Увеличить |
Глава XLVI
Об ужасающей кутерьме с колокольчиками и котами, прервавшей
объяснения Дон Кихота с влюбленною Альтисидорою
Мы оставили Дон Кихота погруженным в раздумье, коего
причиною было пение влюбленной девицы Альтисидоры. С этими мыслями он лег спать,
и от них, точно от блох, ему не было ни отдыха, ни сна, а к ним еще
примешивалась мысль о спустившихся на чулке петлях; но как время быстролетно и
нет на свете такого обрыва, который преградил бы ему путь, то, оседлав ночные
часы, оно с великим проворством достигло часа утреннего. Тут Дон Кихот покинул
мягкую перину, облачился нимало не медля в свое одеяние из верблюжьей шерсти и,
чтобы скрыть прискорбный изъян на чулке, натянул походные сапоги; сверху он
накинул на себя алую мантию, на голову надел зеленого бархата шапочку с
серебряными позументами, через плечо перекинул перевязь со своим добрым
булатным мечом, взял в руки длинные четки, которые были при нем постоянно, и
весьма величественно и торжественно проследовал в гостиную, где герцог и герцогиня,
уже вполне одетые, по-видимому, ожидали его. В галерее же, через которую ему
надлежало пройти, его дожидалась Альтисидора со своей подругой; и, едва увидев
Дон Кихота, Альтисидора притворилась, будто ей дурно, а подруга подхватила ее
на руки и с чрезвычайною поспешностью начала расшнуровывать ей корсаж. Дон
Кихот все это заметил; приблизившись к девушкам, он сказал:
– Мне ясно, чем вызываются подобного рода обмороки.
– А мне неясно, – сказала подруга. –
Альтисидора – самая здоровая девушка в замке, за время нашего знакомства я ни
оха, ни вздоха от нее не слыхала. Будь прокляты все странствующие рыцари, какие
только есть на свете, если все они столь бесчувственны! Проходите, сеньор Дон
Кихот: пока ваша милость будет здесь стоять, до тех пор бедная девочка не
придет в себя.
Дон Кихот же ей на это сказал:
– Распорядитесь, сеньора, чтобы вечером в мой покой
принесли лютню: я, сколько могу, утешу страждущую эту девицу, ибо скорое
разочарование, наступающее в первоначальную пору любви, – это самое верное
средство.
Засим он поспешил удалиться, дабы никто его здесь не застал.
Стоило ему скрыться из виду, как лишившаяся чувств Альтисидора очнулась и
сказала подруге:
– Непременно нужно отнести ему лютню: по всей
вероятности, Дон Кихот намерен усладить наш слух музыкой, и у него это может
получиться недурно.
Они тотчас отправились к герцогине, рассказали о своей
встрече с Дон Кихотом и о том, что он просит лютню, герцогиня, чрезвычайно
обрадовавшись, немедленно сговорилась с герцогом и девушками сыграть с Дон
Кихотом веселую, но не злую шутку, и все, предвкушая удовольствие, стали ждать
вечера, между тем вечер наступил так же быстро, как быстро наступил этот день,
который, кстати сказать, их светлости провели в приятной беседе с Дон Кихотом.
И в этот же день герцогиня воистину и вправду послала своего слугу (того
самого, что изображал в саду заколдованную Дульсинею) к Тересе Панса с письмом
от ее мужа Санчо Пансы и с узлом с одеждой, которую тот оставил для Тересы, и
велела этому слуге дать ей потом подробный отчет о своей поездке. Слуга отбыл,
а в одиннадцать часов вечера Дон Кихот нашел у себя в комнате виолу;[463]
он подтянул струны, затем отворил решетчатый ставень и услыхал, что в саду
кто-то гуляет; тогда он быстро перебрал лады, с крайним тщанием настроил виолу,
прочистил себе гортань, откашлялся, а затем сипловатым, но отнюдь не фальшивым
голосом запел романс, который он сам же предварительно сочинил:
С петель разума срывать
Душу страсть умеет ловко,
Расслабляющую праздность
Применяя вместо лома.
Но работа, и шитье,
И домашние заботы –
Верное противоядье
От тревог и мук любовных,
Честной девушке, о браке
Помышляющей законном,
Скромность служит и приданым,
И завидной похвалою.
Ведь и странствующий рыцарь,
И столичный франт-придворный
Бойким только строят куры,
А берут в супруги скромниц.
Грех считать любовью чувство,
Что живет лишь миг короткий,
Что при встрече возникает,
А при расставанье блекнет.
Это лишь каприз минутный,
Что назавтра же проходит,
И не может он оставить
В нашем сердце след глубокий.
Кто по старой краске пишет,
Тот маляр, а не художник;
Там, где страсть жива былая,
Места нет для страсти новой.
Так мне в душу врезан образ
Дульсинеи из Тобосо,
Что никто ее оттуда
Вытеснить уже не может.
В человеке постоянство –
Драгоценнейшее свойство:
С помощью его влюбленных
До себя Амур возносит.
Только успел Дон Кихот, которого слушали герцог, герцогиня,
Альтисидора и почти все обитатели замка, дойти до этого места, как вдруг с
галереи, находившейся прямо над его окном, спустилась веревка с бесчисленным
множеством колокольчиков, а вслед за тем кто-то вытряхнул полный мешок котов, к
хвостам которых также были привязаны маленькие колокольчики. Звон колокольчиков
и мяуканье котов были до того оглушительны, что оторопели даже герцог с герцогиней,
которые все это и затеяли, а Дон Кихот в испуге замер на месте; и нужно же было
случиться так, чтобы некоторые из этих котов пробрались через решетку в
Дон-Кихотов покой и заметались туда-сюда, так что казалось, будто в комнату
ворвался легион бесов. Коты опрокинули свечи, горевшие в комнате, и всё
носились и носились в поисках выхода; между тем веревка с большими колокольцами
беспрерывно опускалась и поднималась. Большинство обитателей замка, не имевших
понятия, в чем суть дела, были изумлены и озадачены. Дон Кихот же вскочил,
выхватил меч и стал наносить удары через решетку, громко восклицая:
– Прочь, коварные чародеи! Прочь, колдовская орава! Я
Дон Кихот Ламанчский, и, что бы вы ни злоумышляли, вам со мною не справиться и
ничего не поделать.
Тут он накинулся с мечом на котов, метавшихся по комнате, и
начал осыпать их ударами; коты устремились к решетке и выпрыгнули через нее в
сад, но один кот, доведенный до бешенства ударами Дон Кихота, бросился ему
прямо на лицо и когтями и зубами впился в нос, Дон Кихот же от боли закричал не
своим голосом. Услышав крик и тотчас сообразив, в чем дело, герцог и герцогиня
поспешили на место происшествия и, общим ключом отомкнув дверь в покой Дон
Кихота, увидели, что бедный рыцарь изо всех сил старается оторвать кота от
своего лица. Сбежались люди с огнями и осветили неравный бой; герцог хотел было
разнять бойцов, но Дон Кихот закричал:
– Не гоните его отсюда! Дайте мне схватиться
врукопашную с этим демоном, с этим колдуном, с этим волшебником. Я ему покажу,
кто таков Дон Кихот Ламанчский.
Но кот, не обращая внимания на угрозы, визжал и еще глубже
запускал когти; наконец герцог отцепил его и выкинул в окно.
У Дон Кихота все лицо было в царапинах, досталось и его
носу, однако ж он весьма досадовал, что ему не дали окончить ожесточенную битву
с этим злодеем-волшебником. Принесли апарисиево масло,[464] и сама Альтисидора
белоснежными своими ручками перевязала ему раны; и, накладывая повязки, она
шептала:
– Все эти беды посылаются тебе, твердокаменный рыцарь,
в наказание за суровость и непреклонность твою. Дай бог, чтобы оруженосец твой
Санчо позабыл, что ему надлежит бичевать себя, дай бог, чтобы столь горячо
любимая тобою Дульсинея так и не вышла из-под власти волшебных чар и чтобы ты
ею не насладился и не взошел с нею на брачное ложе – во всяком случае, пока жива
я, тебя обожающая.
Ничего не ответил ей Дон Кихот, а лишь из глубины души
вздохнул; затем он лег на свою кровать и поблагодарил герцогскую чету за
оказанную услугу, которая дорога ему, дескать, не потому, что эта орава котов и
чародеев с колокольчиками в самом деле нагнала на него страху, а лишь как
изъявление доброго намерения их светлостей ему помочь. Герцог и герцогиня
пожелали ему спокойной ночи и удалились; неудачный конец шутки огорчил их, но
они не могли предполагать, что приключение это так дорого обойдется Дон Кихоту
и причинит ему такую неприятность, Дон Кихоту же оно и в самом деле стоило пятидневного
лежания в постели, и за это время с ним случилось новое приключение, еще
забавнее предыдущего, однако жизнеописатель Дон Кихота не намерен сейчас об
этом рассказывать и спешит к Санчо Пансе, который между тем чрезвычайно усердно
и весьма потешно занимался государственными делами.
|