25. ПРОНОЖКИ
Мастер Штевель, широкий, плотный, румяный, внимательно
глянул на Игоря круглыми глазами:
— Никогда не работал?
— Нет.
— Значит, начинаешь?
— Начинаю.
— Дома… хоть пол подметал?
— Нет, не подметал.
— Незначительный у тебя стаж. Ну что же… начнем. Я тебе
дам для начала проножки зачищать. Работа легкая.
— Какие это проножки?
Мастер ткнулд ногой в готовый стул:
— А вот она — проножка, видишь? Поставили, как была,
нечищенную, с заусенцами, вид она имеет отрицательный. А теперь ты будешь
зачищать, лучше выйдет стул. А то все чистили, а на проножки так смотрели: что
там, проножка, и так сойдет.
Мастер был словоохотливый, но деловой: пока говорил, руки
его действовали, а на подмостке перед Игорем появились куча проножек, рашпиль и
лист шлиферной бумаги. Заканчивая речь, Штевель прошелся рашпилем по одной
проножке, потом зашаркал по ней бумагой, полюбовался проножкой, погладил ее
рукой:
— Видишь, какая стала! И в руки приятно взять.
Действуй!
Пока все это говорилось и делалось, Игорю занятно было и
слушать и смотреть на мастера, на проножку и на всякие принадлежности. Когда
мастер, похлопав его по плечу, отошел, Игорь тоже взял в руки проножку и провел
по ней рашпилем. В первый же момент обнаружилось все неудобство этой работы:
проножка сама собой вывернулась из руки, а рашпиль прошелся твердым огневым
боком по пальцам. На двух пальцах завернулась кожица и выступили капельки
крови. Рядом чей-то знакомый голос сказал весело:
— Хорошее начало, товарищ сборщик.
Игорь оглянулся. Голос недаром казался знакомым — свой, из
восьмой бригады, только из второй спальни, Середин, тот самый, которого Нестеренко
упрекал в пижонстве. У него чисто лицо и голова немного откинута назад. В руках
несколько тонких пластинок для спинок стула, и Середин любовно отделывает их
при помощи линейки со вставленными листками шлифера. Не успел Игорь рассмотреть
их, как они полетели в кучу готовых пластинок, а рука Середина захватила уже
новую порцию.
— Возьми там, в шкафчике, йод, — улыбаясь кивнул
Середин. — Это ничего, все так начинают.
Игорь полез в шкафчик, нашел бинты и большую бутылку с
йодом. Он смазал царапины и обратился к Середину:
— Завяжи.
— Да что ты! Зачем это? Бинт зачем? Ты еще скажешь,
доктора вызвать.
— Так она течет. Кровь.
— Вся не вытечет. Намазал йодом? Ну и хорошо. И не
течет вовсе, просто капелька.
Игорь не стал спорить и положил бинт обратно в шкафчик. Но
пальцы все-таки болели, и он боялся взять в руки новую проножку. Все-таки взял,
подержал, примерился рашпилем. Потом со злостью швырнул все это на примосток и,
отвернувшись от верстака, начал рассматривать цех.
Никакого ццеха, собственно говоря, и не было. К стене
машинного отделения, вздрагивающей от гула станков, снаружи кое-как был
прилеплен дырявый фанерный навесик. Он составлял формальное основание
сборочного цеха; под навесиком помещалось не больше четырех ребят, а всего в
цехе работало человек двадцать. Все остальные распологались просто под открытым
небом, которое, в самой незначительной степени, заменялось по краям площадки,
красными кронами высоких осокорей. На площадке густо стояли примостки различной
высоты и велоичины, сделанные кое-как из нестроганных обрезков. Некоторые
мальчики работали просто на земле. На площадку эту из машинного отделения
высокий чернорабочий то и дело выносил порции отдельных деталей.
Деревообделочная мастерская колонии производила исключительно театральную,
дубовую мебель. Детали, подаваемые из машинного отделения, были: планки спинок,
сидений, ножци, царги, проножки. Собирали театральные стулья по три штуки
вместе, но раньше, чем собрать такой комплект, составляли отдельные узлы:
козелки, сиденья и т.д. Сборкой узлов и целых комплектов занимались более
квалифицированные мальчики, между ними и Санчо Зорин. Они работали весело,
стучали деревянными молотками, возле них постепенно нарастали стопки собранных
узлов, а возле Зорина располагались на земле уже готовые, стоящие на ногах
трехместные конструкции, еще без сиденья. Большинство же ребят занимались
операциями, подобными той, которая была поручена Игорю, в руках у них ходили
рашпили, зудели, посвистывали, дребезжали.
Игорь до тех пор рассматривал цех, пока Середин не спросил у
него:
— Что же ты не работаешь? Не нравится?
Игорь молча повернулся к примостку, взял в руки рашпиль. В
руке он ощущался очень неприятно: тяжелый, шершавый, осыпанный опилками — и все
старался перевиснуть куда-то вниз. Игорь положил его и взял в руки проножку.
Это было симпатичнее. Игорь внимательно рассмотрел ее. Глаз увидел те
неправильности, неровности, острые углы, которые нужно было снять, увидел и
неряшливый край, вышедший из-под шипорезного станка. Вторая рука снова
протянулась к рашпилю, но в это время прилетела пчела. Собственно говоря, ей
абсолютно нечего было делать здесь, в сборном цехе. Игорь следил за ней и
думал, что она должна понять бесцельность своего визита и улететь. Пчела,
однако, не улетала, а всн сновала и сновала над примостком, тыкалась,
подрагивая телом, в свежие изломы дубовых торцов, а потом вдруг набросилась на
раненую руку Игоря, ее соблазнила засыхающая капелька крови. Похолодев, Игорь
взмахнул проножкой и обрадовался, увидев, что пчела улетела. Он перевел дух и
оглянулся, и сейчас только заметил, что ему жарко, что солнце припекает голову,
что шея у него вспотела. Вдруг на эту самую потную, горячую шею что-то село,
мохнатое, тяжелое. Игорь взмахнул свободной рукой — огромная, зеленоватая муха
нахально взвизгнула у его гловы. Игорь поднял глаза и увидел, что их две —
мухи, они нахально не скрывали от Игоря своих злобных физиономий. Игорь тоже
обозлился и произнес неожиданно, чуть ли не со слезами:
— Черт его знает! Мухи какие-то!
И Санчо, и Середин, и другие засмеялись. Середин смеялся
добродушно, закидывая голову, а Санчо — громко, на всю площадку:
— Игорь! Они ничего! Они не кусаются!
Из молодых кто-то сказал:
— А может, они думают, что это лошадь.
Игорь швырнул проножку на стол:
— К черту!
— Не хочешь? — спросил Середин.
— Не хочу.
Санчо оставил работу, подошел к нему.
— Чернявин, в чем дело?
Игорь надвинулся на Санчо разгневанным лицом.
— К черту! — кричал он. — С какой стати!
Какие-то проножки! Рашпили! Для чего это мне? Цех, называется, — мухи, как
собаки!
Краем глаза он видел, как Середин, не прекращая работы,
неодобрительно мотнул головой, другие обернули к ним удивленные, но серьезные
лица. Санчо сказал:
— А что же? Просить тебя не будем. Иди, выйти можно
здесь.
— И пойду.
Не глядя ни на кого, Игорь переступил через кучу деталей.
Санчо что-то сказал ему вслед, но Игорь не расслышал. Не услышал потому, что
увидел перед собой неожиданное видение: та самая длевушка, которую он сегодня
встретил в парке, присела у корзинки, в котороцй лежали обрезки, но лицо
подняла к нему, и на лице этом была задорная и откровенная насмешка.
|