6. ЛАГЕРИ
15 мая начали строить лагери. Когда это слово «лагери»
первый раз прокатилось по колонии, оно даже не произвело особенного
впечатления, так мало ему поверили: легко сказать, лагери! Самые легковерные
люди говорили:
— Ты что-то сьел сегодня за завтраком?
Однако в совете бригадиров Захаров, как будто нечаянно,
произнес:
— Да! Я и забыл, нам еще нужно поговорить по одному
вопросику, мы получаем двадцать палаток, так вот…
Потом Захаров посмотрел на бригадиров и увидел, что они
задохнулись от неожиданного удара. Он замолчал и позволил Нестеренко издать
первый звук:
— Лаг… Черт… Да не может быть!
Палатки подарил тот самый военный с ромбом, которому так
понравилась игра Вани Гальченко. Палатки были старенькие, выбракованные,
пришлось даже заплаты положить кое-где, но… какие все-таки красивые палатки!
Некоторые знатоки из четвертой бригады утверждали, что это палатки
командирские, и им с удовольствием верили, другие, тоже из четвертой бригады,
пытались утверждать, что это не палатки, а «шатры», но к такому утверждению все
относились с сомнением. было намечено за парком красивое место для лагеря.
двадцать палаток решили ставить в одну линию, а какой бригаде на каком месте
строится, должен был решить жребий. На столе у Торского лежат одиннадцать
билетов, Торский предложил бригадирам подходить по порядку номеров и тянуть
свое счастье. Клава Каширина попросила слова:
— Пятая и одиннадцатая бригады просят дать им крайние
места.
— Это почему такое? Каждому крайнее место приятно.
— А чем для тебя приятно?
— Раз для вас приятно, значит, и для нас приятно.
— Девочкам нужны крайние места.
— Да почему?
— нам неудобно между мальчишками.
Раздались недовольные голоса:
— Это капризы! С какой стати: как девочка, так и всякие
фокусы!
Клава серьезно нажимала:
— Мы просим крайние места.
Санчо Зорин не пропускал ни одного совета. Он и сейчас
ввязался:
— Я предлагаю из принципа не давать им крайних мест.
— Из какого принципа?
— А из какого принципа вам нужны крайние места? Это
значит, ты боишься: мальчишки вас покусают.
— Не покусают, а девочки любят чистоту.
Тут и другие бригадиры возмутились. С каких это пор
монополия на чистоту принадлежит девочкам? Клава рассердилась:
— Вам что, неряхам? В каких трусиках в цех идете, в таких
и спите.
— Как там мы не спим, а палатки вам по жребию.
— Мы тогда останемся в спальнях, — сказала Клава.
— В спальнях? — кто-то грозно подвинулся на
диване. — В спальнях?
— А что же вы думаете? В спальнях и останемся. Если нам
нужно переодеваться или еще что, так мы будем между мальчишкам?
— Здесь нет мальчишек, — сказал хмуро
Зырянский. — Есть колонисты, и все! И нечего разные тайны заводить в
колонии. По жребию.
Ничего не могли поделать девчата, пришлось тянуть жребий.
Может быть, надеялись на счастливый жребий, — не повезло: вытянули третье
и восмьое места.
Завхоз выдал каждой бригаде крохотную порцию бракованного
леса — для «ящиков». Мальчики возмущались:
— Степан Иванович, как же так без арифметики? Габариты
какие? Четырнадцать метров на четырнадцать метров, а нары нужно из чего-нибудь
сделать?
— Управитесь.
— Вы нас толкаете на преступление, Степан Иванович!
— Ничего, рискую! Посмотрим, какие вы сделаете
преступления? У меня вы ничего не сопрете, предупреждаю.
— Хорошо, мы построим одни ящики, а спать будем прямо
на земле, воспаление легких, чахотка, вам же хуже!
— Я потерплю. Думаешь, чахотке приятно иметь с тобою
дело?
— Заболеем!
— Хорошо, рискую!
Совет бригадиров постановил: каждая бригада обязана сдать
лагери семнадцатого. А время для работы по лагерям оставалось только вечером.
Поэтому перед ужином на лагерной площадке, как на базаре: двести с лишним
человек с топорами, пилами, веревками. Беспокойства, шум, заботы
видимо-невидимо, но все же бросилось в глаза: девочки строятся на крайних десятом
и одиннадцатом местах, и никто им не препятствует. Бригадир девятой Похожай, на
что уже веселый человек, а и тот возмутился. Спрашивает:
— На каком основании вы здесь строитесь?
Девочки тоже плотничают, хохочут, дело у них с трудом
ладится, но Похожаю ответили:
— Любопытный стал, товарищ Похожай. Иди себе…
— Я официально спрашиваю.
— Официально спроси у дежурного бригадира.
Похлжай не поленился, нашел дежурного бригадира Руднева:
— Как это вышло? Почему девчата на крайнем месте
строятя?
— А это очень просто. Они поменялись местами с
четвертой и восьмой бригадами.
— Поменялись? С четвертой?
Побежал Похожай к Зырянскому:
— Почему ты поменялся с девчатами?
Зырянский поднял лицо от шершавой доски, которую прилаживал
для полочки в палатке:
— По добровольному соглашению.
— А что ты говорил в совете?
— А в совете я говорил, чтобы они жребий тянули.
— А теперь ты, выходит, соглашатель.
— Нет, Шура, я настоял на том, чтобы они тянули жребий.
Они и тянули. А то они вообразят такое! Подумаешь, девчата! Они девчата, давай
им крайние места. Принципиально!
— Как же так, принципиально? А зачем же ты поменялся?
— А по добровольному соглашению. Хочешь, я и с тобой
поменяюсь. Хочешь, у меня теперь третье место, а у тебя пятое. Могу поменяться
с девочками, с мальчиками, всеравно, с товарищем меняюсь, здесь ничего
соглашательского нет.
Похожай махнул на Алексея рукой, но захотел еще проверить,
как Нестеренко себя чувствует. Нестеренко ничего особенного в вопросе Похожая
не увидел, ответил с замедленной своей обстоятельностью:
— Ага, я, конечно, поменялся, потому что они просили,
да и нам с краю не хочется.
— А на совете?
— Чудак, так то же совсем друггое дело! Там вопрос был,
понимаешь, насчет равноправия. А поменяться? Почему ж? Вон Брацан с Поршневым
тоже поменялся. Дело вкуса.
Похожай очень расстроился, отошел к парку, почесал за ухом,
а потом улыбнулся и сказал вслух:
— Сукины сыны! А может… может и правильно! Ну что ты
скажешь!
Вечером к Захарову пришел строительный техник Дем и сказал:
— Там колонисты досточки… строительные досточки берут
для лагеря, кто пять, кто десять… Так вы бы сказали, что так нехорошо делать.
Досточек, правда, не жалко, а учет нужен. Колонисты, знаете, хорошие мальчики,
а все-таки учет необходим.
Молодой завхоз Степан Иванович прикинулся возмущенным:
— Душа из них вон, отнимите!
Дем замурлыкал, улыбаясь одними усами:
— Да как же я отниму, обижаться будут.
— Посмотрите, Степан Иванович, — распорядился
Захаров.
Степан Иванович отправился в карательную экспедицию и
возвратился с победой и с пленником:
— Хоть бы кто тащил, а то Зырянский! Другие бригады
взяли по пять-шесть досточек, а этот целый воз!
Захаров сказал коротко:
— Алексей — обьяснение…
— Обьясню: это не кража. Лагери снимем — доски
возвратим. Записано, сколько взяли, можно проверить.
— А почему так много?
— Так… для четвертой бригады и для одиннадцатой.
— Угу…
— Нельзя, надо помогать беднейшему крестьянству. Вы нам
дали малую пайку, Степан Иванович, так пацаны достанут, а девочки стесняются.
— Стесняются?
— Да… что ж… Они еще не догнали мужчин в этом
отношении.
Захаров серьезно кивнул головой:
— Вопрос исчерпан. Запиште, товарищ Дем, я подпишу.
Осенью возвратим.
Вечером семнадцатого Захаров с дежурным бригадиром принял
постройку лагерей. Он не забраковал ни одной палатки. Палатки стояли в один
ряд, и на каждой трепыхался маленькийй флажок. Отдельно возле парка стояла
палатка совета бригадиров, в которую переселился и Захаров. Михаил Гонтарь
заканчивал проводку электричества. Проиграли сигнал «сптаь», никто спать не
захотел, все ожидали, когда загорится свет. И Захаров ходил из палатки в
палату, и везде ему нравилось. Потом вдруг все палатки осветились, колонисты
закричали «ура» и бросились качать Мишу Гонтаря. Хотели качать и Захарова, но
он погрозил пальцем. Тогда решили качать бригадиров. Перекачали всех, кроме
Клавы и Лиды, а девочки сказали:
— Мы сами своих бригадиров, не лезьте!
Девочки долго хохотали, потом завесили палатку, там по
секрету что-то кричали и еще хохотали и пищали невыносимо, выскочили оттуда
красные. Пацаны четвертой бригады долго стояли возле этой палатки и так и не
могли выясить, качали девочки своих бригадиров или нет. Филька высказал
предположение:
— Они не качали. Они не подняли их, а может, и подняли,
так потом положили на землю и разбежались.
Эта гипотеза очень понравилась всей четвертой бригаде.
Успокоились и пошли посмотреть, что делается в палатке Захарова. Там стоял
стол, и Захаров работал, сняв гимнастерку. Это было совершенно необычно. Пацаны
долго смотрели на Захарова, а потом Петька сказал:
— Алексей Степанович, почему это спать не хочется?
Захаров поднял голову, прищурился на пацанов и ответил:
— Это у вас нервное. Есть такая дамская болезнь —
нервы. У вас тоже.
Пацаны задумались, тихонько выбрались из палатки Захарова,
побежали к своей палатке. Зырянский недовольным голосом спросил:
— Где вы шляетесь? Что это такое?
Они поспешно полезли под одеяла. Филька поднял голову с
подушки и сказал:
— Это, Алеша, нервы — дамская болезнь!
— Еще чего не хватало, — возмутился
Зырянский, — дамские болезни! В четвертой бригаде! Спать немедленно!
Он потушил свет. пацаны свернулись на постелях и смотрели в
дверь. Видны были звезды, слышно, как звенят далекие трамваи в городе, а на
деревне собаки лаят так симпатично! Ваня представил себе Захарова в галифе и в
нижней рубашке, и Захаров ему страшно понравился. Ваня подумал еще, какие это
нервы, но глаза закрылись, нервы перемешались с собачьими голосами, и куда-то
все покатилось в сладком, замирающем, теплом счастье.
|
