IX
На мельнице зимой работа кипела; Привалов ездил в Гарчики
довольно часто, но, когда первые хлопоты поулеглись и свободного времени
оставалось на руках много, Привалов не знал, куда ему теперь деваться с этой
свободой. Дома оставаться с глазу на глаз с женой ему было тяжело. Каждый раз,
когда он видел Зосю, ему представлялся Половодов, который так ловко соединил их
брачными узами. Вся кровь бросалась Привалову в голову при одной мысли, что до
сих пор он был только жалкой игрушкой в руках этих дельцов без страха и упрека.
Несколько раз Привалову хотелось высказать в глаза жене, за кого он считает ее,
но что-то удерживало его. Худой мир все-таки лучше доброй ссоры, да к тому же
Привалову не хотелось огорчать доктора, который умел видеть в своей ученице
одни хорошие стороны.
Чтобы хоть как-нибудь убить свободное время, которое иногда
начинало просто давить Привалова, он стал посещать Общественный клуб –
собственно, те залы, где шла игра. Давно ли этот же самый Общественный клуб
казался Привалову кабаком, но теперь он был рад и кабаку, чтобы хоть
куда-нибудь уйти от самого себя. Привалов перезнакомился кое с кем из клубных
игроков и, как это бывает со всеми начинающими, нашел, что, право, это были
очень хорошие люди и с ними было иногда даже весело; да и самая игра, конечно,
по маленькой, просто для препровождения времени, имела много интересного, а
главное, время за сибирским вистом с винтом летело незаметно; не успел
оглянуться, а уж на дворе шесть часов утра.
Сначала Привалову было немного совестно очень часто являться
в клуб, но потом он совсем освоился с клубной атмосферой. Народ все был свой,
всех загоняла сюда за зеленые столы одна сила – бессодержательность и скука
провинциальной жизни. Адвокаты, инженеры, золотопромышленники, купцы,
разночинцы – все перемешались за зеленым полем в одну братскую пеструю кучку,
жившую одними интересами. Страсть к игре сравнила всех и, как всякая болезнь,
не делала исключений. Привалов быстро вошел во вкус этой клубной жизни, весело
катившейся в маленьких комнатах, всегда застланных табачным дымом и плохо
освещенных. Он скоро изучил до тонкости особенности всех игроков, их слабости и
смешные стороны. Были тут игроки, как он, от нечего делать; были игроки,
которые появлялись в клубе периодически, чтобы спустить месячное жалованье;
были игроки, которые играли с серьезными надутыми лицами, точно совершая
таинство; были игроки-шутники, игроки-забулдыги; игроки, с которыми играли
только из снисхождения, когда других не было; были, наконец, игроки по
профессии, великие специалисты, чародеи и магики.
– Интересно, что сегодня будет у Ивана Яковлича с
Ломтевым, – каждый раз говорил партнер Привалова, член окружного суда,
известный в клубе под кличкой Фемиды. – Кто кого утопит… Нашла коса на
камень…
Героями зимнего сезона в клубе являлись действительно Иван
Яковлич и Ломтев, которые резались изо дня в день не на живот, а на смерть.
Раньше они всегда были союзниками, а теперь какая-то черная кошка пробежала
между ними, и они поклялись погубить один другого. Между прочим, Привалов
слышал, что сыр-бор загорелся из-за какой-то женщины. Этот карточный турнир
сосредоточил на себе общее внимание, и, как военные бюллетени, шепотом
передавали технические фразы: «У Ивана Яковлича заколодило… Ломтев в ударе!
Иван Яковлич пошел в гору… Ломтев сорвался!» Привалов иногда с нетерпением
дожидался вечера, чтобы узнать, кто сегодня сорвется и кто пойдет в гору. Куши
росли, а с ними росло и внимание публики.
– Иван Яковлич обделает Ломтева козой, – говорил
кто-нибудь.
– Нет, извините, Иван Яковлич еще чином не вышел… Вот
посмотрите, как Ломтев завяжет его в узел!
– Иван Яковлич счастливо играет нынешнюю зиму… Ему
везет…
– Гусей по осени считают. Выигрывает всегда тот, кому
сначала не везет.
Здесь все было типично даже клубный швейцар, снимая шубы с
клубных завсегдатаев, докладывал:
– Ломтев с Пареным Ивана Яковлича разыгрывают-с…
Тридцать шестая тысяча пошла.
– А сколько в зиму проигрывают в клубе? – спросил
как-то Привалов.
– Год на год не приходится, Сергей Александрыч. А
среднее надо класть тысяч сто… Вот в третьем году адвоката Пикулькина тысяч на
сорок обыграли, в прошлом году нотариуса Калошина на двадцать да банковского
бухгалтера Воблина на тридцать. Нынче, сударь, Пареный большую силу забирать
начал: в шестидесяти тысячах ходит. Ждут к рождеству Шелехова – большое у них
золото идет, сказывают, а там наши на Ирбитскую ярмарку тронутся.
Пареный – темная личность неизвестного происхождения и еще
более неопределенного рода занятий – в нынешний сезон являлся восходящим
светилом, героем дня. Это был средних лет мужчина, с выправкой старого
военного; ни в фигуре, ни в лице, ни в манере себя держать, даже в костюме у
него решительно ничего не было особенного. Самый заурядный из заурядных
людишек, а счастье выбрало именно его… Впереди предвиделись новые куши и новые
жертвы. Собственно, для случайностей здесь оставалось очень немного места: все
отлично знали, что проиграет главным воротилам за зеленым столом тысяч пять
Давид Ляховский, столько же Виктор Васильич, выбросит тысяч десять Лепешкин, а
там приедет из Петербурга Nicolas Веревкин и просадит все до последней нитки.
Из случайных жертв подвертывались сорвавшиеся с родительской цепи купеческие
сынки, хватавшие плохо лежавший кус адвокаты, запустившие лапу в сундук
банковские служащие и т. д. Адвокаты и горные инженеры пользовались в этом
случае особенно громкой репутацией, потому что те и другие представляли для
настоящих матерых игроков постоянную статью дохода: они спускали тут все, что
успели схватить своими цепкими руками на стороне.
– Фильтруют нас здесь, батенька, крепко
фильтруют, – говорил Nicolas Веревкин, потряхивая своей громадной
головой. – Изображаем из себя веспасиановых губок или пиявок: только
насосался, глядишь, уж и выжали, да в банку с холодной водой.
Привалов с любопытством неофита наблюдал этот исключительный
мирок и незаметно для самого себя втягивался в его интересы. Он играл по
маленькой, без особенно чувствительных результатов в ту или другую сторону.
Однажды, когда он особенно сильно углубился в тайны сибирского виста с винтом,
осторожный шепот заставил его прислушаться.
– Который? – спрашивал один голос.
– Вот этот… с бородкой, – отвечал другой.
– Гм… Ловко Александр Павлыч обделал делишки; одной
рукой схватился за заводы, другой…
Дальше Привалов не мог хорошенько расслышать шепот, но
почувствовал, как вся кровь бросилась к нему в голову и внутри точно что
перевернулось.
– Так-с… – продолжал второй голос. – Значит,
она к нему и ездит?
– Не к нему в дом, у него своя жена… а к этой даме… Вон
ее муж играет налево в углу с Павлом Андреичем.
Привалов инстинктивно взглянул налево в угол: там с Павлом
Андреичем играл по одной сотой Виктор Николаич Заплатин.
– А давно? – продолжался шепот.
– Да уж второй месяц. Красавица… Молодец этот Александр
Павлыч! Так ему не взять бы ее, так он сначала ее выдал за него, а потом уж и
прибрал к своим рукам.
Этот шепот заставил побелеть Привалова; он боялся оглянуться
на шептавшихся, как человек, который ждет смертельного удара. У него дрожали
колени и тряслись губы от бешенства. Теперь он в состоянии был убить кого
угодно… Игра как раз кончилась, и когда он поднялся с места, невольно
встретился глазами с двумя шептавшимися почтенными старичками, которые сейчас
же замолчали. Привалов пристально посмотрел на них. Это были совсем незнакомые
люди, по костюму – среднего провинциального круга. Его гнев так же быстро упал,
как и поднялся: чем виноваты эти невинные сплетники, что он уже сделался
жертвой беспощадной городской молвы? Теперь его интимная жизнь не была уже
тайной, она была выброшена на улицу и безжалостно топталась всеми прохожими.
|
