РАССКАЗЫ
В ДЕНЬ ПЕРВОГО МАЯ
Этот, в капитанской фуражке, только что пробил головой
заслон из Петьки и появился на переднем плане. Собственно говоря, он стремился
побдиже рассмотреть проходящие по улице танки, но глаза сами собой поднялись к
небу. А на небе творится невероятно чудесное, нестерпимо притягательное для
хорошей мальчишеской души! Будущий капитан Северного морского пути очень
недалек от мысли: не переменить ли морской путь на славу советского летчика?
Слишком уж сильно впечатление, упавшее на его голову, прикрытую капитанской
фуражкой!
Вот у Петьки, у того никаких нет вопросов. Он должен быть
только летчиком, и как можно скорее. Мертвые петли, штопоры и скольжения
вызывают у него в настоящую минуту отнюдь не восхищение. Нет, они вызывают
только зависть. Это чувство так сильно у Петьки, что он не заметил даже
агрессивно-нахального проникновения на первый план этого самого франта в
капитанской фуражке. Легкая досада, конечно, где-то царапает сердце, но некогда
заниматься этой досадой. Так недоступны для Петьки небо и стальные ловкие
птицы, самой природой назначенные для Петькиной деятельности. Ничего, Петька
добьется своего, никакие соблазны не отвлекут петьку от летного пути. Еще
несколько лет, всего несколько лет!
В кепке, спокойный, довольный жизнью Володя насмотрелся этих
аэропланов и дома: он живет рядом с аэродромом. Танки тоже прекрасная вещь, но
и танки Володю сейчас не увлекают. Ему просто хорошо. Он занял лучшее место на
улице, и в жизни место у него не плохое — он советский школьник. Приятно жить
на свете и приятно спокойно ожидать завтрашних дней. К тому же Володя
мечтатель, только мечты у него все разные: сегодня одни, завтра другие. Пусть
танки с грохочущими взрывами проходят мимо. Они хороши, но не менее хороша была
и кавалерия, только что скрывшаяся за углом.
Надя прищурила глазенки на сверкающую стаю самолетов — наших
советских самолетов, приветствующих трудящихся в день пролетарского праздника.
У Нади радостно на душе, нет у нее ни зависти, ни мечты, чистая свободная
радость.
Второй этах предается главным образом восторгам. У Вани
разгона нет настоящего, а то прыгнул бы он прямо в середину эскадрильи, прыгнул
бы без всякой цели, от одного только восторга. Ваня сейчас забыл даже об
утренних неприятностях, когда возражал и грубил матери, отказываясь от пальто,
отмахиваясь от уговоров, от указаний на холодную погоду…
Коля — тот ударл из дому без пальто, успел обойти все улицы,
но сейчас все забыл, забыл даже, что ему холодно. Слишком реально связана его
душа с душой того летчика, который идет впереди эскадрильи. Коля уже не
различает его крыльев на фоне туманного неба и все следит за ним и мечтает о
чем-то неясном и радостном, о какой-то высоте, о каком-то человеческом полете.
Другое дело — Севка. Он никогда не мечтает и не будет
мечтать. Он реалист и техник. Его увлекают сложные пути самолетов, и он
радуется их удаче, как конструктор находке товарища.
А вся семерка праздничным ярким букетом глядит в лицо
Первому мая, в лицо нашему надежному будущему. Не красочные одежды творят эту
яркость. Посмотрите, какая радость сверкает перед вами в лицах этих детей,
сколько уверенной горячей радости в их движении, сколько новой человеческой
свободы в их улыбках!
НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ НА
КАНАЛЕ
В п е ч а т л е н и я Сто двадцать восемь километров трассы
канала, и на этом протяжении чего только нет: шлюзы, насосные станции, плотины
и дамбы, мосты, гидростанции, электростанции, подстанции, аванпорты, пристани,
гавани, водосбросы и водоспады, туннели…
Все это грандиозное дело совершено в четыре года.
Вдумайтесь в этот срок, и для вас станет ясной величина
напряжения человеческого гения и человеческого труда.
Вспомните, сколько десятилетий строился Панамский канал и с
какими неприличными скандалами, недаром его именем называют сейчас всякое
мошенничество больших масштабов.
Канал Волга — Москва — дело колоссального размаха и
колоссального успеха, дело нескольких тысяч инженеров и целой армии строителей.
Бедный журналист стоит перед этим величием и пытается
охватить его взглядом — затея безнадежная… Тогда журнались берет за пуговицу
какого-нибудь доброго местного деятеля и просит:
— Расскажи!
А рука уже судорожно сжимает блокнот.
Многие «собственные корреспонденты» живут в Дмитрове по
целым неделям, ходят, смотрят и пишут.
Мельком я слышал:
— Говорят, на теплоходах десять журналистов из Горького
едут!
***
Мы проехали вдоль канала на машине от Дмитрова до шестого
шлюза и дальше. Это, вероятно, немного, всего километров пятнадцать.
Но канал уходит вдаль в ту и в другую сторону, в далекую
даль уходит за ним и первая эмоция.
В первый момент поразил меня даже не сам канал. Поразило
меня лицо природы. Здесь природа представляется в чрезвычайно жалком виде. Она
глядит на вас вскопанным, взорванным, исковерканным и вывернутым лицом. На
десятках и сотнях квадртаных метров в видите следы и последние судороги
страшной схватки.
Десять минут назад вы видели знакомое и даже мило
улыбающееся солнечное спокойствие, зеленую улыбку природы, уютные щетинки рощ,
повороты оврагов и нетронутую березовую чистоту.
Ранней весной все это сильно пахнет Нестеровым, примирением,
чуточку небесами, немного слезой.
Правда же, вам знаком этот милый комплекс? Мы, старики,
очень хорошо разбираемся в нем.
И вдруг… нет комплекса!
Перед вами обнаженное мясо земли, ярко-рыжие глины,
взьерошенные остатки рощ. Все это покрыто бесконечным в пространстве прибоем
строительной волны.
Подальше высятся еще в лесах башни и клубы сооружений
канала.
Но пройти к ним невозможно: целые штабели метлла и дерева,
балок, рельсов, прутьев, огромные площадки, заваленные самым разнообразным
добром, от аккуратных крытых цементных баз до бесформенных нагромождений
обрезок, опилок, остатков, каких-то ведер, каких-то мешков.
Бой с природой еще нет окончен, еще в этих полях кипит
работа, копошатся люди, с трудом поворачиваются лошади, по неожиданным, кривым
и ухабистым дорожкам снуют сотни пыльных уставших грузовиков.
Но над бетонной башней насосной станции уже реет знамя
победы — Красный флаг СССР.
Наш газик выскакивает из строительного хаоса, поднимается по
шоссе на вздыбленный над равниной новенький чугунный мост и… перед нами до
самого горизонта живая, полная дыхания, наша родная, величественная Волга. Она
уходит от нас аккуратной веселой лентой, вовсе не такой узкой, как казалась на
газетном фото.
Действительно, ее ширина в канале — 85 метров по зеркалу.
Это не так мало! Кто понимает в метрах, тот сразу себе представит.
***
Да, это Волга… Конечно, она здесь очень смирненькая, здесь
невозможны никакие шутки и капризы, никакие перекаты и «Телячьи броды», здесь
никто не позволит ей вихлять из стороны в сторону и закручивать петли в 200
километров, как это она позволила себе сделать под Самарой.
Человек, положивший природу на обе лопатки, пригласил Волгу
пожаловать к городу Дмитрову и дальше, к Москве.
Всякие отговорки ее и уверения, что на такую-то и такую-то
горку она взобраться не может, не возымели действия. Мы ей предложили: «Мы
можем „подсадить“… Пожалуйста! На восемь метров!»
И «подсадили». Потом еще на восемь. А всего к шлюзу N 6
«подсадили» на 45 метров — лекго сказать — Волгу. От шлюза N 6 до шлюза N 7, на
протяжении больше чем 50 километров, Волга держится на такой высоте.
А потом мы помогаем ей осторожно спуститься к Москве-реке.
Собственно говоря, у нее нет оснований для недовольства. Она мирно покоится в
уютных берегах канала. По ее поверхности под весенним ветром уже побежали
тоненькие волны и уже успели нарядиться веселыми гребешками.
***
Но мы проезжаем три-четыре километра, и перед нами снова
хаос борьбы, снова развороченные мускулы земли, снова склады, краны, насыпи,
обрывы, откосы и отбросы, снова в центре хаоса высятся бетонные башни «узлов»,
снова видим над ними победные флаги.
Иногда в этом хаосе дрожат и прижимаются к случайному сараю
две-три уцелевших березки.
Но во многих местах мы видим советских людей за новой
работой.
Бой с природой окончен, побежденная земля уступила поле
битвы, побежденная Волга пошла туда, куда приказал ей человек. И победитель
приступил к украшению природы.
На многих площадках уже протянулись новые древесные
насаждения, берега канала почти везде обложены дерном, и не как-нибудь, а «в
решетку».
Древние овраги и поля смотрят на эту красоту с удивлением,
никогда природа не способна была на такие узоры.
Сотни грузовиков вывозят с полей битв ненужные вещи: трупы
павших грунтов, изломанное в бою оружие, рассыпанные кругом залежи праха.
У Дмитрова, на канале — пароход «Плеханов». Это буксир,
которому поручили протралить канал. Он неуклюже поворачивается в канале, и эта
неуклюжесть кажется неестественной: в канале так просторно…
Мы обгоняем пароход на бело-голубом катере «Чекист».
Высаживаемся, чтобы с берега посмотреть шлюзование.
«Плеханов» как раз входит в камеру шлюза.
Тысячи людей со всей строительной площадки бросились к
камере. Побежали и мы.
Впереди закричали «Ура!». Взбираться на еще не отделанную
глинистую горку довольно трудно.
Нас обгоняет пожилой бородатый рабочий и говорит сам себе,
задыхаясь от бега:
— Дождались! Эх… смотри, дождались!
|
