 Увеличить |
4. ПЕРВОЕ МАЯ
Все шло в колонии прежним строгим порядком. В шесть часов
утра играл Володя Бегунок побудку:
Ночь прошла, вставайте, братья,
Наступает новый день,
Бросьте лень,
За мотор,
За верстак и за топор!
Нам
Встать пора к трудам!
И уже при весеннем утреннем солнце просыпается колония,
шумит в спальнях и коридорах, затихает на поверку, наводняет вдруг столовую и
потом разбегается по цехам и классам; чуть-чуть звенит рабочая тишина дня. В
обед снова слышится смех, снова жизнь кажется искристой и шумной. И так до
вечера, когда в классах собираются кружки, в парке отдыхающие, пацаны носятся,
долетают звуки оркестра — сыгровка. И деловые, и дружеские, и серьезные, и
зубоскальные движения как будто тонкими ничтоками соединяются в руках строго,
подтянутого дежурства, которое все знает, все видит, всему дает направление и
размах. И, может быть, в душе дежурного бригадира всегда отражается и та
глубоко спрятанная молчаливая тревога, которая у каждого возникает, когда он
вспоминает ограбленный театр колонии. Может быть, поэтому о занавесе не говорят
и не вспоминают, как не говорит о нем и дежурный, проверяя уборку в театре
каждое утро.
Счастливым, душевным, ясным торжеством пролетели дни Первго
мая. В городе колония прошла мимо трибуны вслед за войсками, прошла прекрасной
взводной колонной с общим салютом, и оркестр играл «Военный марш» Шуберта. На
трибуне радовались привету первомайцев, каждому взводу сказали отдельное
приветствие, и видно было по выражению лица Крейцера, что он гордится своей
колонией.
Ваня играл уже в оркестре. Второй корнет, на котором все приходится
выделывать «эс-та-та», его, конечно, не удовлетворял, было завидно, что другие
играют на первых корнетах и кларнетах, у них интересные, сложные «фразы», а у
Вани никаких фраз, только «эс-та-та». Но такова уж судьба всех музыкантов:
сначала они играют на вторых корнетах, а потом на первых.
Второго мая в колонию приехала целая группа военных — все
командиры, и один даже с ромбом. Они осматривали колонию, ужинали с
колонистами, а вечером были на спектакле. Перед спектаклем было общее собрание,
бюст Сталина стоял на сцене, украшенный цветами. Когда оркестр проиграл на
балконе три марша, Захаров подал команду, и знаменная бригада внесла знамя.
Пока шло торжественное общее собрание, знамя стояло рядом с бюстом Сталина и
возле знамени — два часовых с винтовками. Ваня ходил стоять к знамени вместе с
Бегунком, стоять было и сладко и страшновато, а вдруг у Вани что-нибудь не так
выходит.
Главный командир сделал доклад о международном положении, а
в конце доклада сказал:
— Мы приветствуем вашу колонию еще и потому, что она
поднимает на свои молодые плечи замечательное дело: завод электроинструмента.
Красная Армия с гордостью примет вашу продукцию: она будет гордиться тем, что
вашими руками сделаны эти машинки, которые мы сейчас импортируем из-за границы,
конечно, в недостаточном числе, и платим за них золотом. Это прекрасно, что
ваши молодые руки будут производить эти машинки, которые так нужны для обороны
страны и которые избавят нас от импорта! А потом ваши руки возьмут винтовки, вы
тоже будете в Красной Армии, будете стоять на защите нашей великой страны. И
прямо вам скажу, думаю, что со мной согласны и все мои товарищи, присутствующие
здесь: нам нравится, как вы живете, у вас счастливая дисциплина, красивая
дисциплина, у вас замечательный почет красному нашему знамени, у вас все
делается вовремя, с полным сознанием. Это правильно, и мы вас за это
благодарим.
Ване приятно было слушать эти слова, и он воображал, как
придет и его время, и он тоже будет в Красной Армии, и у него будет в руках
винтовка — пусть попробует кто-нибудь подумать, что Ваня не сумеет защищать
свою страну.
Он так заслушался командира, что забыл даже пораньше пройти
в уборную. Дежурный бригадир шепнул ему:
— Тебя Маленький ищет.
Ваня побежал в уборную, моментально оделся, Маленький его
намазал, привязал к плечам крылышки и дал в руки пальмовую ветку. Пьеса была
написана Захаровым и называлась «Рэд Арми», что значит по-английски — Красная
Армия. Ваня играл роль Мира. У него была трудная роль. Еще труднее была роль у
Фильки Шария, который доказал-таки, что никто лучше него не сможет сыграть
японского генерала.
На сцене было много всяких буржуйских генералов, они увешаны
были оружием с ног до головы и все ссорились, то из-за угля, то из-за денег, а
бедный Мир ходил между ними и просил:
— Дядя, дайте копеечку.
Генералы издевались над Миром и морили его голодом, а только
во время драк прятались за него и кричали:
— Мы за мир!
Потом Мир окончательно изнемог и решил, что нужно как-нибудь
заработать себе на хлеб. У него появляются ящик для чистки обуви и щетки.
Публика в зале сильно хохотала, когда Ваня начинал чистить сапоги разным
генералам и спрашивал их предварительно: «Вам черной?» Ваня эту фразу вставил
по собственному почину, и Захарову она очень понравилась. Все-таки работа по
чистке генеральской обуви не поправила жизни Мира. А я в это время за
пограничным столбом росла и росла сила Красной Армии, все прибавлялось и
прибавлялось страха у фашистов. И тогда Мир, радостный, перебрался через
границу. Наступила для Мира хорошая жизнь, его приодели в новую рубашку и
научили стрелять из пулемета. И только тогда стало тихо на сцене, и фашисты
притихли и скалили зубы на красноармейцев.
Ваня очень удачно изображал Мир. Он умел и громко плакать, и
хорошо чистить ботинки, и с радостным оживлением защищать себя рядом с Красной
Армией. После сектакля его познакомили со старшим командиром, тот поставил его
между колен и сказал:
— Ваня Гальченко! Молодец! Это вы правильно показали:
только Красная Армия защищает Мир, это правильно. А эти вояки только и думают,
как бы пограбить. Знаете что? А нельзя ли так устроить, чтобы вы к нам
приехали, показали вашу пьесу! А?
Ваня даже сомлел на секунду от этих слов, побежал за кулисы
и рассказал всем, какое предложение сделал ему командир. А потом и Захаров
пришел за кулисы, и командиры. Было решено, что в ближайший выходной день
драмкружок поставит свою пьесу в Доме Красной Армии.
И действительно, через неделю приехали автобусы и повезли
оркестр и драмкружок в Дом Красной Армии. Всем зриьелям очень понравилась
пьеса. Оркестр играл вторую рапсалию Листа и «Фауста», и «Кармен», и «Кавказкие
этюды», и «Гопак» Мусоргского, и еще одну вещь, которая всех развеселила —
«Забастовка музыкантов». Она состояла в следующем.
Виктор Денисович, режиссер, подымает палочку, а музыканты
начинают галдеть: не желаем играть, уморились, до каких пор играть! Так как
действительно сыграли уже много, публика поверила искренности протеста, многие,
конечно, и смутились таким поведением музыкантов, но раздались и отдельные
возгласы:
— Отпустите детей, надо же им отдохнуть! В самом деле
замучили!
В первом ряду сидел тот самы йкомандир с ромбом и улыбался.
Виктор Денисович сказал публике:
— Вы не обращайте внимания! У них, действительно,
плохая дисциплина, но я их хорошо держу в руках. Пожалуйста: я буду дирижировать
стоя к ним спиной, а они будут играть как тепленькие и ни одной ошибки не
сделают.
Публика притихла перед таким оригинальным состязанием
дирижера и оркестра. Но один голос все-таки крикнул:
— Отпустите ребят, не нужно их мучить!
— Они привыкли, — сказал Виктор Денисович.
Командир с ромбом громко захохотал. Виктор Денисович
обратился к волнующемуся оркестру и сказал свирепым голосом:
— Марш «Походный»!
Музыканты, подавленные такой строгостью, заворчали, но
подняли трубы. В публике даже привстали, чтобы лучше рассмотреть, как дирижер
усмиряет музыкантов. Виктор Денисович повернулся к оркестру спиной и поднял
палочку. И действительно, все замерло и в зале и на сцене. Дирижер взмахнул
палочкой — и загремел веселый «Походный марш». Палочка бодро ходила над плечом
дирижера, а его лицо гордо смотрело на публику. Но Филька Шарий первый встал со
стула, махнул рукой, дескать, не буду больше играть, и ушел за кулисы. За ним с
таким же протестующим жестом ушел Жан Гриф, потом Данило Горовой со своим
басом. Музыканты уходили один за другим, но марш продолжался, и Виктор
Денисович делал умильное лицо, наслаждаясь музыкой. Такое же лицо было у него и
тогда, когда на сцене осталось трое: Ваня, выделывавший «эс-та-та», завывающий
тромбон и большой барабан. Публика до слез хохотала над дирижером и совсем
изнемогла, когда ему пришлось дирижировать одним барабаном. Только теперь все
поняли, в чем состоял секрет номера. Виктор Денисович оглянулся в панике и тоже
бросился удирать.
Собственно говоря, этот номер не имел музыкального значения,
но именно он окончательно сроднил публику с колонистами. Все смеялись, вызывали
музыкантов, а потом со смехом повели их и актеров ужинать. Только позднее ночью
были поданы автобусы, и, тепло провожаемые хозяевами, колонисты уехали домой. В
эту ночь пришлось мало спать: рабочий день все равно начинался в шесть часов.
|
