VI
Весть о разорении Бахаревых уже успела облететь весь город.
Кто разнес ее, какими путями она побывала везде – трудно сказать. Дурные вести,
как вода, просачиваются сквозь малейшие скважины. Заплатина узнала о разорении
Бахаревых, конечно, одна из первых и поспешила на месте проверить собранные
новости, а главное – ей хотелось посмотреть, как теперь чувствует себя Марья
Степановна и Гордячка Nadine. «И поделом! – восклицала в гостиной
Агриппины Филипьевны эта почтенная дама. – А то уж очень зазнались… Ах,
интересно теперь взглянуть на них!» Хиония Алексеевна, конечно, не забыла, как
приняла ее Марья Степановна в последний раз, но любопытство брало верх над
всеми ее чувствами, а она никогда не могла с ним справиться. К тому же теперь
она поедет не к прежней Марье Степановне.
Итак, Хиония Алексеевна со свойственной ей развязностью влетела
на половину Марьи Степановны, громко расцеловала хмурившуюся Верочку и,
торопливо роняя слова, затараторила:
– Ах, mon ange, mon ange… Я так соскучилась о вас! Вы
себе представить не можете… Давно рвалась к вам, да все проклятые дела
задерживали: о том позаботься, о другом, о третьем!.. Просто голова кругом… А
где мамаша? Молится? Верочка, что же это вы так изменились? Уж не хвораете ли,
mon ange?..
– Мама в моленной, я сейчас схожу за ней.
Верочка не торопясь вышла из комнаты; болтовня и радость Хины
неприятно поразили ее, и в молодом сердце сказалась щемящая нотка. Чему она
радуется? Неужели Хина успела уже разнюхать? Верочка закусила губу, чтобы не
заплакать от злости.
Дожидаясь Марьи Степановны в ее гостиной, Хиония Алексеевна
испытывала неподдельное волнение – как-то выйдет к ней Марья Степановна? А с
другой стороны, теперь она отнеслась с совершенно новым чувством У той
обстановке, пред которою еще недавно благоговела. Хина спокойно осматривалась
кругом, точно была здесь в первый раз, и даже прикинула в уме, сколько стоят
примерно находившиеся в этой гостиной вещи и вещицы. Собственно мебель ничего
не стоила: ну, ковры, картины, зеркала еще туда-сюда; а вот в стеклянном
шкафике красовались японский фарфор и китайский сервиз – это совсем другое дело,
и у Хины потекли слюнки от одной мысли, что все эти безделушки можно будет
приобрести за бесценок.
– Ах, Марья Степановна… – вскинулась всем своим
тщедушным телом замечтавшаяся Хина, когда на пороге гостиной показалась высокая
фигура самой хозяйки.
При виде улыбавшейся Хины у Марьи Степановны точно что
оборвалось в груди. По блудливому выражению глаз своей гостьи она сразу
угадала, что их разорение уже известно целому городу, и Хиония Алексеевна
залетела в их дом, как первая ворона, почуявшая еще теплую падаль. Вся кровь
бросилась в голову гордой старухи, и она готова была разрыдаться, но вовремя
успела собраться с силами и протянуть гостье руку с своей обыкновенной гордой
улыбкой.
– Ах, извините меня, извините меня, Марья
Степановна… – рассыпалась Хина, награждая хозяйку поцелуем. – Я все
время была так завалена работой, так завалена… Вы меня поймете, потому что
можете судить по собственным детям, чего они стоят родителям. Да! А тут еще
Сергей Александрыч… Но вы, вероятно, уже слышали, Марья Степановна?
Марья Степановна отнеслась совершенно безучастно к болтовне
Хины и на ее вопрос только отрицательно покачала головой. Чтобы ничем не выдать
себя, Марья Степановна потребовала самовар и послала Верочку за вареньем.
– Я решительно не знаю, что и делать, – тараторила
гостья, – заперся в своей комнате, никого не принимает…
– Кто заперся-то, Хиония Алексеевна?
– Да Сергей Александрыч… Ах, боже мой! Да неужели вы
так уж ничего и не слыхали?
– От кого мне слышать-то… Заперся, значит, дело
какое-нибудь есть… Василий Назарыч по неделям сидит безвыходно в своем
кабинете. Что же тут особенного?
Но Хиония Алексеевна не унялась и совершенно другим тоном
спросила:
– А как здоровье Nadine?
– Не совсем, кажется…
– Скажите… Как жаль! Нынешние молодые люди совсем и на
молодых людей не походят. В такие ли годы хворать?.. Когда мне было шестнадцать
лет… А все-таки такое странное совпадение: Привалов не выходит из комнаты,
занят или нездоровится… Nadine тоже…
Эту пилюлю Марья Степановна проглотила молча. В течение
целого часа она точно сидела на угольях, но не выдала себя, а даже успела
нанести несколько очень чувствительных ударов самой Хине, рассчитывавшей на
слишком легкую добычу.
– Как здоровье Василья Назарыча? – невинным тоном
осведомилась Хина, как опытный стратег, оставив самый сильный удар к
концу. – В городе ходят слухи, что его здоровье…
– Ему лучше. Вероятно, он скоро отправится на прииски…
Невозмутимое спокойствие Марьи Степановны обескуражило Хину,
и она одну минуту усомнилась уже, не врали ли ей про разорение Бахаревых, но
доказательство было налицо: приезд Шелехова что-нибудь да значит.
– Ах, я совсем заболталась с вами, Марья
Степановна, – спохватилась Хина, допивая чашку. – Мне еще нужно
поспеть сегодня в десять мест… До свидания, дорогая Марья Степановна!..
Хина в сопровождении Верочки успела торопливо обежать
несколько комнат под благовидным предлогом, что ошиблась выходом. Ее одолевала
жажда взглянуть на те вещи, которые пойдут с молотка.
– Ах, какая прелестная ваза! Какой милый коврик… –
шептала Хина, ощупывая вещи дрожавшими руками; она вперед смаковала свою добычу
и успела прикинуть в уме, какие вещи она возьмет себе и какие уступит Агриппине
Филипьевне. Конечно, себе Хиония Алексеевна облюбовала самые хорошие вещи, а
своей приятельнице великодушно предоставила все то, что было похуже.
|
