21. РУСЛАН
После «завтрака» Игорь в очень скучном настроении отправился
осматривать колонию. Голод его не беспокоил. Во время своей свободной жизни он
привык вкушать пищу независимо ни от каких расписаний и даже независимо от
аппетита, а исключительно по обстоятельствам. Его больше задело насилие,
произведенное над ним этой смазливой девчонкой, которая не только не проявила
интереса к его оригинальной наружности, но еще вздумала поучать его.
Выйдя из здания, Игорь даже с некоторым удовольствием нашел
и формулу осуждения: они здесь гордятся своими порядками, салютами и вензелями;
воображают себя Советской властью, а на самом деле — обыкновенные бюрократы. На
своем веку Игорь насмотрелся таких бюрократов. «Скажите пожалуйста, почему
деньги присланы как раз на эту станцию?» Опоздать к завтраку можно только на
пять минут, а если опоздаешь на шесть минут, сиди голодный. И они собираются
воспитывать Игоря Чернявина! Кто знает, захочет ли еще Игорь Чернявин, чтобы из
него тоже бюрократа сделали. И все бюрократы говорят: можешь жаловаться.
Так размышлял Игорь Чернявин, проходя по дорожке цветника.
Цветы его мало радовали. Собственно говоря, можно было выйти из цветника и
отправиться по дороге в город. К сожалению, у него не было никаких планов,
никакого начатого дела, а во-вторых, можно уйти и завтра.
Игорь прошел цветники и свернул вправо. Здесь начинался лес.
На его опушке — новое каменное здание. Оно было пристроено к глагольному концу
того дома, из которого Игорь вышел, и соединялось с ним висячим закрытым
мостиком. Санчо рассказывал ему об этом здании. В нем будут новые спальни,
только спальни. А в старых спальнях будет школа, а в теперешней школе еще
что-то будет. Игорь уже забыл. Вообще, строительство. Санчо, захлебываясь от восторга,
называл какие-то цифры: двести тысяч, триста тысяч. Санчо в то же время и
возмущался: кто-то где-то ассигнует деньги на новые спальни и на прием новых
ребят, а на производство никто не хочет давать ни копейки, колонисты сами об
этом должны подумать. Ребят можно набрать, а работать где? Надо развивать
производство. Слово «производство» Санчо произнес с уважением, восторженно
вспоминал Соломона Давидовича Блюма, но тут же и посмеивался над ним. Вообще, у
них только снаружи все это прибрано, а что на самом деле, кто их разберет.
Вчера перед сном вся бригада потешалась, вспоминая какой-то стадион. И
Нестеренко сказал:
— В такой колонии такой стадион! Что это такое?
Игорь прошел мимо нового здания. Оно было уже закончено,
блестели стекла в оконных переплетах.
Дальше был разработан парк, проведены широкие дорожки,
посыпанные песком, стояли чугунные скамьи. Санчо и об этом парке рассказывал с
энтузиазмом. Подумаешь, большое дело: дорожки и гимнастический городок.
Посмотрели бы они, какие гимнастические городки в Ленинграде. А то:
собственными руками! И еще пруд какой-то! Довольно запутанная сеть дорожек
куда-то заметно спускалась. Ага! Вот и пруд! По берегу пруда тоже идет дорожка
и тоже стоят скамейки. Пруд небольшой, над ним нависли деревья, кое-где на берегу
сделаны деревянные ступени.
Игорь присел на скамью, а потом подумал: почему бы ему не
искупаться. Он разделся и полез в воду. Воды была прохладная, ласковая и пахла
чем-то особенным, духов они напустили в пруд, что ли? Нет, это пахнет мята, все
берега заросли мятой. Игорь выплыл на середину; попробовал достать дно, не
достал, внизу вода была ледяная. Перевертываясь в воде, Игорь заметил движение
у скамьи, где он оставил одежду. Он подпрыгнул, посмотрел, подплыл поближе. На
берегу столя, заложив руки в карманы спецовки, и смотрел на него коренастый
парень, стриженный тоже под машинку, наверное, новенький. Он крикнул:
— Холодная вода?
— Хорошая.
— Полезу.
Через минуту он с разгона бултыхнулся в воду, и скоро его
стриженная голова очутилась рядом с Игорем:
— Ты что, колонист. — спросил он.
— Да, в этом роде.
— Новый, что ли? Что-то я тебя не видел.
— Со вчерашнего дня.
— Ага!
— А ты?
— А я две недели.
— Тоже новый?
— Тоже.
— Ну и что?
— Удирать буду.
— Да ну?
— Честное слово! Ну их к чертям!
Он перевернулся в воде, выставил зад, подрыгал ногами:
— Холодная! Я — одеваться!
Они подплыли к берегу. Натягивая штаны, Игорь спросил:
— А тебе есть куда удирать?
— Да у меня папан в городе. Только он — сволочь. Я к
нему не пойду. Я у него облигаций на пять сот рублей стырил, так он такой хай
поднял, в милицию потащил. А сам ответственный работник, как же — Заготзерно
какое-то. Меня сюда и спровадили.
— Ты уже работаешь?
— А как же, приспособили. Социализм, говорят, строим.
Ну и стройте!
— А почему ты сейчас гуляешь?
— Да какой там социализм! Материалу нету! Меня на
шипорезный поставили. Станок, правда, мировой, так материалов нету. Да ну их…
— Как твоя фамилия?
— Фамилия у меня еще ничего: Горохов. А вот имя… Куда
их головы торчали? Руслан!
Игорь рассмеялся. Горохов тоже осклабился. У него было очень
простое, прыщеватое, носатое лицо, и нос был гораздо красивее всего остального.
Когда он смеялся, зубы показывались разной величины и направления и даже
разного цвета.
— Руслан! Я пока не читал «Руслана и Людмилу», так еще
ничего, терпел, а как прочитал!.. Ты читал?
— Читал.
— С моей мордой! Руслан! Так это им, понимаешь, нужно,
а как ассигнаций паршивых на пятьсот рублей, так в милицию побежали!
— Я тоже, наверное, уйду, — сказал Игорь.
— У тебя тоже родители?
— Мои далеко — в Ленинграде.
— К ним пойдешь?
— Нет, к ним не пойду.
— А куда?
— А ты куда?
Они сели на скамью, глянули друг на друга, улыбнулись
неохотно. Руслан задумался:
— Черт их знает… может, они и правильно…
— Кто?
— Да… эти… тут. А только нельзя так: все это ходи по
правилам. По правилам и по правилам. И тащат тебя в разные стороны. И вякают, и
вякают: в стрелковый кружок, в драматический кружок, в изокружок! «Учиться
необходимо!» А я хотел в оркестр, так у них тоже правила.
— А ты говорил: удирать будешь.
— И убегу, а что ж ты думаешь? Терпеть буду? Хотел в
оркестр — «подожди», в оркестр принимают только колонистов.
— Так ты же колонист?
— Черта с два! Тебе разве не рассказывали? Черта с два!
— Что-то я слышал… звание колониста…
— Звание колониста. Ты не колонист, а воспитанник. Ого!
Тебе, может, и пошьют парадный костюм, так без этого… на рукаве… без знака. И
наказывать тебя можно как угодно: и наряды, и без отпуска, и без карманных
денег. Алексей что захочет, то и сделает. И из бригады в бригаду, и на черную
работу погонит… И в оркестр нельзя.
— Черт знает что, — протянул Игорь
удивленно. — И долго это так?
— Самое меньше четыре месяца. А потом, как бригада
захочет. Бригада должна представить на общее собрание, а на собрании, как по
большинству решат. А на собрании известно кто — комсомольцы. Там где-то по
секрету поговорят, а ты и не знаешь.
— А почему же в оркестр только колонисты?
— А кто их знает, почему? Да еще знаешь какое правило:
в оркестр можно, допустим, колонисту, а из оркестра черта с два!
— Нельзя?
— Боже сохрани! Так уж до смерти и оставайся
музыкантом. Понимаешь ты, порядки? Допустим, мне надоело — нет, играй! Все
равно убегу.
Руслан отвернул обиженное лицо к глубине парка, задумался:
задумался и Игорь. Слышно было, как за парком шумело машинное отделение.
Какие-то еще звуки долетели оттуда: не то детские крики, не то лай собак. Потом
звонко ударило один раз, другой и пошло ритмично звенеть дальше. Руслан вытянул
шею, встревожился.
— Ты в какой бригаде? — спросил Игорь.
Руслан не расслышал:
— А?
— В какой ты бригаде? В первой? У Воленко?
— У Воленко. Кажется, лес привезли. Говорили, привезут.
— Воленко хороший бригадир?
— Они тут все одинаковые. Побегу. Это лес привезли.
Руслан прыгнул через кустики на соседнюю дорожку. Игорь
посмотрел ему вслед: синяя куртка Руслана далеко уже мелькала между деревьями.
|
