Увеличить |
X
Жизнь в бахаревском доме навсегда осталась для Привалова
самой светлой страницей в его воспоминаниях. Все, что он привык уважать и
считал лучшим, он соединял в своем уме с именем Бахаревых.
Эта жизнь являлась сколком с той жизни, которая когда-то
происходила в хоромах Павла Михайлыча Гуляева. Марья Степановна свято блюла все
свычаи и обычаи, правила и обряды, которые вынесла из гуляевского дома; ей
казалось святотатством переступить хотя одну йоту из заветов этой угасшей
семьи, служившей в течение века самым крепким оплотом древнего благочестия.
Гуляевский дух еще жил в бахаревском доме, им держался весь строй семьи и,
по-видимому, вливал в нее новые силы в затруднительных случаях. Карьера всякого
золотопромышленника полна превратностей и внезапных превращений, а судьба
Василия Назарыча была особенно богата такими превращениями. Громадные барыши и
убытки чередовались между собой. Это переменное счастье проходило красной нитью
через всю его жизнь и придавало ей особенно интересную окраску.
Сергей Привалов прожил в бахаревском доме до пятнадцати лет,
а затем вместе с своим другом Костей был отправлен в Петербург, где и прожил
безвыездно до настоящего времени, то есть больше пятнадцати лет.
За этот промежуток времени в бахаревском доме произошли
очень крупные перемены. Начать с того, что теперь дом резко разделялся на две
половины: половину Марьи Степановны и половину Василья Назарыча. Собственно
говоря, такое разделение существовало только для одной Марьи Степановны,
которая уже в течение десяти лет не переступала порога половины мужа. Сам
Бахарев и дети совсем не признавали такого разделения и одинаково пользовались
обеими половинами. Это разделение произошло мучительным путем семейных
недоразумений и несогласий. Дети подрастали. Нужно было давать им воспитание.
Василий Назарыч, обращавшийся в пестрой семье золотопромышленников, насмотрелся
на всяких людей и пришел к тому убеждению, что воспитывать детей в духе
исключительности раскольничьих преданий немыслимо. С своей стороны он желал
дать им лучшее образование, поставить на дорогу, а там – как знают. В Сибири
Бахареву часто приходилось встречаться с образованными честными людьми; он
чутьем понял могучую силу образования и желал видеть в своих детях прежде всего
образованных людей. Эти взгляды на воспитание встретили жестокий отпор со
стороны Марьи Степановны, которая прожила целую жизнь в замкнутой раскольничьей
среде и не хотела знать никаких новшеств После долгой борьбы она все-таки
сдалась для сыновей, дочерей же не позволяла ни под каким видом «басурманить».
Но здесь Бахареву было уже значительно легче выиграть дело, потому что в лице
сыновей он имел известный прецедент и некоторую помощь. Они уже вносили с собой
новую струю в жизнь бахаревского дома; одно их присутствие говорило о другой
жизни. После долгих колебаний дело разрешилось вполовину: старшую дочь Надежду
Марья Степановна уступила отцу, а младшую оставила при себе.
– Ты от меня ее взял, ты и в ответе, – коротко
резюмировала свою последнюю волю Марья Степановна. – Если бы жив был Павел
Михайлыч…
– Маша, Маша, – уговаривал жену Бахарев, –
ведь теперь другие люди, другое время…
– Ну и живи с другими людьми!
С этого времени и произошло разделение бахаревского дома на
две половины: Марья Степановна в этой форме заявила свой последний и
окончательный протест.
Василий Назарыч, отстаивая образование детей, незаметно сам
втянулся в новую среду, вошел в сношения с новыми людьми, и на его половине
окончательно поселился дух новшеств. На этой половине роль хозяйки с двенадцати
лет принадлежала Надежде Васильевне, которая из всех детей была самой близкой
сердцу Василья Назарыча. Он любил с нею рассуждать о своих делах и часто
поверял ей свои самые задушевные мысли. Из этих дружеских отношений между отцом
и дочерью постепенно выработался совершенно особенный склад жизни на половине
Василья Назарыча: другие разговоры, интересы и даже самый язык. Отец и дочь
понимали друг друга по одному движению, с полуслова.
Старшего сына, Костю, Бахарев тоже очень любил, но тот почти
совсем не жил дома, а когда, по окончании университетского курса, он вернулся
домой, между ними и произошли те «контры», о которых Лука сообщил Привалову.
Дело в том, что Константин Бахарев был упрям не менее отца, а известно, что
двум медведям плохо жить в одной берлоге. После одного крупного разговора отец
и сын разошлись окончательно, хотя, собственно говоря, все дело вышло из
пустяков. Это обстоятельство окончательно сблизило отца и дочь, так что Василий
Назарыч не мог жить без нее. Надежда Васильевна понимала, что отец инстинктивно
старается найти в ней то, что потерял в старшем сыне, то есть опору наступавшей
бессильной старости; она делала все, чтобы подняться до уровня отцовского
миросозерцания, и вполне достигла своей цели.
Как это ни странно, но главным фаворитом и родительской
слабостью Марьи Степановны был ее сынок Виктор Васильич. Он никогда не выходил
из ее воли, после всякой проказы или шалости немедленно просил прощения,
раскаивался со слезами и давал тысячу обещаний исправиться. Вместе с годами из
детских шалостей выросли крупные недостатки, и Виктор Васильич больше не просил
у матери прощения, полагаясь на время и на ее родительскую любовь. Выгнанный из
третьего класса гимназии, он оставался без определенных занятий, и Василий
Назарыч давно махнул на него рукой. По натуре добрый и по-своему неглупый,
Виктор Васильич был тем, что называется «рубаха-парень», то есть не мог не
делать того, что делали другие, и шел туда, куда его толкали обстоятельства.
Это была неустойчивая, подвижная, крайне впечатлительная натура, искавшая
деятельности и не находившая ее. Попеременно Виктор Васильич был мыловаром, техником,
разведчиком алмазных копей; теперь он пока успокоился на звании уксусного
заводчика, потому что Василий Назарыч наотрез отказался оплачивать все другие
его затеи. Вообще отец на многое по отношению к младшему сыну смотрел сквозь
пальцы, не желая напрасно огорчать жену, и часто делал вид, что не подозревает
печальной истины. Свою неудовлетворенную жажду деятельности Виктор Васильич с
лихвой выкупал на поприще всевозможных художеств, где он не знал соперников.
Устроить скандал в местном клубе, выбить стекла в избушке какой-нибудь
благочестивой вдовы, освистать актрису, отколотить извозчика – все это было
делом рук Виктора Васильича и составило ему почетную репутацию в среде
узловской jeunesse doree.[8] Марья
Степановна оправдывала такое поведение своего блудного сына молодостью и
старалась исправить его домашними средствами. В крайних случаях она говорила:
«Погоди, вот ужо скажу отцу-то. Он тебе задаст!» Эта невинная угроза слишком
часто повторялась в своей стереотипной форме, чтобы напугать даже менее смелого
человека, чем Виктор Васильич.
На втором плане, сейчас за Виктором Васильичем, стояла
Верочка, или Верета, как называл ее Виктор Васильич, она же и «булка». Это была
самая обыкновенная девушка, любившая больше всего на свете плотно покушать,
крепко выспаться и визжать на целый дом. К печатной бумаге Верочка питала
непреодолимое отвращение и употребляла ее только на обертки. Все в доме любили
Верочку и считали ее простушкой и кисейной барышней. Последнее было не совсем
справедливо. Верочка была очень практичной особой, и в ее красивой беззаботной
головке жил сильный и здоровый, недоступный увлечениям ум. Такие барышни
терпеливо дожидаются своих женихов, потом, повинуясь родительской воле, с
расчетом выходят замуж, выводят дюжину краснощеких ребят, постепенно
превращаются сначала в приличных и даже строгих дам, а потом в тех добрейших,
милых старушек, которые выращивают внуков и правнуков и терпеливо доживают до
восьмого десятка. С детства Верочка любила ходить вместе с немой Досифеей в
кухню, прачечную, погреб и кладовые; помогала солить капусту, разводила цветы и
вечно возилась с выброшенными на улицу котятами, которых терпеливо
выкармливала, а потом раздавала по своим знакомым. Это практическое направление
с годами настолько развилось и окрепло, что в шестнадцать лет Верочка держала в
своих ручках почти целый дом, причем с ловкостью настоящего дипломата всегда
умела остаться в тени, в стороне. По всему дому раздавался громкий голос
Верочки и ее заразительный смех. Вместе с тем Верочка была очень суеверна и
была убеждена, что все сны и приметы непременно сбываются. Набожна она была,
как монахиня, и выстаивала, не моргнув глазом, самую длинную раскольничью
службу, какая совершалась в моленной Марьи Степановны. Принять странника или
раскольничью начетчицу, утешить плачущего ребенка, помочь больному, поговорить
со стариками и старухами – все это умела сделать Верочка, как никто другой. У
нее для всех обиженных судьбой и людьми всегда было в запасе ласковое, теплое
слово, она умела и утешить, и погоревать вместе, а при случае и поплакать; но
Верочка умела и не любить, – ее трудно было вывести из себя, но раз это
произошло, она не забывала обиды и не умела прощать.
|