XII
Жизнь в кошах быстро восстановила здоровье Зоси. Она все
время проводила на воздухе: нарочно были приведены из Узла Тэке и Батырь. Зося
любила устраивать длинные прогулки верхом в обществе доктора. Хиония Алексеевна
пыталась было принять участие в этих прогулках: однажды она совсем решилась
было преодолеть свой институтский страх к оседланной лошади и даже, при помощи
Ильи, взобралась на Батыря, но при первой легкой рыси комом, как застреленная
птица, свалилась с седла и даже слегка повихнула ногу. Оставалось покориться
судьбе и сидеть в коше, пока Зося гарцевала на своем иноходце.
В одну из таких прогулок доктор и Зося подъехали к самым
Гарчикам.
– Вон мельница Привалова, – указал доктор на
широкий пруд и строившуюся мельницу. – Если хотите, можем сделать визит
Сергею Александрычу?
– С удовольствием, – согласилась Зося.
Они нашли Привалова на месте строившейся мельницы. Он вылез
откуда-то из нижнего этажа, в плисовой поддевке и шароварах; ситцевая
рубашка-косоворотка красиво охватывала его широкую шею. На голове был надвинут
какой-то картуз. Когда Зося протянула ему руку, затянутую в серую шведскую
перчатку с лакированным раструбом, Привалов с улыбкой отдернул назад свою уже
протянутую ладонь.
– Боюсь испортить вам перчатку, Софья
Игнатьевна, – добродушно проговорил он, но Зося настояла и пожала его
широкую ладонь.
– А мы приехали со специальной целью мешать вам, –
смеялась девушка, грациозно перекидывая шлейф своей амазонки через левую
руку. – Вы нам покажете все свои подвиги…
Привалов повел гостей показывать мельницу, и Зося в своей
амазонке лазила по всем углам мельничного корпуса, внимательно рассматривая все
подробности производившихся работ.
В маленьком флигельке на скорую руку устроен был чай.
Нагибин собственноручно «наставил» самоварчик и не без эффекта подал его на
стол.
За чаем, когда Зося наливала стаканы в качестве хозяйки,
доктор не без ловкости навел разговор на земледелие, а потом перешел к хлебной
торговле и мельнице. Привалов сначала отделывался общими фразами, но потом
разговорился. Ему нравилось, что Зося интересуется его мельницей и с таким
вниманием слушает его объяснения. Девушка сделала несколько вопросов, которые
показывали, что она относится к делу не с праздным любопытством, а с
чистосердечным желанием понять все. Пока Привалов говорил, Зося внимательно рассматривала
выражение этого загорелого добродушного лица; открытый взгляд карих глаз,
что-то уверенное и спокойное в движениях – произвели сегодня на Зосю то
впечатление, которое было подготовлено рассказами Хины. В глазах Зоси Привалов
сегодня действительно был героем, как человек, который резко выдался из среды
других.
– Я буду ждать вас, Сергей Александрыч, – говорила
Зося на прощанье. – Приезжайте прямо в кош, – это два часа езды от
вашей мельницы.
Когда доктор и Зося крупной рысью тронулись по дороге в
Красный Луг, Нагибин проговорил:
– Эко, господи, каких лошадей, подумаешь, добудут… И
ловко барышня ездит. Смела, нечего говорить!
Этот визит напомнил Привалову о той жизни, от которой он
отказался. Зося ему нравилась.
Через три дня Привалов на гнедом киргизе ехал по дороге в
Красный Луг. Он нарочно ехал тихо, чтобы полюбоваться развертывавшимися кругом
красотами. Овсы нынче взялись необыкновенно дружно; пшеница уже трубилась,
выгоняя свою матовую зелень, на которой отдыхал глаз. День был горячий; накаленный
воздух переливался прозрачными волнами; над бесконечными нивами нависла
кружившая голову испарина. В траве звонко ковали кузнечики; где-то тянул свою
скрипучую песню коростель. Из придорожной травы, покрытой мелкой пылью, то и
дело взлетали, как ракеты, маленькие птички и быстро исчезали в воздушном
пространстве. На горизонте, со стороны Лалетинских вод, медленно ползло
грозовое облачко, и можно было рассмотреть косую полосу дождя, которая орошала
нивы; другая сторона неба была залита ослепительным солнечным светом, –
глазам было больно смотреть. Привалов думал о том, что как хорошо было бы, если
бы дождевая тучка прокатилась над пашнями гарчиковских мужиков; всходы
нуждались в дожде, и поп Савел служил уж два молебна; даже поднимали иконы на
поля. Эти сельскохозяйственные мысли были, как птицы, вспугнуты неожиданно
шарахнувшейся лошадью: под самыми ногами промелькнул большой заяц, легкими
прыжками ускакавший в овес.
«Нехороший знак… – вслух подумал Привалов и засмеялся
собственному суеверию. – Зачем я еду?» – подумал он в следующую минуту и
даже остановил лошадь.
С пригорка, на котором теперь стоял Привалов, вдали можно
было рассмотреть мельничный пруд, а впереди, на берегу речки, дымились
башкирские коши… «Если поедешь направо – сам будешь сыт, конь голоден; поедешь
налево – конь будет сыт, сам будешь голоден; а если поедешь прямо – не видать
тебе ни коня, ни головы», – припомнились Привалову слова сказки, и он
поехал прямо на дымок кошей. Лошадь, выгнув свою оленью шею, неслась быстрым
ходом; она почуяла пасшийся на траве табун башкирских лошадей и раздувала
ноздри.
Подъезжая к пригорку, на котором стоял белый кош Ляховской,
Привалов издали заметил какую-то даму, которая смотрела из-под руки на него.
«Уж не пани ли Марина?» – подумал Привалов. Каково было его удивление, когда в
этой даме он узнал свою милую хозяйку, Хионию Алексеевну. Она даже сделала ему
ручкой.
– Какими судьбами, Хиония Алексеевна? – спрашивал
Привалов, передавая своего киргиза подошедшему Илье.
– Ах, не спрашивайте, пожалуйста! – жеманно
отвечала Хиония Алексеевна. – Вы знаете мой проклятый характер… После
вашего отъезда доктор посоветовал ехать на воды – вот я и отправилась. У меня
уж такой характер. А здесь встречаю Софью Игнатьевну… случайно познакомились…
Зося была немного больна и приняла Привалова внутри коша,
где можно было сидеть только на низеньких диванчиках, поджав ноги. Хозяйка была
занята приручением степного сокола, который сидел перед ней на низенькой
деревянной подставке и каждый раз широко раскрывал рот, когда она хотела погладить
его по дымчатой спине.
– Видите, какой степняк-недотрога, – говорила
Зося, отдергивая руку. – Третий день с ним мучусь… Все руки мне исклевал.
Она показала Привалову свои руки, покрытые шрамами и
кровавыми царапинами.
– А вам для чего его приручать? – полюбопытствовал
Привалов, с удивлением осматривая окружавшую его обстановку.
– Когда привыкнет, буду вынашивать, а потом вы примете
участие в соколиной охоте, которую мы постараемся устроить в непродолжительном
времени. Это очень весело… Мне давно хотелось побывать на такой охоте.
– Да, это будет очень интересно, – согласился
Привалов, пробуя погладить сокола.
– Я понимаю именно такую охоту, – говорила
Зося. – Это совсем не то, что убивать птицу из-под собаки… Охота с ружьем
– бойня. А здесь есть риск, есть опасность.
В своей полувосточной обстановке Зося сегодня была
необыкновенно эффектна. Одетая в простенькое летнее платье, она походила на
дорогую картину, вставленную в пеструю раму бухарских ковров. Эта смесь
европейского с среднеазиатским была оригинальна, и Привалов все время, пока
сидел в коше, чувствовал себя не в Европе, а в Азии, в этой чудной стране
поэтических грез, волшебных сказок, опьяняющих фантазий и чудных красавиц. Даже
эта пестрая смесь выцветших красок на коврах настраивала мысль поэтическим
образом.
Хиония Алексеевна в качестве дуэньи держала себя с скромным
достоинством и делала серьезное лицо, когда Зося начинала хохотать. Она быстро
дала понять Привалову, что здесь она свой человек.
– А все-таки, знаете, Сергей Александрыч, я иногда
страшно скучаю, – говорила Зося, когда Хина вышла из коша. – Вечное
безделье, вечная пустота… Ну, скажите, что будет делать такая барышня, как я?
Ведь это прозябание, а не жизнь. Так что даже все удовольствия отравлены
сознанием собственной ненужности.
– Работу можно найти, если захотеть.
– То есть можно обманывать себя призраком работы:
открыть какую-нибудь швейную мастерскую, устроить школу, поступить на курсы… А
если я ни первого, ни второго, ни третьего не желаю? Мне нужен такой труд,
который бы поглощал меня всю, без которого я не могла бы существовать. Я
понимаю политических деятелей, понимаю всех этих борцов за идею. Вот вы,
например, сидите на своей мельнице, и никуда вас не тянет, ничто вам не
напоминает, что каждый прожитый день – тяжелое обвинение против вас в
собственной ничтожности. Знаете, я думала о ваших планах несколько раз… Если бы
вы не открыли этой Америки раньше меня, я занялась бы этой хлебной торговлей.
Известная цель впереди делает человека счастливым.
– Но ведь вы знаете, что моя Америка открыта не мной и
раньше меня?
– Знаю… знаю… Но важно вот что: все убеждены в
справедливости известной идеи, создается ряд попыток ее осуществления, но потом
идея незаметно глохнет и теряется, вот и важно, чтобы явился именно такой
человек, который бы стряхнул с себя все предубеждения и оживил идею. Помните
Темир-Ленка,[27] который наблюдал муравья,
сорок раз поднимавшегося с зерном в гору и сорок раз свалившегося под гору?
Ведь в сорок первый раз он втащил-таки свое зерно.
– Мне кажется, что вы меня не так поняли, Софья
Игнатьевна, – заговорил Привалов. – Для осуществления моих планов
нужен не один человек, не два, а сотни и тысячи людей. Я глубоко убежден в том,
что эта тысяча явится и сделает то, чего мы с вами не успеем или не сумеем.
– Мы с вами?
– Отчего же вам не работать в том же направлении, но
совершенно самостоятельно? Все средства в ваших руках.
– А сознание-то своей негодности, которое тянет, точно
привязанная к ноге гиря?.. Нет, я сегодня положительно хандрю и, вероятно,
успела вам надоесть с своим я.
При посредстве доктора между Зосей и Приваловым завязались
полудружеские отношения. Привалов начинал ездить в коши все чаще и чаще; ему
нравилось общество Зоси, которая держала себя просто и непринужденно, хотя
иногда и капризничала по своему обыкновению. Одним из таких капризов Зоси было
непременное желание познакомиться с попом Савелом, о котором она много слышала
от Привалова. В одно прекрасное утро Привалов и поп Савел верхами приехали в
коши, и Зося осталась в восторге от оригинального попа, который забавлял ее
своим ядовитым, озлобленным умом. Странную картину представлял теперь кош Зоси,
где на мягком бухарском ковре, поджав ноги, сидел поп Савел, а Зося учила его
играть в домино.
– Что же, вы так и думаете пропадать в сельских
попах? – спрашивала Зося своего оригинального гостя.
– Нет… Уйду в монахи!..
– Да-а… – задумчиво протянула Зося. – А пока
вы еще не отрешились от нашего грешного мира, завертывайте ко мне вместе с
Сергеем Александрычем.
|
