30. СЛАВНАЯ,
НЕПОБЕДИМАЯ ЧЕТВЕРТАЯ БРИГАДА
Виктор спросил:
— Тебе что нужно?
Ваня осмотрел всех, и ему все понравилось — такой знакомой
была длинная улыбка Игоря, так тепло ощущалось соседство Володи Бегунка и
девушки в красной повязке. Ваня не затруднился с ответом:
— Чего мне нужно? Я, знаете, что? Я буду здесь жить.
— Это еще посмотрим, будешь или нет.
Но Ваня был уверен в своем будущем:
— Буду. Уже целый месяц все сюда иду и иду.
— Ты бекспризорный?
— Нет… я еще не был беспризорным.
— Как тебя зовут?
— Ваня Гальченко.
— Родители у тебя есть?
Ваня на ьэтот вопрос не ответил, а только головой завертел,
не отрываясь от Виктора взглядом.
— Нету, значит, родителей?
— Они… они были, только взяли и уехали.
— Отец и мать? Уехали?
— Нет, не отец и мать.
— Разбери себя. Рассказывай по порядку.
— По порядку? Отец и мать умерли, давно, еще была
война, тогда отец пошел на войну, а мать умерла…
— Значит, родители умерли?
— Одни умерли, а потом были другие. Там… дядя был
такой, и он меня взял, и я жил, а потом он женился, и они уехали.
— Бросили тебя?
— Нет, не бросили. А сказали: пойди на станцию, купи
один фунт баранины. Я пошел и все ходил, а баранины нигде нету. А они взяли и
уехали.
— Ты пришел домой, а их нет?
— Нет. Ничего нет. И родителей нету, и вещей нету.
Ничего нету. А там жил хозяин такой, так он сказал: ищи ветра в поле.
— А потом?
— А потом я сделал ящик и ботинки чистил. И поехал в
город.
— Та-ак, — протянул Виктор. — Как скажете,
товарищи бригадиры?
Сказал Нестеренко:
— Пацан добрый, да и куда же ему деваться? Надо
принять.
Кто-то несмело:
— Но у нас же мест нет?
Володя стоял у дверей:
— Вот я скажу, Торский!
— Говори.
— Мы с ним вместе будем. Вместе! На одной кровати.
Зырянский перед этим долго рассматривал Ваню, а теперь одобрительно притянул
его к себе:
— Правильно, Володька, давайте его в четвертую бригаду.
Игорь встал:
— А я прошу, если можно, в восьмую. Я тоже могу
уступить пятьдесят процентов жилплощади.
Володя обиженно закивал на Игоря головой:
— Смотри ты какой! Ты еще сам новенький! В восьмую! А
твой бригадир молчит! А ты за бригадира?
Виктор на Володьку прикрикнул:
— Володька, это что за разговоры!
Володя отошел к дверям, но на Игоря смотрел сердитым, темным
глазом, и полные губы его шевелились, продолжая что-то шептать, видно, по
адресу Игоря.
Из бригадиров коротко высказывалось несколько человек,
каждый не больше, как в десяти словах:
— Пока еще не разбаловался, нужно взять.
— Мальчишка правильный, видно. Берем.
— Это хорошо. Он еще не познакомился с рапзными там
тетями, так из него человек будет. А нам отгонять его от колонии, рука ни у
кого не повернется.
Клава Каширина недовольно сказала:
— И чего вы все одно и то же? Конечно, нужно принять, а
только пускай Алексей Степанович скажет, как там по правилам выходит.
Ее поддержали, обернулись к Захарову, но Володя Бегунок
предупредил слово заведующего:
— Вот постойте! Вот постойте! Вот я расскажу. Алексей
Степанович, понимте, в прошлом году пришел такой пацан, да этот, как же, Синичка
Гришка, он у тебя в десятой бригаде, Илюша. А его тогда не хотели принимать.
Сказали: места нету и закона такого нету. И не приняли. А он две недели в лесу
жил. И опять пришел. И опять его не приняли. Сказали: почему такое нахальство,
его не принимают, а он в лесу живет. И взяли его и повезли в город, в спон, еще
ты возил, помнишь, Нестеренко?
— Возил, — Нестеренко улыбнулся и покраснел.
— Возил, а он от тебя из трамвая убежал. Помнишь,
Нестеренко?
— Да отстань, помню.
— Убежал и начал опять в лесу жить. А потом вы, Алексей
Степанович, взяли и сказали: черт с ним, давайте его возьмем. И еще тогда все
смеялись.
И видно было, что тогда все смеялись, потому что и теперь по
лицам заходили улыбки. А только нашелся голос и против Володькиной сентенции.
Голос принадлежал бригадиру третьей, некрасивому, сумрачному Брацану:
— Много у нас воли дали таким, как Володька. Он трубач,
с дежурством шляется целый день, так теперь уже и речи стал говорить на совете
бригадиров. По-твоему, всех принимать? Ты знаешь, какая у нас колония?
— Знаю… Правонарушительская?
— Такая она и есть.
— И вовсе ничего подобного.
Виктор прекратил прения:
— Довольно вам!
Но Воленко считал, что вопрос поднят важный:
— Нет, Виктор, почему довольно? Брацану нужно ответить.
— Ты ответишь?
— Надо ответить. Брацан давно загибает.
— Чего загибаю?
— Говори, Воленко.
— И скажу. Ты, Брацан, так считаешь: правонарушитель —
человек, а все остальные — шпана. Я не знаю, кто ты такой, правонарушитель или
нет, и знать не хочу. Я знаю, что ты хороший товарищ и комсомолец. Ты что?
Гордишься, что под судом был? В твоей бригаде Голотовский не был под судом, а я
Голотовскому все равно не верю. И вы ему не верите: скоро год, как в третьей
бригаде, а до сих пор не колонист.
Воленко кончил речь, но, видно, Брацана не убедил. Брацан,
по-прежнему сердитый, сидел на своем месте.
— Слово Алексею Степановичу.
— Ты, Филипп, нехорошо сделал, напрасно этот вопрос
зацепил. Правонарушители — это дети, которым прежде всего нужна помощь.
Советская власть так на них и смотрит. И правонарушителям этим гордиться нечем,
разве можно гордиться несчастьем! И вот пришел мальчик. У него тоже несчастье,
и ему тоже нужна помощь.
— А почему нашу колонию приспособили?
— Потому что в колонии прекрасно работаете и прекрасно
живете. Теперь в споне кричат: «Это наша колония!» А если бы наша колония была
плохая, так кричали бы на другое: «Это ваша колония!» А на самом деле эта
колония…
Петька Кравчук, стоящий возле дверей, закричал:
— Наша!!
Покрывая общий смех, Виктор возмутился:
— Ну что ты скажешь! Он опять здесь! Вопрос выяснен.
Голосую: кто за то, чтобы принять Ваню Гальченко в четвертую бригаду?
Душа у Вани Гальченко замерла, когда поднялись руки. Только
один его глаз покосился на Брацана, и поразился: Брацан улыбался ему, и лицо у
него было красивое и вовсе не сумрачное.
— Единогласно. Алешка, бери его. Стойте, чего
загалдели? С Чернявиным, значит, остается по-старому — сборочный цех. А кроме
того, он слово дал. Закрываю совет бригадиров.
Вечером в спальне четвертой бригады было весело. Алеша Зырянский
поставил Ваню между коленями, расспрашивал, шутил, пугал. Потом все уселись за
стол и выслушали рассказ Алеши о том, какая славная, непобедимая существует на
свете четвертая бригада трудовой колонии им. Первого мая и какие в ней
замечательные пацаны! Этот самый Алеша Зырянский, которого боялась вся колония,
в дежурство которого все вставали на полчаса раньше, чтобы лучше приготовиться
к поверке, сейчас сверкал глазами, с трудом сдерживая улыбку и откровенно
рассыпал восторженные слова о четвертой бригаде.
— Не бригада, а протсо пирожное! А пацаны у нас какие,
Ванька! Ой, и пацаны ж, не знаю даже, кто лучше, даром что у нас самые малые
собрались. На кого ни посмотри: вот тебе Тоська Таликов, ты на него только
глянь: вот будет бригадир, да у него уже сейчас сестра бригадиром одиннадцатой.
А Бегунок! А Филька Шарий! А Кирюшка Новак! А Федька и Колька Ивановы! И Семен
Гайдовский, и Семен Гладун! И еще Петька Кравчук!
На Ваню смотрели разные лица: то смуглые, то румяные, то
красивые, то не очень красивые, то открыто доверчивые, то доверчивые с иронией,
то веселые, то забавно-серьезные, то нахмуренные просто, то нахмуренные через
силу, но все одинаково счастливые, гордые своей бригадой и бригадиром,
довольные, что живут они на советском свете с честью и умеют за эту честь
постоять. Потом Алеша сказал, что он будет перечислять недостатки. Алеша
заявил, что он скажет только по одному недостатку на каждого, но зато этот
недостаток очень важный. И сказал, что Володька важничает, Петька Кравчук
задается, он там где-то был дезорганизатором, Кирюшка думает, что он самый
красивый, Гайдовский думает… одним словом, недостатки у всех были одинаковые:
все воображали, думали и задавались. Алеша закончил:
— Никогда не нужно себя хвалить, потому что это очень
глупо и для четвертой бригады не подходит. Лучше я вас похвалю, когда придется
к слову. Дежурный по бригаде!
Володя выскочил из-за стола и вытянулся перед бригадиром:
— Есть, дежурный по бригаде!
— Барахло Ванюшино!
— Есть, Ванькино барахло!
Володя торжественно поднес:
— Получи, Гальченко! Вот трусики, голошейка, тюбетейка.
А это мыло. А это пояс. А это простыни, а это полотенце. А школьный костюм
завтра. Идем! Там душ горячий. А кто будет Ванькиным шефом?
— Ты и буешь шефом.
— Есть! Алеша, дай машинку, мы его сейчас — Володя
показал пальцами.
В дверь заглянул Игорь Чернявин.
— К вам в гости можно?
— Можно.
— Хоть ты меня и собирался выгнать, я на тебя не
обижаюсь.
— У нас нет такой моды — обижаться.
Ваня воззрился на Игоря:
— Выгнать? За что?
— Он большой барин. А может, наследство от кого
получил.
Ваня захохотал:
— От бабушки? Да?
Игорь поднял Ваню на руках:
— Смотри, Ваня! А скажи, где твой ящик?
Он поставил его на пол.
— А тот украл… Рыжиков. И десять рублей.
— А Ванда?
— Не знаю.
Володя нетерпеливо дернул Ваню за рукав.
— Идем!
Мальчики побежали по коридору. Зырянский улыбнулся Игорю:
— Не обижайся, Игорь. Это называется: горячая обработка
металлов.
|
