23. ДОВОЛЬНО ИНТЕРЕСНАЯ
МЫСЛЬ
Вечером Нестеренко сказал Игорю: — Завтра ты пойдешь на
работу в сборочный цех. — Я никогда не работал в сборочном цехе. — А
завтра будешь работать. Это значит на стадионе, а пока во дворе. — А что я
там буду делать? — Мастер тебе покажет. — А может, я не собираюсь
быть сборщиком? — Я тоже не собираюсь быть литейщиком, а работаю в литейном. —
Это дело твое, и я иначе думаю. — Ты думаешь? А ты научился думать?
Слышишь, Санчо? Он так думаект, что он не будет сборщиком, а поэтому он не
хочет работать. Ты его шеф, должен ему обьяснить, если он не понимает.
Санчо с радостью согласился обьяснить Игорю, хлопнул рукой
по сиденью дивана рядом с собой.
— А что же? Садись, я тебе все растолкую.
Игорь сел, кисло улыбнулся, приготовился выслушать поучение.
Вспомнил жалкий стадион, жалкую бедность Соломона Давидовича, стало скучно и
непонятно, для чего все это нужно?
— Чего ты такой печальный, Чернявин, это очень плохо. А
я знаю почему. Ты думаешь так: какие-то колонисты, где они взялись на мою
голову? А я вот какой герой, Чернявин, скажите пожайлуста! Поживу у них четыре
дня и пойду на все четыре стороны. Правда, ты так думаешь?
Игорь промолчал.
— А на самом деле, может, ты у нас проживешь четыре
года.
— А если проживу, так что?
— Как это «что»? Если ты умный человек… Представь себе:
четыре года живешь! Так сегодня ты в сборочном не хочешь, а завтра в литейном
не хочешь. А потом ты скажешь, не хочу быть токарем, а хочу быть доктором,
давайте мне, пожалуйста, больницу: а я буду лечить людей, ха! Так мы с тобой
четыре года будем возиться! Ты, значит, как будто не в себе — психуешь, а мы с
тобой все возимся и возимся?
Нарисованная Зориным картина заинтересовала Игоря, но
заинтересовала прежде всего глубоким противоречим той ясной логической линии,
которая принадлежала ему, Игорю Чернявину, и которую он мог изложить в самых
простых словах. Санчо сидел рядом с ним, глаза его, как всегда, были горячи, но
все-таки этот самый Санчо Зорин соображает довольно тупо.
— Ты неправильно говоришь, товарищ Зорин.
— Хорошо. Неправильно. А как правильно?
— Ты говоришь: Чернявин хочет быть доктором? А скажи,
пожалуйста, почему это плохо? А разве мало людей хочет быть докторами? А вы
здесь, дорогие товарищи, придумали: как себе хочешь, а иди в ваш сборочный цех.
А я должен сказать: «Есть, в сборочный цех!» А вот я не хочу.
— Так кто тебе мешает. Разве мы тебя заставляем? Мы
тебя не заставляем. Смотри, — пожалуйста, — Зорин показал на
окно, — заборов у нас нет, стражи нет, — никто тебя не держит и не
уговаривает — иди себе!
— Мне некуда идти…
— Как некуда? Ого! Ты же говоришь, не хочу быть
сборщиком, а хочу быть доктором.
— Куда же я пойду?
— Да в доктора и иди. Учиться там или как… Добивайся,
пожалуйста.
— А у вас, значит, нельзя?
— А у нас тоже можно, только по-нашему.
— Сначала в сборочный цех?
— А что же ты думаешь? А если в сборочный? Думаешь,
плохо?
— Я не думаю, что это плохо, а ты мне ничего не обьяснил.
С какой стати?
— А с такой стати: для нас это нужно. Ты у нас живешь
два дня? Живешь. Шамаешь? Одели тебя, ткровать тебе дали? А ты еще сегодня в
столовой кричал: не имеет права! А почему? Откуда все это берется, какое тебе
дело? Я — Чернявин, все мне подавайте. Я хочу быть доктором. А может, ты врешь?
Откуда мы знаем? А мы можем сказать: иди себе, Чернявин — доктор Чернявин, к
чертовой бабушке!
— Не скажете.
— Не скажем? Ого! Ты еще нас не знаешь! Ты думаешь:
уйду. А на самом деле мы раньше тебя прогоним. Для чего ты нам сдался? Мы тебя
ни о чем не спросили, кто ты такой, откуда, а может, ты дернешь. Мы тебя
приняли как товарища, одели, накормили и спать уложили. Так ты один, а нас
колония. Ты против нас куражишься: хочу быть доктором, ты нам ни на копейку не
доверяешь. Тебе нужно все доказать сразу, а почему ты вперед поверить не
можешь, нам поверить?
— Кому поверить? — задумчиво спросил Игорь,
чувствуя, что Санчо далеко не так туп, как ему показалось сначала.
— Как «кому»? Нам всем.
— Поверить?
— Ага, поверить. Видишь, ребята живут и работают, и
учатся, что-то делают. Подумал бы: у них какой-то смысл есть. А то ничего не
видишь, кроме себя: я доктор. А какой ты доктор, если так спросить? Мы знаем,
что мы — трудовая колония, это же видно, а откуда видно, что ты доктор?
Они сидели на диване в полутемной спальне, на дворе
зажигались фонари, ребята куда-то разошлись. В коридоре слышались редкие шаги.
Потом кто-то крикнул:
— Се-евка!
И стало очень тихо. Игорь, конечно, не был убежден словами
Санчо, но спорить с ним уже не хотелось, и возникло простое, легкое желание:
почему в самом деле не попробовать? Этому народу можно, пожалуй, оказать
некоторое доверие. И он сказал Санчо Зорину:
— Да это я к примеру. Ты не думай, что я такой
бюрократ. А ты где работаешь?
— В сборочном цехе.
— Интересно там?
— Нет, не интересно.
— Вот видишь?
— А тебе только интересное подавай? Может, с музыкой? А
если неинтересное что делать, так ты не можешь?
— Неинтересное делать?
Игорь присмотрелся к Зорину. У Санчо задорно горели глаза.
— Неинтересное делать? Это, сэр, довольно интересная
мысль.
|