СЛУЧАЙ В ПОХОДЕ
Несколько лет тому назад, закончив полугодовой план на своем
заводе, коммуна отправилась в поход. В этом году был большой поход, к нему
готовились с самой осени. Поход — дело сложное.
В начале июля четыреста коммунаров маршем прошли к вокзалу,
взволновали город звоном своего могучего оркестра. За последним взводом малышей
шумели три грузовика обоза. На грузовиках сложено все наше имущество: провизия,
корзинки с костюмами, чемоданы, даже мелкие вещи, в строю ведь не полагается
нести что-либо в руках. Однако в первом взводе все-таки несут чемодан. А в
чемодане деньги. За зиму каждый коммунар накопил из заработка несколько
десятков рублей чистых сбережений, а некоторые и больше сотни. Деньги эти еще не
были выданы коммунарам, а общее собрание так и решило: не нужно их сейчас
раздавать, а то растратим, а на кавказ приедем без денег. Поэтому деньги
находились на моей ответственности. Я сложил их в чемодан среднего размера, и
она насилу-насилу в нем поместились — пятьдесят пять тысяч рублей, и все
пятерками и тройками. С большим трудом закрыл я крышку чемодана, а потом
посмотрел на него с грустью:
— Что же это выходит: я должен весь поход носить этот
чемодан?
Председатель совета шестнадцатилетний Шурка Неварий
попробовал чемодан на вес и завертел головой:
— Действительно: тут пуда полтора. А как же быть?
И другие ребята задумались. Кто-то сказал:
— Пятьдесят пять тысяч рублей — не шутка. А у нас народ
разный есть.
Народ в коммуне был и в самом деле разный. Почти все пришли
в коммуну из беспризорности, некоторые и тюрьмы попробовали. А здесь большие
деньги — большой соблазн.
Думали старшие и решили: отдать чемодан с деньгами на
хранение первому комсомольскому взводу, пускай как хотят, так и управляются с
ним.
Первый взвод не уклонился от ответственного поручения, и
поэтому в их рядах всегда болтался у кого-нибудь в руках черный чемодан
среднего размера.
Поход был большой. Девятьсот километров проехали поездом до
города Горького, в Горьком дня четыре гуляли, побывали в балахне, на
автомобильном заводе, по городу сделали маршей не меньше, как километров на
сорок. И всегда в первом взводе немного портил строй этот самый чемодан.
Потом мы заарендовали пароход и поплыли вниз по Волге. Плыли
долго, не спешили, останавливались в каждом городе. На пароходе я начал ребятам
выдавать деньги. Выдавал понемножку, чтобы и на Кавказ осталось, но все же за
десять дней плавания роздал восемнадцать тысяч пятьсот сорок один рубль
двадцать пять копеек. При каждой раздаче составлялся список, и в нем ребята
расписывались. Списки эти я складывал в другой чемодан, в котором находилась
наша походная канцелярия. Этот чемодан тоже находился при первом взводе, только
его не носили в строю, а сдавали в обоз.
В Сталинграде мы распрощались с пароходом и сели в поезд,
чтобы ехать в Новороссийск. Поезд нам дали плохой и почему-то без освещения. Я
поместился в вагоне первого взвода. Проверив караулы в каждом вагоне, я заснул.
А разбудили меня рано утром общее волнение и крики в вагоне. Меня тормошили, и
я еще не успел проснуться, как мне все хором закричали: только что, когда поезд
отошел от какой-то станции, один человек вскочил в вагон, закричал что-то,
побежал к другому выходу, по дороге схватил чемодан и выпрыгнул вместе с ним на
ходу.
— Чемодан?
— Да, чемодан. Только не тот. Он хотел, видно, с
деньгами, а ухватил другой… с канцелярией.
— А где это ребята?
— Да почти все попрыгали.
— Куда попрыгали?
— А за ним. За вором попрыгали.
Поезд шел на последнем перегоне к Новороссийску. В этом
городе мы стояли два дня, собирались сесть на пароход. И два дня с нетерпением
ждали возвращения первого взвода. Ребята пришли только к вечеру второго дня,
голодные, уставшие и подавленные неудачей. Вор, как только спрыгнул с поезда,
бросился в лесок и как сквозь землю провалился. Коммунары исследовали все
окрестности Новороссийска, сделали не меньше сотни километров, но ничего не
нашли.
Собственно говоря, грустить было мало основания. В чемодане
ничего особенно ценного не было. Но вдруг я вспомнил, что в нем лежали списки
на полученные ребятами деньги. Выходило так, что я не мог отчитаться в расходе
восемнадцати тысяч рублей.
Я собрал совет и обьяснил ребятам затруднительность моего
положения. Ребята задумались. Шура сказал:
— Да. Дело скверное. Надо новые расписки взять… только
много есть таких… Неправильно напишут… как будто меньше получили… напишут.
Но у меня другого способа не было. На общем собрании я
просил ребят, чтобы каждый написал на отдельном листке бумаги распику на все
деньги, полученные в дороге.
Поздно вечером в совете стали приводить эти расписки в
порядок. Все-таки их было четыреста.
Расписки разложили в маленькие папки по взводам и отдельно
подсчитали каждый взвод. Шурка сидел как на иголках и шептал:
— От интересно… все ж таки… советские люди… а накроют,
честное слово, накроют.
Помолчит немного и опять волнуется:
— Я так думаю, рублей на пятьсот накроют вас, Антон
Семенович.
Кто-то возразил ему:
— Нет… рублей на сто, больше не накроют.
Перед Шуркой на столе лежит чистая тетрадь, и на ней
огромными цифрами написано: 18541 р. 25 коп.
Эта цифра была взята из моей записной книжки, где я
записывал все расходы по походу.
Скоро взволнованные итоги были проверены и записаны. шурка
взял карандаш, чтобы подсчитать общий итог, раза два просчитал цифрк опеек и
вдруг бросил карандаш:
— Не могу, честное слово, не могу. Считай ты, Колька!
Колька взгромоздился на стул и начал вслух:
— Три да четыре — семь, да пять — двенадцать, да десять
— двадцать один…
Он записал первую цифру итога: 5.
— Правильно! — заорал кто-то. Все промолчали.
Через две минуты рядом с пятеркой появилась новая цифра — 2.
— Здорово, — закричал тот же голос.
— Да чего ты орешь? — рассердился Шурка. —
Подумаешь, здорово! В копейках никто не наврет. Считай дальше!
Колька просчитал и прошептал чуть слышно:
— Шесть.
— Сколько?
— Шесть.
— Не может быть, считай сначала, да считай правильно!
Чего ты с ногами на стуле сидишь? Сядь, как человек!
Колька сел, как человек, и осторожно, нажимая на каждом
итоге, просчитал цифру единиц.
— Шесть.
— От жулики! — сказал шурка. — Ну черт с
ними, пиши шесть.
Колька написал рядом с копейками: 6.
— Ну, и народ же какой поганый! — произнес со
злостью Шурка и глянул за окно. Там стояла толпа коммунаров, и один поднял к
Шурке напряженное лицо:
— Шура, ну что? Правильно?
— Где там правильно? У вас разве может быть правильно?
Сказано, беспризорники!
За окном затихли.
— У Кольки вдруг рядом с шестеркой появился дикий и
неожиданный ноль.
— Что такое? — Шурка бледнел все больше и
больше. — Считай еще раз.
Но и проверка не изменила ужасной картины: ноль. Шурка
махнул рукой и поднялся из-за стола:
— Я не могу. Я ухожу.
Я удержал его за руку. Он стал в безразличной позе за спиной
Кольки и боком следил за его карандашом. Карандаш вдруг медленно и слабо
начертил в столбике сотен 2.
Колька вспотел и откинулся на спинку стула:
— Два. Двести, значит.
— Еще раз! — громовым голосом заорал Шурка.
Колька стремглав бросился к бумаге, но считал основательно,
медленно, громко:
— Три да семь — десять, да еще четыре — четырнадцать,
да девять — двадцать три, да четыре — двадцать семь, да пять — двадцать девять.
Шурка быстро поднял руку и стукнул Кольку по голове:
— Да что же ты со мной делаешь? Каких девять, каких
девять? Два.
Никто не возразил против расправы. Колько встряхнул головой
и пошел дальше. Под цифрой сотен стала пятерка.
— Фу! — вздохнул Шурка. Все улыбнулись.
Все остальное было правильно. Общая цифра вышла: 18506 р. 25
коп.
Все устало замолчали. Кто-то сказал:
— Значит, тридцать пять рублей. Ну, это еще ничего.
Грустно все-таки задумались. Колька мечтательно смотрел на
свой итог и, как будто про себя, сказал:
— А все отдали бумажки?
Шурка скучно посмотрел на него:
— Все.
И вдруг открыл глаза и хлопнул себя по лбу:
— Ах я старый дурак, растяпа! На!
Из бокового кармана он выхватил бумажку и бросил Кольке. На
ней была написана расписка о том, что Александр неварий получил в счет
заработка тридцать пять рублей.
Все громко и радостно засмеялись. Шурка побежал к окну и
заорал:
— Правильно! Тютелька в тютельку! Копейка в копейку!
За окном дико заверещали: «Ура!».
Шурка сидел и улыбался, а потом сказал спокойно и уверенно:
— Собственно говоря, иначе и быть не могло.
|