КНИГА ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Спектакль
очень затянулся. Старуха Барбара не раз подходила к окну, прислушиваясь, когда
же наконец загремят поблизости колеса карет.
Она
нетерпеливее обычного поджидала Мариану, свою прекрасную госпожу, которая, играя
водевиль в наряде молодого офицера, вызывала восторг зрителей. Обычно ее ждал
лишь скудноватый ужин, зато нынче ей был приготовлен сюрприз – посылка, которую
отправил с почтой Норберг, молодой богатый купец, желая показать, что он и
вдалеке помнит о своей возлюбленной.
Барбара
в качестве старой служанки, наперсницы, советчицы, сводни и домоправительницы
пользовалась правом вскрывать печати, она и в этот вечер не могла устоять
против соблазна, тем паче что щедрость тороватого обожателя трогала ее больше,
чем самое Мариану. К великой своей радости, она обнаружила в посылке кусок
тонкой кисеи и новомодные ленты для Марианы, а для себя – кусок миткаля,
косынки и столбик монет. С каким же расположением, с какой благодарностью помянула
она отсутствующего Норберга! С каким жаром дала себе слово в лучшем свете
выставить его перед Марианой, напомнить ей, чем она ему обязана, какие надежды
и ожидания он вправе возлагать на ее верность.
Кисея
была разложена на столике, точно рождественский подарок, наполовину размотанные
ленты оживляли ее своими красками, умело расставленные свечи подчеркивали
великолепие этих даров; все было приведено в должный вид, когда старуха,
заслышав шаги Марианы на лестнице, поспешила ей навстречу и тут же в изумлении
подалась назад, когда девица-офицерик, отстранившись от ее ласк, прошмыгнула
мимо, с непривычным проворством вбежала в комнату, швырнула на стол шпагу и
шляпу с пером и беспокойно зашагала взад – вперед, не удостоив взглядом
праздничное освещение.
– Что
ты, душенька? – удивленно воскликнула старуха. – Господь с тобой,
доченька, что случилось? Посмотри, какие подарки! От кого им быть, как не от
твоего нежнейшего обожателя? Норберг шлет тебе кусок кисеи для спального
наряда; скоро он и сам будет здесь; на мой взгляд, усердия и щедрости у него
намного прибавилось против прежнего.
Старуха
обернулась, чтобы показать дары, которыми он не обошел и ее, но Мариана, отмахиваясь
от подарков, выкрикнула в страстном порыве:
– Прочь!
Прочь все это! Сегодня мне не до того; ты настаивала, я тебя слушалась, ну что
ж! Когда Норберг вернется, я опять буду принадлежать ему, тебе, – делай со
мной что хочешь, но пока что я хочу принадлежать себе; отговаривай меня на
тысячу ладов – все равно я настою на своем. Всю себя отдам тому, кто любит меня
и кого я люблю. Нечего хмуриться! Я всецело отдамся этой страсти, словно ей не
должно быть конца.
Старуха
выложила весь запас своих доводов и возражений; но когда в разгаре спора она
разозлилась и вспылила, Мариана накинулась на нее и схватила за плечи. Старуха
громко захохотала.
– Придется
позаботиться, чтобы вы вернулись к длинным платьям, иначе мне несдобровать.
Ну-ка, переоденьтесь! Надеюсь, девица попросит у меня прощения за то, что
учинил со мной ветреный молодчик. Долой мундир, долой все прочее! Это негожий
наряд и, как я вижу, для вас опасный. Аксельбанты вскружили вам голову.
Старуха
дала было волю рукам, Мариана вырвалась от нее.
– Нечего
спешить, я еще жду сегодня гостей, – крикнула она.
– И
плохо делаешь, – возразила старуха, – надеюсь, не того ласкового
теленка, желторотого купеческого сыночка?
– Именно
его, – отрезала Мариана.
– По-видимому,
великодушие становится вашей главной страстью, – насмешливо заметила
старуха. – Вы с большим рвением пестуете несовершеннолетних и неимущих,
Верно, очень соблазнительно внушать обожание бескорыстными милостями.
– Смейся
сколько угодно, я люблю его! Люблю! С каким упоением впервые произношу я эти
слова! Вот та страсть, о которой я часто мечтала, не имея о ней понятия. Да, я
хочу броситься ему на шею! Хочу так крепко обнять его, как будто задумала навек
его удержать. Я хочу отдать ему всю свою любовь и в полной мере насладиться его
любовью.
– Умерьте,
умерьте свой пыл, – невозмутимо заметила старуха. – Я пресеку ваши восторги
двумя словами: Норберг едет. Через две недели он будет здесь. Вот письмо,
которое он приложил к подаркам.
– Пусть
утренняя заря грозит похитить у меня друга, я не желаю об этом думать. Две недели!
Целая вечность! Что может произойти, что может измениться за две недели!
Вошел
Вильгельм. С какой живостью устремилась она ему навстречу! С каким восторгом
обхватил он красный мундир, прижал к груди белую атласную жилетку. Кто
отважится взяться тут за перо, кому дозволено пересказывать словами блаженство
двух любящих. Старуха удалилась, ворча себе под нос; последуем и мы за ней,
оставив счастливцев наедине.
|