10. ПОЦЕЛУЙ
Раз в неделю в большом театральном зале колонии, в котром
ттояло четыреста дубовых кресел собственного завода, бывали киносеансы. На кино
приходили служащие с семьями, девушки и парни с Гостиловки, знакомые из города.
Киносеансы не требовали от колонистов добавочных хлопот. С утра отправлялся в
город по линейке колонист из девятой бригады Петров 2-й, с младенческого
возраста преданный киноидее, решивший и всю остальную жизнь посвятить этому
чуду ХХ в. Петров 2-й прожил от рождения шестнадцать лет и был убежден, что за
это время он постиг всю мудрость жизни. Она оказалась очень простой и приятной:
человек должен быть киномехаником, даже если для этого нужно выдержать экзамен.
Но Петрова 2-го бюрократы, конечно, не допускали к экзамену раньше восемнадцати
лет, и поэтому Петров 2-й неанвидел бюрократов, к которым он ездил раз в неделю,
чтобы выписать и получить очередную картину. Будучи вообще человеком
добродушным, вежливым и даже вяловатым, Петров 2-й, выписывая комплект жестяных
круглых коробок, ухитрялся наговорить столько неприятных вещей
кинематографическим бюрократам, что они постепенно дошли до остервенения. В
один прекрасный день они целой толпой в составе трех человек нагрянули в
колонию и констатировали, что картину «пускает» не настоящий киномеханик,
обладающий всеми правами, а тот самый шестнадцатилетний Петров 2-й, который раз
в неделю приходил к ним с пустым мешком и обвинял их в бюрократизме. Петров 2-й
и сейчас не полез в карман за словами, но дело кончилось грустно: колония была
оштрафована на пятьдесят рублей, аппарат опечатан, написал очень длинный акт,
содержащий множество бюрократических требований. Общественное мнение колонии
стояло, разумеется, на стороне Петрова 2-го, так как для всех было ясно, что
шестнадцатилетний возраст не мешает человеку быть гением в той или иной
области.
Общественное мнение, однако, кое в чем обвиняло и самого
Петрова 2-го. Зырянский Алеша в своей речи на общем собрании выразил это так:
— Петрова 2-го следует тоже взгреть. разве с
бюрократами можно бороться в одиночку? Нужно было привезти их на общее собрание
и тут поговорить.
Теперь, после поражения политики Петрова 2-го, главная беда
состояла в том, что под выходной день нечего было показать публике, а публика
уже привыкла приходить в колонию под выходной день. Выход из положения был
найден, конечно, Петром Васильевичем Маленьким.
Петр Васильевич предложил поставить пьесу. Драмкружок в
колонии и зимой работал плохо, а летом и совсем рассыпался: ни у кого не было
охоты тратить летние вечера на репетиции. Да и зимой даже самые активные члены
драмкружка в глубине души предпочитали кино. Но сейчас кино было исключено из
жизни бюрократически актом и не могло возобновиться, пока вся кинобудка с ног
до головы не оденется асбестом, пока не появится в будке совершеннолетний
киномеханик.
Петр Васильевич кликнул клич. Охотников нашлось не так
много, поэтому были привлечены к драматической затее и новички. Чернявин должен
был играть третьего партизана, нашлась роль и для Вани Гальченко и Володи
Бегунка. Репетиции прошли успешно и быстро, декорации леса и барской усадьбы
сделаны были в естественном стиле: лес — из сосновых веток, а усадьба — из
фанеры.
В день спектакля, когда уже костюмы были привезены и публика
начала собираться, Игорь заглянул в парк и на первой же скамье увидел одинокую
Оксану. Он очень ей обрадовался. Его настроение было повышенно в предчувствии
сценического успеха. Оксана же сегодня была красивее всех девушек мира: на ней
была замечательно отглаженная розовая кофточка, а в руках васильки.
— Оксана! Какая ты сегодня красивая!
Девушка испуганно отодвинулась от него, а когда Игорь сделал
к ней движение, она вскочила и попятилась от него по дорожке.
— А еще колонист! Разве так можно?
— Оксана! У тебя такие глаза!
Оксана поднесла руку к глазам, в руке были васильки.
— Уходи! Я тебе говорю, уходи от меня!
Но Игорь не ушел. Он сделал к ней широкий шаг и одним
движением обнял ее шею, руки и васильки. Он никогда потом не мог вспомнить,
поцеловал он ее или не поцеловал: она пронзительно вскрикнула, отстраняя
его, — цветы попали ему в глаз, и стало больно…
— Чернявин! — сказал кто-то гневно.
Он оглянулся: серые ясные глаза Клавы Кашириной смотрели на
него, ее нежное лицо покраснело пятнами.
— Ты можешь так обижать девушку?
Больше от смущения, чем от наглости, Игорь прошептал:
— Наоборот…
Клава в крайнем и безудержном гневе притопнула ногой:
— Вон отсюда! Ступай, сейчас же найди дежурного
бригадира Воленко и расскажи ему все. Понял?
Игорь ничего не понял и бросился по дорожке к зданиям. Но,
как быстро он ни покинул место проишествия, он успел услышать глухие звуки
рыданий. Оглянуться он побоялся.
|
