Вильгельма. По мере приближения рокового часа общее замешательство все
возрастало, ибо от замысла графа не осталось ни малейшего следа. Тут как раз
появился Ярно, и его посвятили в тайну. Он посмеялся от души и выразил
готовность помочь дамам.
– Плохо
было бы дело, сударыня, если бы вам самим не удалось уладить его, – сказал
он, – но на крайний случай я буду у вас в резерве.
Баронесса
призналась, что за это время рассказала графу всю пьесу, только по частям и
вразброд, так что он готов ко всему в отдельности, но о том, что посягнули на
его основную идею, он и помыслить не может.
– Нынче
вечером во время репетиции я сяду рядом с ним и постараюсь его отвлечь, –
добавила она. – Я уж и кондитеру наказала, чтобы он обставил финал как
можно помпезней, но при этом упустил бы кое-какие мелочи.
– Я
знаю двор, где у нас крайняя нужда в таких мудрых и деятельных друзьях, как
вы, – заявил Ярно, – а если нынче вечером ваши таланты окажутся
бессильны, только кивните мне, я уведу графа и не впущу его прежде, чем не появится
Минерва, а там в виде диверсии подоспеет иллюминация. Мне уже несколько дней
надо сообщить ему известие, которое касается его кузена, а я все медлил по
некоторым причинам. Теперь это будет для него отвлечение, хоть и не из
приятных.
Дела
помешали графу быть на репетиции с самого начала, потом баронесса заняла его разговором.
Все обошлось без участия Ярно. Граф так был занят поправками, замечаниями и
указаниями, что забыл думать об остальном. Выступление мадам Мелина было вполне
в его духе, иллюминация удалась отлично, и он остался совершенно доволен. Когда
репетиция кончилась и зрители поспешили за карточные столы, он начал
представлять себе разницу и засомневался, ему ли принадлежит идея пьесы. По
данному знаку Ярно поспешил на выручку, к концу вечера подтвердилась весть о
прибытии принца; верховые несколько раз выезжали посмотреть, как располагается
по соседству авангард, весь дом был полон шума и суеты, нерадивая челядь нехотя
прислуживала нашим актерам, и они, почти забытые всеми, коротали время в старом
замке, ждали и репетировали.
|
