27. ТЕБЕ ОТДУВАТЬСЯ
Утром Игорь встал вовремя и долго возился с постелью. Может
быть, он и еще поспал бы, но вчера забыл спросить, кто сегодня дежурит, ему не
хотелось опять оказаться в постели перед «дамой». Оказалось, что он сделал
хорошо, потолму что поверку принимал сам Захаров, а вместе с ним вошла дежурным
бригадиром Лида Таликова. Захаров был весел, в белой косовротке. Так же как и
дежурные бригадиры, он поднял руку и сказал:
— Здравствуйте, товарищи!
Игорю показалось, что ему ответили дружнее и любовнее, чем
отвечали дежурным, а в то же время чувствовалось, что Захарова и побаивались
здорово. Он осмотрел спальню без придирок, ни в какие тайники не заглядывал,
все это проделывал юркий и маленький ДЧСК. Алексей Степанович все-такки
попросил Гонтаря показать ногти, в этот момент Остапчин весело покраснел, но
Захаров ничего не заметил. Мимо Игоря он прошел бесчувственно. Нестеренко
спросил:
— Алексей Степанович, какая сегодня картина, не знаете?
— Говорят, «Броненосец Потемкин». Поехали за картиной,
Лида?
— Поехали.
Уходя, Алексей Степанович глянул на лампочку под потолком, и
все закричали обиженными голосами:
— Да это точечки такие! Стекло такое! Сколько говорили,
никто не переменяет!
Захаров остановился в дверях:
— Чего вы кричите?
— А вы посмотрели на лампочку.
— Мало ли куда я посмотрю, так вы кричать будете?
— Мы уж знаем, как вы смотрите!
Игорь отправился завтракать. По дороге никто с ним не
заговорил, а за столом Санчо и Гонтарь о чем-то громки вспоминали. Нестеренко
ел молча и осматривал столовую.
В столовой в одну смену сидело сто человек. Все они сидели
за небольшими столами, покрытыми белыми скатерятми, и, по правде сказать, все
они Игорю нравились. Хотя он ти жил в колонии только четвертый день, но уже
многих знал, знал ДЧСК, очень похожих друг на друга, аккуратных, вьедливых и
строгих мальчиков и девочек в возрасте четырнадцати-пятнадцати лет.
Примелькались и другие лица. В каждом лице Игорь бессознательно отличал два
характера, две линии. Что-то в каждом было свое, мальчишеское, назвать это
Игорь не умел, но это были несомненная энергия, агрессивность, проказливость,
боевой нрав и самостоятельный, плутовской, расторопный взгляд, от которого
трудно укрыться — все более или менее знакомые типы лиц и привычек, которые
Игорь и раньше наблюдал и которые ему нравились. С другой стороны, у всего
этого народа, живущего в колонии, ясно были заметны и другие черты характера.
Игорь отмечал их тоже бессознательно, и даже самому себе не говорил
утвердительно, что черты эти — именно от колонии, но это были те черты, которые
он нигде не наблюдал, которые вызывапли у него симпатию и возбуждали желание
сопротивляться.
Не было никаких сомнений, что вся эта публика, заседающая в
столовой, составляет одну семью, очень дружную, сбитую — и гордую своей
собранностью. Особенно нравилось Игорю, что за четыре дня ему не пришлось
наблюдапть не только драк или ссор, но даже сколько-нибудь заметной размолвки,
озлобленного или вздорного тона. Сначала Игорь обьяснил это тем, что все
боялись Захарова или бригадиров. Может быть, и боялись, но почему-то этой боязни
не было видно. Правда, дежурные бригадиры и бригадиры в спальнях давали
распоряжения, не оглядываясь, не сомневаясь в исполнении, тоном настоящих
начальников, видно было, что они привыкли это делать, как будто годамик
командовали в колонии. Но Санчо рассказывал Игорю, что большинство бригадиров
все новые, что Нестеренко и Зырянский занимают свои посты более полугода. Кроме
тього, Игорь заметил, что не только бригадиры, но и все остальные, обладающие
какой-то крупинкой власти только на один день, распоряжаются этой властью с
уверенностью, без осторожной оглядки, а колонисты принимают эту власть как
вполне естественное и необходимое явление. Так держались и ДЧСК, и дежурные по
столовой и по бригадам, и часовые у парадного входа.
Часовыми обыкновенно стояли малыши, те самые малыши, которые
с визгом гоняли по парку, кувыркались в пруду, перекидывались на аппаратах в
физкультурном городке. У них были разные лица и разные походки, разные голоса и
повадки, были между ними и «вредные» пацаны, зубоскалы и насмешники, выдумщики
и фантазеры, у многих бродили в голове всякие ветры. Но как только такой пацан
брал в руки винтовку, он сразу становился похожим на Петьку Кравчука,
встретившего Игоря в день его прибытия. Как Петька, они становились серьезны,
подтянуты, старались говорить басом и были ослепительны и официальны.
Обязанности были несложные: не впускаит в здание посторонних и следить, чтобы
все вытирали ноги. Никаких пропусков ни для взрослых, ни для колонистов в
колонии не было, часовые просто на глаз хорошо знали, кого можно пропустить, а
кого нельзя. А что касается вытирания ног, то в этом вопросе они все были
одинаково беспристрастны и неумолимы. Игорь сам видел вчера, как такой малыш
остановил Виктора Торского, пролетевшего со двора с предельнойй спешностью:
— Витя, ноги!
— Да спешу очень, Шурка!
Но Шурка отвернулся и даже не повторил приказания. И Виктор
Торский, глава всей этой республики, только с секунду подумал и с половины
лестницы возвратился к тряпке вытирать ноги, а Шурка еще и следил, как он вытирает.
Здесь, в колонии, была единая, крепко склеенная компапния, а
чем она склеена, разобрать было трудно. Иногда у Игоря возникало странное
впечатление, как будто все они — и те, кто постарше, и пацаны, и девочки —
где-то, по секрету, очень тайно договорились о правилах игрыы и сейчас играют
честно, соблюдая эти правила и гордясь ими, гордясь тем больше, чем правила эти
труднее. Иногда Игорю казалось, что и эти правила, и вся эта игра придуманы
нарочно, чтобы посмеяться, пошутить над Игорем, посмотреть, как он будет
играть, не зная правил. И досадно было, что вся игра проходила с таким видом,
как будто никакой игры нет, как будто так и полагается и иначе быть не может,
как будто везде нужно встречать дежурного бригадира салютом, везде нужно
называть заброшенный кусок двора сборочным цехом и чистить в нем бесчисленное
количество проножек.
И поэтому, при всей тсвоей симпатии к этому веселому и
гордому обществу, Игорь не хотел сдаваться. Он допустил, что легко дело не
пройдет, что все эти добродушно-бодрые пацаны и девчата только вид такой
делают, как будто никакого Игоря не существует, как будто присутствие в
столовой одного лодыря и дармоеда среди такой массы трудящихся никого не
раздражает. Игорь понимал, что должен наступить момент, когда они все на него набросятся
и захотят заставить работать. Очень интересно, как они это сделают. Силой — не
имеют права. Голодом? Тоже не имеют права. Оставят жить в колонии и позволят не
работать? Едва ли. Выгонят? Им, конечно, не хочется выгонять. Посмотрим.
Игорь завтракал и любовался колонистами. Они тоже
завтракали, все в школьных костюмах, свежие, чистые, разговаривали друг с
другом, негромко смеялись, иногда гримасничали. Поглядывали на сегодняшнего
симпатичного дежурного бригадира Лиду Таликову, проходившую между столами.
Вот она остановилась у соседнего стола. Смуглый мальчик
поднял на нее глаза. Она спросила у него:
— Филька, ты зачем книги притащил в столовую?
Он встал за столом, ответил:
— Так, очень нужно, я хотел правило повторить.
— Тебе лень после завтрака подняться в спальню за
книгами?
Филька ничего не ответил, отвернулся, и выражение у него
было такое: говорить она будет недолго, потерплю.
— Что это за манера отворачиваться?
Филька обиделся:
— Никакая вовсе манера, а что ж я буду говорить?
— Чтобы этого больше не было. Нельзя учебники носить в
столовую. И отворачиваться нечего.
Филька облегченно вздохнул, поднял руку:
— Есть, книг не носить.
Когда Лида удалилась, все четыре стриженные тголовы
сблизились, пошептали, потом одна оглянулась на Лиду, снова пошептали. Лида
подошла к Игорю, они обернулись тоже к Игорю.
— Чернявин, ты сегодня выходишь на работу?
Игорь открыл рот. Гонтарь сказал строго:
— Встань.
Игорь поднялся.
— Не выхожу.
— У нас не хватает рабочих рук, ты об этом знаешь?
— Я не собираюсь быть столяром.
Лида пояснила ему ласково:
— А если на нас нападут враги, ты скажешь, я не
собюираюсь быть военным?
— Враги, это другое дело.
И тот самый Филька, который только что отвечал перед
дежурной, сказал своему столу, но сказал очень громко, на всю столовую:
— Это другое дело! Он тогда под кровать залезет.
Лида строго посмотрела на Фильку. Он улыбнулся ей проказливо
и радостно, как сестре.
— Значит, не выйдешь?
— Нет.
Лида что-то записала в блокнот и отошла.
После обеда Игорь читал книгу: нашел в тумбочке Санчо «Партизаны».
В спальню вошел Бегунок, вытянулся у дверей.
— Товарищ Чернявин! ССК передал: в пять часов вечера
совет бригадиров. Чтобы ты пришел. Отдуваться тебе.
— Хорошо.
— ПРидешь или приводить надо?
Володя спросил серьезно, даже губами что-то проделывал от
серьезности при слотве «приводить».
— Приду.
— Ну смотри, в пять часов быть ву совете.
Помолчали.
— Чего же ты не отвечаешь?
Игорь глянул на его серьезную, требовательную мордочку,
вскочил, сказал со смехом:
— Есть, в пять часов быть в совете!
— То-то же! — строго сказал Володя и удалился.
|
