Глава XXXVII,
в коей продолжается славное приключение с дуэньей Гореваной
Гepцoг и герцогиня были в восторге, что Дон Кихот принял всю
эту их затею за чистую монету, но тут заговорил Санчо:
– Боюсь, как бы сеньора дуэнья не подложила мне свинью
по части моего губернаторства. Я слыхал от одного толедского аптекаря – больно
речистый был человек, – что куда только сунут свой нос дуэньи, там уж
добра не жди. Бог ты мой, до чего же их ненавидел этот самый аптекарь! Из этого
я заключаю, что коли все дуэньи – назойливые и наглые, какого бы звания и
состояния они ни были, то что же должна собой представлять дуэнья Горевана, как
называют эту графиню, настоящая фамилия которой то ли Три Фалды, то ли Три
Хвоста? Ведь у нас в деревне фалды хвостами зовут.
– Помолчи, друг Санчо, – сказал Дон Кихот, –
эта сеньора дуэнья прибыла ради меня из далеких стран, и потому я не допускаю
мысли, чтобы она принадлежала к числу тех дуэний, о которых толковал твой
аптекарь, тем более что она – графиня, графини же если и бывают дуэньями, то только
при королевах и при императрицах, а у себя дома они – высшая знать, и им
прислуживают другие дуэньи.
Тут вмешалась в разговор при сем присутствовавшая донья
Родригес.
– В услужении у нашей сеньоры герцогини находятся такие
дуэньи, – заметила она, – которые при благоприятном стечении
обстоятельств также могли бы быть графинями, но только ведь человек предполагает,
а бог располагает. Как бы то ни было, говорить дурно о дуэньях я никому не
позволю, особливо о старых девах, – хоть я и не из их числа, а все-таки
преимущество дуэньи-девицы перед дуэньей-вдовой для меня ясно и очевидно, и
кому вздумается нас, дуэний, стричь, у того ножницы к рукам пристанут.
– Ну, положим, – возразил Санчо, – мой
знакомый цирюльник говорит: у дуэний столько есть чего остричь, что уж лучше
эту кашу не мешать, хоть она и крутенька.
– Прислужники испокон веков во вражде с нами, –
возразила донья Родригес, – они днюют и ночуют в передних, мы у них всегда
перед глазами, и оставляют они нас в покое, только когда богу молятся, а все остальное
время сплетничают, перемывают нам косточки и чернят наше доброе имя. Нет уж,
как они себе хотят, эти чурбаны, а мы назло им будем себе жить да поживать, да
еще у важных господ, хотя, впрочем, мы там и голодаем, и прикрываем нежное свое
тело, – а у кого оно, может, и не такое уж нежное, – черными
хламидами, вроде того как на время праздничной процессии прикрывают и застилают
коврами навозные кучи. Честное слово, если бы мне только позволили и вышел
подходящий случай, я бы не то что здесь присутствующим, а и всему миру доказала,
что дуэнья есть вместилище всех добродетелей.
– Я полагаю, – молвила герцогиня, – что
добрая моя дуэнья донья Родригес права, и права вполне, но только сейчас не
время вступаться за себя и за других дуэний и оспаривать мнение негодного этого
аптекаря, укоренившееся в душе почтенного Санчо Пансы.
На это Санчо сказал:
– С тех пор как мне ударило в голову губернаторство, я
уже не страдаю слабостями, присущими слуге, и на всех дуэний на свете мне
теперь в высшей степени наплевать.
Спор о дуэньях, вероятно, еще продолжался бы, но в это время
снова послышались флейта и барабаны, что возвещало вступление дуэньи Гореваны в
сад. Герцогиня спросила герцога, не следует ли выйти ей навстречу, потому что
она как-никак графиня и знатная особа.
– Раз она графиня, – отвечал за герцога
Санчо, – то я положительно утверждаю, что вашим величиям надлежит выйти ей
навстречу, но раз она вместе с тем дуэнья, то я полагаю, что вам ни на один шаг
не следует сдвигаться с места.
– Кто тебя просит вмешиваться, Санчо? – спросил
Дон Кихот.
– Кто просит? – повторил Санчо. – Я
вмешиваюсь потому, что имею право вмешиваться, как оруженосец, обучавшийся
правилам вежливости в школе вашей милости, а ведь вы – наиучтивейший и наиблаговоспитаннейший
рыцарь, вы всем учтивцам учтивец, и вы же сами говорите, ваша милость: по этой
части что пересолить, что недосолить – прок один, и довольно, – кажется, я
достаточно ясно выразился.
– Санчо совершенно прав, – заметил герцог, –
прежде посмотрим, какова графиня с виду, а затем установим, какие почести ей
подобают.
В это время, так же точно, как и в первый раз, вошли
барабаны и флейта.
И на этом автор заканчивает краткую сию главу и начинает
новую, в которой будет продолжаться то же самое приключение, а оно является
одним из наиболее достойных внимания во всей нашей повести.
|