Увеличить |
XI
Публика начала съезжаться на воды только к концу мая.
Конечно, только половину этой публики составляли настоящие больные, а другая
половина ехала просто весело провести время, тем более что летом жизнь в
пыльных и душных городах не представляет ничего привлекательного.
– Господа… mesdames, пользуйтесь воздухом! –
кричал доктор Хлюдзинский с утра до вечера, торопливо перебегая от одной группы
к другой. – От воздуха зависит все, mesdames!.. Посмотрите на Ляховских:
отца привезли замертво, дочь была совершенно прозрачная, а теперь Игнатий
Львович катается в своем кресле, и Софья Игнатьевна расцвела, как ширазская
роза!.. Да, mesdames… А все отчего: Софья Игнатьевна вполне пользуется всеми
благами деревенского воздуха, и розы на ее щеках служат лучшим доказательством
ее благоразумия.
Как на всех других водах, знакомства здесь сводились с
поразительной быстротой, и все общество быстро распалось на свои естественные
группы: на аристократию, буржуазию и разночинцев. Конечно, во главе
аристократии стояли Ляховские, а Зося явилась львицей сезона и поэтому
заслужила откровенную ненависть всех дам и девиц сезона. В этой ненависти все
разнородные элементы соединились в одно сплоченное целое, и когда Зося по
вечерам являлась в танцевальном зале курзала, ее встречал целый строй холодных
и насмешливых взглядов. Мы должны сказать, что в числе лечившихся дам была и
наша уважаемая Хиония Алексеевна: ее высохшее тело требовало тоже отдыха, и она
бродила по курзалу с самым меланхолическим видом. Собственно говоря, она ничем
не была больна, а только чувствовала потребность немножко рассеяться.
Оставаться в Узле, на развалинах погибшей пансионской дружбы, было выше даже ее
сил, и она решилась отдохнуть на лоне природы. Но этот отдых продолжался всего
один день, а когда Хиония Алексеевна показалась в курзале, она сразу попала в
то пестрое течение, в котором барахталась всю свою жизнь. В обособлении членов
на группы Хиония Алексеевна, конечно, приняла самое деятельное участие и повела
глухую борьбу против аристократических привилегий, то есть против Зоси
Ляховской, за которой больная молодежь ходила толпой. Раньше она занималась
«этой девчонкой» только между прочим, а теперь принялась за работу вполне
серьезно.
– Нет, я ей покажу, этой девчонке! – решила Хиония
Алексеевна, закидывая гордо свою голову. – Она воображает, что если у отца
миллионы, так и лучше ее нет на свете…
Началась настоящая травля. Заплатина преследовала Зосю по
пятам и наконец добилась того, что та обратила на нее внимание.
– Скажите, пожалуйста, за что ненавидит меня эта
дама? – спрашивала Зося доктора Сараева, указывая на Хину. – Она
просто как-то шипит, когда увидит меня… У нее делается такое страшное лицо, что
я не шутя начинаю бояться ее. А между тем я решительно ничего ей не сделала.
Доктор только пожал плечами, потому что, в самом деле, какой
философ разрешит все тайны дамских симпатий и антипатий? Объяснять Зосе, что
Заплатина преследует Зосю за ее богатство и красоту, доктор не решался,
предоставляя Зосе своим умом доходить до корня вещей.
Потом Зосе случилось уловить какую-то саркастическую
французскую фразу, произнесенную Хионией Алексеевной.
«О, да она еще говорит по-французски, и довольно порядочно!»
– удивилась про себя девушка, оглядываясь на сердитую даму.
Наконец им пришлось заговорить. Сначала они обменялись
сухими, почти враждебными фразами, но потом их беседа приняла более мирный
характер.
Хина в самых живых красках очертила собравшуюся на воды
публику и заставила хохотать свою юную собеседницу до слез; затем последовал
ряд портретов общих знакомых в Узле, причем Бахаревым и Веревкиным досталось
прежде всего. А когда Заплатина перешла к изображению «гордеца» Половодова,
Зося принялась хохотать, как сумасшедшая, и кончила тем, что могла только
махать руками.
– Странно, я встречаю в вас первую женщину, с которой
нельзя соскучиться, – говорила Зося, все еще продолжая вздрагивать всем
телом от душившего ее смеха.
– А я?.. Я задыхаюсь в обществе этих Веревкиных,
Бахаревых и Половодовых, – в свою очередь откровенничала Хина. –
Разве наши дамы могут что-нибудь понимать, кроме своих тряпок?..
Доктор Сараев давно разыскивал Зосю и немало был удивлен,
когда нашел ее в обществе Заплатиной с следами слез на глазах.
– До свидания, милейшая Хиония Алексеевна! –
проговорила Зося, пожимая руку своей собеседницы. – Не правда ли, мы еще
увидимся с вами?
– Я удивляюсь, Зося, вашей неразборчивости в выборе
ваших новых знакомых, – строго заметил доктор, когда они шли в номера.
– Ах, если бы вы слышали, как она смешно
рассказывает!.. Ха-ха… Ведь это воплощенный яд!.. Нет, это такой редкий
экземпляр дамской породы… Она меня просто уморила, доктор.
Хиония Алексеевна владела счастливой способностью выжимать
какие угодно обстоятельства в свою пользу. Неожиданное знакомство с Зосей
подняло в ее голове целый ворох проектов и планов Теперь Зося была не просто
гордая девчонка, а совмещение всех человеческих достоинств: красоты, ума,
доброты, веселья, находчивости, остроумия, а главное – эта девица была
настоящая аристократка, до которой далеко всем этим Nadine Бахаревым, Аллам,
Аннам Павловнам и tutti quanti.[25] Заплатина
упивалась аристократическим происхождением Зоси, как раньше преклонялась пред магической
силой приваловских миллионов. Одним словом, Зося являлась в глазах Хионии
Алексеевны идеалом молодой девушки.
– У вас, mon ange, каждое мимолетное движение – целая
история, – объясняла Хина Зосе ее совершенства. – Даже в самых
недостатках сказывается кровь, порода.
А прибавьте к этому еще то, что Зося была единственной
наследницей богатств Ляховского! У Заплатиной кружилась даже голова, когда она
про себя перечисляла различные статьи этого богатства. Для кого курились
винокуренные заводы по всему Зауралью? Для кого паслись в киргизской степи
стада баранов, из которых после топили сало, делали мыло и свечи? Для кого
работали кожевенные и стеклянные заводы? Для кого совершались миллионные
торговые операции? Для кого качались богатейшие урожаи на тысячах десятин,
купленных за бесценок?
Заплатина не могла не чувствовать собственного ничтожества
рядом с этими дарами фортуны. Чтобы хоть чем-нибудь пополнить свои недостатки,
почтенная женщина обратила свое внимание на Привалова, который в ее рассказах
являлся какой-то частью ее собственного существования. Как бы удивился сам
Привалов, если бы услышал, как Хина распиналась за него пред Зосей Во-первых,
он был чем-то вроде тех сказочных принцев, которые сначала являются без
королевства, а потом, преодолевая тысячи препятствий, добиваются своих
наследственных прав. Хина сумела придать истории наследства Привалова самый
заманчивый характер, а его самого наделила такими достоинствами, какие
оставались незаметны только благодаря его скромности. Во-вторых, мельница
Привалова и его хлебная торговля служили только началом осуществления его
гениальных планов, – ведь Привалов был герой и в качестве такового сделает
чудеса там, где люди в течение тысячи лет только хлопали ушами. Заплатина тонко
намекнула Зосе, что мельница и хлебная торговля служат только прикрытием тех
социальных задач, которые взялся осуществлять Привалов. Да, это был социалист и
очень опасный человек, хотя никто этого и не подозревает благодаря его тонкой
скромности. Новый Привалов, которого Хина создавала слушательнице, увлекал
рассказчицу, и она сама начинала верить собственным словам.
– Да, он не походит на других, – задумчиво
говорила Зося.
– Конечно!.. Это, mon ange, необыкновенный человек.
– Скажите, он ведь, кажется, был влюблен в Надежду
Васильевну? – неожиданно спросила Зося.
Хина немного смутилась в первое мгновение, но сейчас же
победоносно вышла из своего затруднительного положения.
– Могу вас уверить, что серьезного ничего не было…
Просто были детские воспоминания; затем сама Надежда Васильевна все время
держала себя с Приваловым как-то уж очень двусмысленно; наконец, старики
Бахаревы помешались на мысли непременно иметь Привалова своим зятем. Вот и
все!..
Зося снизошла до того, что сделала визит Заплатиной в ее
маленькую избушку, где пахло курами и телятами. Заплатина, конечно, постаралась
не остаться в долгу и через два дня заявилась в своем лучшем шелковом платье к
Ляховским. Все шло отлично, пока Хиония Алексеевна сидела в комнате Зоси, но
когда она показалась в столовой, ей пришлось испытать сразу две неприятности.
Во-первых, пани Марина приняла Хину с ее французским языком с такой леденящей
любезностью, что у той заскребли кошки на сердце; во-вторых, Давид, отлично
знавший Хионию Алексеевну по Общественному клубу, позволил себе с ней такие
фамильярности, каких она совсем не желала дли первого визита.
Этот визит омрачил счастливое настроение Заплатиной, и она
должна была из чувства безопасности прекратить свои дальнейшие посещения
Ляховских. Да кроме того, ей совсем не нравилось смотреть на презрительное
выражение лица, с которым встретил ее сам Игнатий Львович, хотя ему как
больному можно было многое извинить; затем натянутая любезность, с какой
обращался к ней доктор, тоже шокировала покорную приличиям света натуру Хионии
Алексеевны.
Зося, конечно, относилась к ней хорошо, но она не хотела
ронять своего достоинства в глазах этой девушки благодаря неприличному
поведению остальных членов семьи.
У Хионии Алексеевны блеснула счастливая мысль.
– Я удивляюсь, mon ange, – говорила она однажды
Зосе, – что вам за охота похоронить себя летом в четырех стенах, когда вы
имеете полную возможность устроиться совершенно иначе, как восточная царица…
Да!..
Зося пила кумыс, который ей привозили башкиры откуда-то
из-под Красного Луга. Вот отлично было бы пожить жизнью этих номадов, а для
этого стоило только поставить свою палатку около башкирских кошей. Палатку
можно устроить на текинский образец: снаружи обить белым войлоком, а внутри
убрать все бухарскими коврами. Это будет прелестно!.. Можно создать всю обстановку
во вкусе кочевников, до последнего гвоздя. А как это будет оригинально! Какие
parties de plaisir[26] можно
будет там устраивать… Одно удовольствие – провести полтора месяца в такой
палатке, буквально на лоне природы, среди диких сынов степей, – одно такое
удовольствие чего стоило. Зося расцеловала Хионию Алексеевну и ухватилась
обеими руками за оригинальную выдумку.
– Только я прошу вас об одном, – говорила
Заплатина, – выдайте, mon ange, все за собственное изобретение… Мне
кажется, что ваши предубеждены против меня и могут не согласиться, если узнают,
что я подала вам первую мысль.
– Хорошо, но с условием: мы будем жить вместе… Не
правда ли?..
Хина поломалась для порядку и в конце концов изъявила свое
согласие. Таким образом, ей незачем будет являться с визитами к Ляховским, и
она будет иметь совершенно самостоятельное значение. А там – будет что будет…
Проект Зоси был встречен с большим сочувствием, особенно
доктором, потому что в самом деле чего же лучше: чем бестолково толочься по
курзалу, полезнее в тысячу раз получать все блага природы из первых рук.
Немедленно был послан в Троицк, как на ближайший меновой
двор, особенный нарочный с поручением приобрести четыре кибитки: одну для Зоси,
одну для конюхов, одну для женской прислуги и одну на всякий случай, то есть
для гостей. Через неделю нарочный вернулся; немедленно было выбрано место под
кибитки, и блестящая затея получила свое реальное осуществление. Место, где
раскинулись палатки, было восхитительно: на высоком берегу безымянной речушки,
в двух шагах от тенистой березовой рощи; кругом волновалась густая зеленая
трава, точно обрызганная миллионами пестрых лесных цветочков. Башкирское
кочевье оживляло ландшафт. Около дырявых, ободранных кошей суетилась подвижная
полунагая толпа ребят, денно-нощно работали женщины, эти безответные труженицы
в духе добрых азиатских нравов, и вечно ничего не делали сами башкиры, попивая
кумыс и разъезжая по окрестностям на своих мохноногих лошадках; по ночам около
кошей горели яркие огни, и в тихом воздухе таяла и стыла башкирская монотонная
песня, рассказывавшая про подвиги башкирских богатырей, особенно о знаменитом
Салавате. Верстах в десяти, на горизонте, темнели избы деревни Красный Луг.
Благодатная Башкирия дышала здесь всеми своими красотами.
|