XVIII
В последнее время Надежда Васильевна часто бывала у
Ляховских; Привалов встречался с ней там, когда в свободное от занятий время с
Ляховским заходил на половину Зоси. Там собиралось шумное молодое общество, к
которому примкнул и дядюшка Оскар Филипыч, необыкновенно смешно рассказывавший
самые невинные анекдоты.
– Мы вас все будем называть дядюшкой, Оскар
Филипыч, – говорила Зося.
– И отлично… – соглашался дядюшка. – Я буду
очень любить такую племянницу, как вы.
Дядюшка в качестве любезника старой школы почтительно
целовал каждый раз руку Зоси и забавно шаркал ножкой. Половодов служил
коноводом и был неистощим в изобретении маленьких летних удовольствий: то
устраивал ночное катанье на лодках по Узловке, то маленький пикник куда-нибудь
в окрестности, то иллюминовал старый приваловский сад, то садился за рояль и
начинал играть вальсы Штрауса, под которые кружилась молодежь в высоких залах
приваловского дома. Виктор Васильич был правой рукой Половодова и слушался, как
собака, каждого его движения. Особенно смешил всех дядюшка, который боялся
лошадей и воды и так забавно танцевал вальс в два па, как его танцуют только
старики.
Это шумное веселье было неожиданно прервано появлением
нового лица. Однажды, когда Привалов занимался с Ляховским в его кабинете,
старик, быстро сдвинув очки на лоб, проговорил:
– Вы видели Лоскутова? Максима Лоскутова?
– Нет…
– Ну, так вы, батенька, ничего не видели; это unicus[19] в своем роде… Да, да. Наш
доктор отыскал его… Замечательная голова: философ, ученый, поэт – все, что
хотите, черт его знает, чего он только не учил и чего не знает! В высшей
степени талантливая натура. И очень благодарен доктору за этот подарок.
Привалов рассмеялся.
– Чего вы смеетесь? Конечно, подарок, а то как же? Мы,
сидя в Узле, совсем заплесневели, а тут вдруг является совершенно свежий человек,
с громадной эрудицией, с оригинальным складом ума, с замечательным даром слова…
Вы только послушайте, как Лоскутов говорит…
Ляховский сделал кислое лицо и как-то по-жидовски расставил
руки.
– Для нас этот Лоскутов просто находка, –
продолжал развивать свою мысль Ляховский. – Наши барышни, если разобрать
хорошенько, в сущности, и людей никаких не видали, а тут смотри, учись и
стыдись за свою глупость. Хе-хе… Посмотрели бы вы, как они притихнут, когда
Лоскутов бывает здесь: тише воды, ниже травы. И понятно: какие-нибудь
провинциальные курочки, этакие цыплятки – и вдруг настоящий орел… Да вы только
посмотрите на него: настоящая Азия, фаталист и немного мистик.
– Вы так много насказали про Лоскутова, Игнатий
Львович, что я даже немного начинаю бояться его, – пошутил Привалов.
– Я сам его боюсь… Да…
Старик поднялся со своего кресла, на цыпочках подбежал
притворить двери кабинета, еще раз огляделся кругом и, наклонившись к самому
уху Привалова, шепотом говорил:
– Лоскутов был в чем-то замешан… Понимаете – замешан в
одной старой, но довольно громкой истории!.. Да… Был в административной ссылке,
потом объехал всю Россию и теперь гостит у нас. Он открыл свой прииск на Урале
и работает довольно счастливо… О, если бы такой человек только захотел
разбогатеть, ему это решительно ничего не стоит.
– А сам-то по себе кто такой этот Лоскутов?
– Да бог его знает… Он, кажется, служил в военной
службе раньше… Я иногда, право, боюсь за моих девочек: молодо-зелено, как раз и
головка закружится, только доктор все успокаивает… Доктор прав: самая страшная
опасность та, которая подкрадывается к вам темной ночью, тишком, а тут все и
всё налицо. Девочкам во всяком случае хороший урок… Как вы думаете?
Не дождавшись ответа Привалова, Ляховский вдруг громко
захохотал и даже, схватившись за живот руками, забегал, как сумасшедший, по
кабинету. Привалов так привык к выходкам этого странного человека, что даже не
обиделся на такой странный оборот разговора. Задыхаясь от смеха, Ляховский
несколько раз раскрывал рот, чтобы что-то сказать и объяснить Привалову, но
только махал безнадежно руками и опять начинал хохотать. На его лбу очки так и
прыгали, на висках вспухли толстые синие жилы, и из глаз катились слезы, только
приступ удушливого кашля остановил этот гомерический смех, и Ляховский мало-помалу
успокоился.
– Сергей Александрыч, извините меня… Ха-ха… –
заливался старик, вытирая глаза платком. – Вы только представьте себе
картину… О-ха-ха!.. Ох, задохся!.. Вы представьте себе… Половодов… ха-ха-ха!..
Ведь вы знаете, что за человек Половодов: делец в нынешнем вкусе и бонвиван par
excellence,[20] и вдруг он встречается с
Лоскутовым… Ха-ха-ха!.. Ничего подобного в жизни своей не встречал… Все равно
что свести волка с собакой, так и Лоскутова с Половодовым… Александр Павлыч,
бедняжка, совсем утратил все свои достоинства и снизошел до последней степени
унижения: начал сердиться на Лоскутова за то, видите ли, что тот в тысячу раз
умнее его… А у девочек так глазки и разгорелись: ведь поняли, в чем дело, без
слов поняли. Это, батенька, целая школа: один такой урок на целую жизнь хватит…
Да! И представьте себе: этот самый Александр Павлыч, милый и обязательный
человек во всех отношениях, глубоко убежден, что Лоскутов жалкий авантюрист,
как сказочная ворона, щеголяющая в павлиньих перьях…
– А Лоскутов давно живет на Урале?
– Да как вам сказать: год… может быть полтора, и никак
не больше. Да пойдемте, я вас сейчас познакомлю с Лоскутовым, – предлагал
Ляховский, – он сидит у Зоси…
Привалов испытал некоторое волнение, когда они входили в
гостиную Зоси, оттуда доносились громкие голоса. Ляховский бежал трусцой и
несколько раз взбил свой кок на голове. Когда они вошли в гостиную, Привалов в
первую минуту не заметил, кого искал глазами. На синем атласном диване с
тяжелыми шелковыми кистями сидела Зося, рядом с ней, на таком же атласном
стуле, со стеганой квадратами спинкой, помещалась Надежда Васильевна, доктор
ходил по комнате с сигарой в зубах, заложив свои большие руки за спину. На
столе перед диваном в беспорядке стояли чашки с простывшим недопитым кофе и лежала
раскрытая книга.
– Максим Лоскутов… – проговорил Ляховский с
особенной, крикливой ноткой в голосе.
Из низкого голубого кресла поднялся среднего роста господин
и протянул Привалову руку. Это и был Максим Лоскутов. На вид ему можно было
дать лет тридцать пять; узкое бледное лицо с небольшой тощей бородкой было
слегка тронуто оспой, густые, сросшиеся брови и немного вздернутый нос делали
его положительно некрасивым. Только большой белый лоб, прикрытый спутанными
мягкими темными волосами, да усталый, точно надломленный взгляд больших глаз с
приподнятыми внешними углами придавали этому лицу характерный отпечаток. Такие
лица не забываются. Небольшая, но плотная фигура Лоскутова, с медленными,
усталыми движениями, обличала большую силу и живучесть; короткая кисть
мускулистой руки отвечала Привалову крепким пожатием, а светло-карие глаза,
того особенного цвета, какой бывает только у южан, остановились на нем долгим
внимательным взглядом Темная визитка Лоскутова, покрытая кое-где пылью и пухом,
и смятая сорочка свидетельствовали о вкусах своего хозяина, который, очевидно,
не переменил костюма с дороги.
– Ну, я не буду вам мешать, – торопливо заговорил
Ляховский. – У меня бездна дел…
В гостиной воцарилось на минуту принужденное, тяжелое
молчание. Привалов чувствовал себя лишним в этом интимном кружке и напряженно
молчал.
– Хотите кофе? – предлагала Ляховская.
Привалов отказался.
– Я просил бы вас продолжать ваш прежний
разговор, – заметил он, – если только я не мешаю…
– Нет, зачем же мешать, – ответил за них Лоскутов.
|
