16. АКУЛА НЬЮ-ЙОРКА
Игорь Чернявин рано закончил все процедуры: побывал у врача,
в бане, в парикмахерской. В швейной мастерской с него сняли мерку. Воленко
обьяснил:
— Это для парадного костюма.
В кладовой в присутствии Воленко старик кладовщик выдал
Игорю «школьный» костюм, спецовку, ботинки, трусики, тюбетейку и пояс. В бане
Игорь переоделся, кое-что осталось у него в руках. Воленко привел его в «тихий»
клуб и сказал:
— Здесь побудь до пяти часов. В спальню я тебя не могу
допустить, потому что нет дома восьмой бригады — все заняты. А в обед им
некогда с тобой возиться.
Игорь не был утомлен процедурами, его ничто не раздражало, а
суховатая сдержанность дежурного бригадира даже немного импонировала ему. И,
может быть, поэтому распоряжение Воленко его неприятно удивило:
— Я должен здесь сидеть? И не могу выйти?
— Почему? Ты можешь выйти. Только на второй этаж и в
другие здания тебя еще не пустят, потому что ты еще не принят бригадой. Ты
новенький, тебя никто не знает.
— Но я уже в колонистском костюме!
— Это ничего не значит. Ты здесь посиди до обеда. А
после обеда пойдем в школу, там тебя проэкзаменуют.
Воленко ушел. Игорь сложил спецовку на диване и решил
познакомиться с «тихим» клубом.
«Тихий» клуб представлял собой большой, красиво расписанный
зал. У его стен проходил такой же бесконечный диван, как и в комнате совета
бригадиров. В одном месте, в узком конце зала, диван прерывался, здесь
находился небольшой помост, устланный ковриком. На помосте на мраморном
пьедестае стоял бюст Сталина, и вся стена в этом месте была украшена портретами
и картинами из жизни Сталина. В других частях зала тоже были портреты и
картины. Игорь долго ходил и рассматривал их. Ему понравилось, что все в зале
было сделано красиво и основательно: все портреты и картины были в дубовых
рамах, под стеклом. Пол в «тихом» клубе был паркетный, вероятно только сегодня
его натерли. Кое-где возле дивана стояли дубовые восьмигранные столики, а
вокруг них полумягкие стулья.
На одной из продольных стен Игорь увидел длинный ряд
небольших портретов. Были здесь изображены и пожилые, и молодые люди, и пацаны.
Игорь легко узнал среди лиц, изображенных на портретах, лицо Воленко, все
остальные были незнакомы.
Рассматривая все это, Игорь дошел до большого зеркала. В
бане он переоделся в костюм, который Воленко называл школьным, но Игорь еще не
видел себя в зеркале в этом костюме. Сейчас на него смотрел румяный молодой
человек, узкий черный ремень туго стягивал поясок суконных брюк навыпуск,
темно-синяя плотной материи блуза была заправлена в брюки, ее воротник не имел
пуговиц и широко раскидывался, открывая шею. Все это Игорю понравилось. Жаль
только, что нижняя сорочка без воротника и ничего беленького нельзя выпустить.
Жаль еще, что его остригли под машинку: голова Игоря была немного торчком и
остриженная казалась чуть-чуть глуповатой. Но Игорь видел, что многие колонисты
носили прическу, прическа была и у Воленко, значит, это здесь можно.
Игорь любил свое лицо. Больше всего ему нравились в нем
постоянная склонность к ехидной улыбке и чистый блеск небольших, немного
прищуренных глаз. Но сейчас что-то изменилось в его лице, хотя оно оставалось
таким же приятным. Может быть, оно стало серьезнее, может быть, удивленнее? Игорь
разобрать хорошо не мог. А все-тиаки в нем было что-то новое.
Игорь уселся на диван и задумался. Очевидно, придется ему
жить в этой колонии им. Первого мая! Сколько времени? Год, два, три? Уходить
отсюда еще не хотелось. Он провел два года «на свободе». Деньги доставались
легко, попадались хорошие знакомые, но как-то так получалось, что радости от
всего этого было мало. Кино, конфеты, колбаса давно перестали его
удовлетворять. Больше всего надоела бездомность. Ночевки на вокзалах, в соломе,
в ночлежках, в притонах были одинаково отвратительны. Самые лучшие костюмы,
которые он покупал при удаче, очень быстро обращались в паскудную рвань.
Получалось несолидно. В такой же рвани щеголяло большинство,
как он, «свободных» людей. Это некрасиво, это ни в какой мере на напоминало той
элегантной, блещущей остроумием и удачей жизни, которая так притягательна в
американских кинофильмах. Игоря раньше привлекал этот бесшабашный задор, блеск
таланта и смелости, благодарная борьба с сыщиками, такими же джентельменами, такими
же элегантными и смелыми. Черт его знает, в жизни получалось совсем не так.
Игорь мог проделывать захватывающие дух операции, но никакие сыщики против него
не выступали. Обыкновенный стрелок в полном вооружении или милиционер в своей
шинели один вытаскивал с вокзала или ночлежки целую кучу таких акул Нью-Йорка.
А потом нужно было разговаривать с Полиной Николаевной и ловить какого-то
безобразного и, в сущности, невинного козла. Эта жизнь не обнаружила в себе ни
одной привлекательной черты. Не было никаких преследований на автомобиле,
таинственных писем, трюков, блондинок с револьвером, направленным на человека в
маске. Ничего не было, кроме американской мечты. Игорю сейчас не хотелось
возвращаться в этот мир приключений.
А что здесь, в колонии? Как пойдет жизнь? Ему выдали
спецовку, обязательно заставят работать. Он ничего не имеет против честных
трудовых рук. Но сам он никогда ничего не делал, и работать ему не хотелось. А
здесь, вероятно, гордятся: вот мы работаем! Надо все-таки разбираться: одному нравится,
другому не нравится. Игорю не нравилось. Впрочем, можно убудет попробовать.
Черт его знает, может быть, из него выйдет какой-нибудь токарь. С другой
стороны, его заставят и в школу ходить. Заведующицй этот, Захаров, конечно,
дока. Игорь не возражал против образования, особенно против высшего
образования. Но ему и раньше не нравилось учиться, не нравилась добродетельная
скука учителей, их мелочная придирчивость. Не нравилась и беспорядочно-шумная,
желторотая толпа школьников.
Игорь думал долго, но не пришел к каким решениям. Впереди
все оставалось открытым. Самым открытым был вопрос о матери. К этому вопросу
Игорь давно не возвращался, так слабо егог тянуло пробираться к этому страшному
вопросу сквозь дебри расстояний и противоречий. Вопрос о матери — это вопрос
какого-то, черт его знает, отдаленного будущего, но, пожалуй, мать была бы
рада, если бы он приехал к ней в гости в парадной форме колониста и на пороге
отдал сдержанный строгий салют. Это у них шикарно. Но взгляд его упал на
спецовку, мирно лежащую на диване; спецовка пахнула очень сложным и скучноватым
будущим.
Какие бывали блестящие, захватывающие дни, полные опасности
и остроты! Бывали. А сегодня что? Он сидит в этой красивой клетке, и его
стережет с винтовкой в руках какой-то сопливый Петька Кравчук. Хорошенькая
акула Нью-Йорка! Эту акулу сегодня будут просто потрошить школьными перочинными
ножиками.
Игорь сумрачно встретил дежурного бригадира Воленко, который
пришел звать его обедать.
|
