XVII
То чувство приятного возбуждения, с которым Привалов явился
на бал, скоро сменилось неопределенным тяжелым чувством. Спертый воздух, блеск
огней, накоплявшийся удушливый жар и общая толкотня скоро утомили Привалова,
хотя ему все еще не хотелось расстаться с своим уголком. Здесь он был защищен
танцующей публикой от того жадного внимания, с каким смотрели на него совсем
незнакомые ему люди. Слава его как миллионера еще не успела остыть, и многие
явились на бал со специальной целью посмотреть на него. Привалов чувствовал это
общее, слишком тяжелое для него, любопытство в выражении устремленных на него
взглядов, в шепоте, которым провожали его. Ему страстно захотелось увидеть
теперь Надежду Васильевну. С этой целью он поднялся с своего диванчика и стал
бродить из комнаты в комнату. Скоро он увидал знакомый профиль и эту гордую
умную голову, которая так хорошо была поставлена на плечах, как это можно
заметить только у античных статуй.
Надежда Васильевна шла с доктором и что-то тихо рассказывала
ему. На открытой шее ярко блестел крошечный брильянтовый крестик. В русых
волосах белела камелия. Привалов внимательно следил за ней издали и как раз в
это время встретился глазами с Хионией Алексеевной, которая шептала что-то на
ухо Агриппине Филипьевне и многозначительно улыбнулась, показав головой на
Привалова. Привалов даже покраснел под взглядом этих почтенных матрон и испытал
самое неприятное чувство, как будто он неожиданно наступил на змею. Он
повернулся назад.
– Постойте, Сергей Александрыч, – остановил
Привалова Nicolas, облеченный в черную пару и белые перчатки. – Куда это
вы бредете?
– Да так… Сам не знаю куда.
– И я тоже… Значит, сошлись характерами! Прополземте в
буфет, там есть некоторый ликер… только как он называется – позабыл… Одним
словом, этакая монашеская рецептура: Lacrima Christi[23] или Слезы Марии Магдалины, что-то в этом
роде. Ведь вы уважаете эти ликеры, батенька… Как же, я отлично помню!
Nicolas подхватил Привалова под руку и потащил через ряд
комнат к буфету, где за маленькими столиками с зеленью – тоже затея Альфонса
Богданыча, – как в загородном ресторане, собралась самая солидная публика:
председатель окружного суда, высокий старик с сердитым лицом и щетинистыми
бакенбардами, два члена суда, один тонкий и длинный, другой толстый и
приземистый; прокурор Кобяко с длинными казацкими усами и с глазами навыкате;
маленький вечно пьяненький горный инженер; директор банка, женатый на сестре
Агриппины Филипьевны; несколько золотопромышленников из крупных, молодцеватый
старик полицеймейстер с военной выправкой и седыми усами, городской голова из
расторговавшихся ярославцев и т. д.
– Одначе здорово народу-то понаперло… – проговорил
Веревкин.
Привалов здоровался со знакомыми; не успевая отвечать на
вопросы, которые сыпались на него градом. «Да что это вы вздумали строить
мельницу, Сергей Александрыч? Охота вам, право… И в клуб не заглянете – это
просто неделикатно!» Общее внимание смутило Привалова. Он многих совсем не
знал, но его, очевидно, знали все и теперь с чисто провинциальным ненасытным
любопытством глядели во все глаза. Большинство смотрело на наследника
миллионов, как на редкую птицу. На некоторых лицах мелькало почти враждебное
выражение. Но общий тон все-таки был самый дружелюбный, как на Руси встречают
всякого нового человека с громким именем, и только приваловская мельница
нагоняла облачка на это ясное небо.
– А, черрт… Брось ты свою мельницу, – лепетал
пьяный инженер, хватая Привалова за рукав. – Ей-богу, брось… Ну ее к
нелегкому!.. А мы тебя лучше женим… Господа, давайте женим Сергея Александрыча;
тогда все пойдет как по маслу.
– А ведь это верно, – отозвался кто-то из
толпы. – Женим… Тогда и в клуб будет ходить, и в винт, грешным делом…
Ха-ха!.. Уж это верно… Да-с!..
– А вон Данилушка нагружается, – заметил Веревкин,
тыкая пальцем в угол. – Ну что, Данилушка, устроил разрешение вина и елея?
– Разрешил… – прохрипел Данилушка. – Вон
какая компания набралась: один другого лучше…
Около Данилушки собрался целый круг любопытных, из которых
прежде всего выделялась массивная фигура Лепешкина, а потом несколько степенных
лиц неопределенных профессий. По костюмам можно было заметить, что это все был
народ зажиточный, откормленный, с легким купеческим оттенком.
– Это все наши воротилы и тузы… – шепнул Веревкин
на ухо Привалову. – Толстосумы настоящие! Вон у того, который с козлиной
бородкой, за миллион перевалило… Да! А чем нажил, спросите: пустяками. Случай
умел поймать, а там уж пошло.
– Сергей Александрыч, за компанию выпить? –
предлагал Данилушка.
– Благодарю…
– Раздавим муху, дуй ее горой, – отозвался
Лепешкин.
– А… вы здесь? – спрашивал Половодов, продираясь
сквозь толпу. – Вот и отлично… Человек, нельзя ли нам чего-нибудь… А здесь
все свой народ набрался, – ораторствовал он, усаживаясь между Приваловым и
Данилушкой. – Живем одной семьей… Так, Данилушка?
– В лучшем виде, Александр Павлыч… Уж такая компания,
можно сказать, такая компания: весь свет насквозь произойди – не найдешь…
– Только вот Сергея Александрыча недоставало… Ну,
теперь он от нас не отобьется. Не-ет, шалишь!
В буфете толпились усовершенствованные коммерсанты с новым
пошибом. Сквозь купеческую основу пробивался новый тип, который еще не
выяснился во всех деталях. Они держали себя наособицу от других купцов, к
которым относились немного брезгливо; но до настоящего кровного барина этому
полумужичью было еще далеко. В покрое платья, в движениях, в разговоре – везде
так и прорывалась настоящая крестьянская складка, которой ничто не могло
вытравить. Были тут крупные хлебные коммерсанты, ворочавшие миллионами пудов
хлеба ежегодно, были скупщики сала, пеньки, льняного семени, были
золотопромышленники, заводчики и просто крупные капиталисты, ворочавшие
банковскими делами. Привалов с глубоким интересом всматривался в этот новый для
него тип, который создался и вырос на наших глазах, вместе с новыми
требованиями, запросами и веяниями новой жизни.
– Все это козырные тузы, – проговорил
Веревкин. – Крепкий народ, а до Ляховского да Василья Назарыча далеко…
Пороху не хватает.
Привалов ничего не отвечал. Он думал о том, что именно ему
придется вступить в борьбу с этой всесильной кучкой. Вот его будущие
противники, а может быть, и враги. Вернее всего, последнее. Но пока игра
представляла закрытые карты, и можно было только догадываться, у кого какая
масть на руках.
– Хотите, со всеми познакомлю? – предлагал
Веревкин, попивая свой ликер. – Все мои клиенты.
– Нет, как-нибудь после…
Появилось откуда-то шампанское. Привалова поздравляли с
приездом, чокались бокалами, высказывали самые лестные пожелания. Приходилось
пить, благодарить за внимание и опять пить. После нескольких бокалов вина
Привалов поднялся из-за стола и, не обращая внимания на загораживавших ему дорогу
новых друзей, кое-как выбрался из буфета.
– Ну, теперь идите и любуйтесь нашими
красавицами, – отпускал Половодов свою жертву. – Ведь провинция…
Полевые цветочки, незабудочки. А относительно Верочки не забывайте моего
совета.
Привалов вздохнул свободнее, когда вышел наконец из буфета.
В соседней комнате через отворенную дверь видны были зеленые столы с игроками.
Привалов заметил Ивана Яковлича, который сдавал карты. Напротив него сидел
знаменитый Ломтев, крепкий и красивый старик с длинной седой бородой, и
какой-то господин с зеленым лицом и взъерошенными волосами. По бледному лицу
Ивана Яковлича и по крупным каплям пота, которые выступали на его выпуклом
облизанном лбу, можно было заключить, что шла очень серьезная игра.
Привалов обошел несколько раз все комнаты, отыскивая Надежду
Васильевну и стараясь не встречаться с кем-нибудь из своих новых знакомых.
Тоска навалилась на Привалова с новой силой… Зачем он здесь? Зачем сейчас
знакомился с этими людьми и пил шампанское?.. «Глупо», – подумал Привалов,
опускаясь на первый попавшийся на глаза стул. Он теперь как-то безучастно
смотрел на проходившую мимо него публику. Его мысль унеслась в далекое прошлое,
когда в этих самых комнатах шел пир горой – для других людей… Вот здесь
веселились все эти Полуяновы, Размахнины, Колпаковы, которые теперь коротают
дни в своих страшных развалинах. Может быть, и этот дом ждет такая же участь в
недалеком будущем.
– А я вас давно ищу, Сергей Александрыч, – весело
заговорила Надежда Васильевна, останавливаясь пред Приваловым. – Вы,
кажется, скучаете?.. Вот мой кавалер тоже не знает, куда ему деваться, –
прибавила она с улыбкой, указывая головой на Лоскутова, который действительно
был жалок в настоящую минуту.
Привалов подал стул Надежде Васильевне.
– Вы, вероятно, удивляетесь, что встретили меня на этом
бале? – спрашивала девушка, когда Лоскутов ушел.
– Нисколько… Почему же другие могут быть на бале, а вам
нельзя?
– Да… но при теперешних обстоятельствах… Словом, вы
понимаете, что я хочу сказать. Мне совсем не до веселья, да и папа не хотел,
чтобы я ехала. Но вы знаете, чего захочет мама – закон, а ей пришла фантазия
непременно вывозить нынче Верочку… Я и вожусь с ней в качестве бонны.
– Я видел давеча, как Вера Васильевна танцевала… Она
производит фурор.
Надежда Васильевна печально улыбнулась и слегка пожала
плечами. Привалов видел, что она что-то хочет ему объяснить и не решается. Но
он был так счастлив в настоящую минуту, так глупо счастлив и, как слишком
счастливые люди, с эгоизмом думал только о себе и не желал знать ничего более.
– Мазурка! – пронеслось по всем залам.
– Ах, я, кажется, с кем-то танцую… – вспомнила
Надежда Васильевна, поднимаясь с места навстречу подходившему кавалеру.
Счастье так же быстро улетело, как и прилетело.
|
