Увеличить |
Глава X
Об
остроумной беседе, которую вели между собой Дон Кихот и его оруженосец Санчо
Панса
Тем
временем Санчо Панса, с которым не слишком любезно обошлись слуги монахов, стал
на ноги и, внимательно следя за поединком, мысленно обратился к богу: он просил
его даровать Дон Кихоту победу и помочь ему завоевать остров, коего
губернатором согласно данному им обещанию должен был стать его оруженосец.
Когда же стычка кончилась и Дон Кихот направился к Росинанту, Санчо бросился
подержать ему стремя, и не успел рыцарь наш сесть на коня, как он опустился
перед ним на колени, схватил его руку, поцеловал ее и сказал:
– Будьте
так добры, сеньор Дон Кихот, сделайте меня губернатором острова, который достался
вам в этом жестоком бою. Как бы ни был велик этот остров, все же я сумею на нем
губернаторствовать ничуть не хуже любого губернатора, какой только есть на
свете.
Дон
Кихот же ему на это сказал:
– Имей
в виду, брат Санчо, что это приключение, равно как и все ему подобные, суть приключения
дорожные, но не островные, и здесь ты всегда можешь рассчитывать на то, что
тебе проломят череп или же отрубят ухо, но ни на что больше. Дай срок, будут у
нас и такие приключения, которые дадут мне возможность сделать тебя не только
губернатором острова, но и вознести еще выше.
Санчо
горячо поблагодарил Дон Кихота и, еще раз поцеловав ему руку и край кольчуги,
подсадил его на Росинанта, сам же вскочил на осла и двинулся следом за своим
господином, а тот, ни слова больше не сказав путешественницам и даже не
попрощавшись с ними, быстрым шагом въехал в ближнюю рощу. Санчо трусил во весь
ослиный мах, но Росинант неожиданно обнаружил такую прыть, что оруженосцу за
ним было не поспеть, и в конце концов он принужден был крикнуть своему
господину, чтобы тот подождал его. Дон Кихот исполнил просьбу выбившегося из
сил оруженосца и натянул поводья, тот же, нагнав его, молвил:
– Вот
что я вам скажу, сеньор: не мешало бы нам укрыться в какой-нибудь церкви.[111] Ведь
мы оставили человека, с которым вы сражались, в самом бедственном положении,
так что, того и гляди, нагрянет Святое братство[112] и нас с вами схватят. А
пока мы выйдем на свободу, у нас, честное слово, глаза на лоб вылезут.
– Помолчи, –
сказал Дон Кихот. – Где ты видел или читал, чтобы странствующего рыцаря
привлекали к суду за кровопролития, сколько бы он их ни учинил?
– Насчет
провокролития я ничего не слыхал и отродясь ни на ком не
пробовал, – отвечал Санчо. – Знаю только, что тех, кто затевает на
больших дорогах драки, Святое братство по головке не гладит, остальное меня не
касается.
– Не
горюй, друг мой, – сказал Дон Кихот, – я тебя вырву из рук халдеев,
не то что из рук Братства. Но скажи мне по совести: встречал ли ты где-нибудь в
известных нам странах более отважного рыцаря, чем я? Читал ли ты в книгах,
чтобы какой-нибудь рыцарь смелее, чем я, нападал, мужественнее оборонялся, искуснее
наносил удары, стремительнее опрокидывал врага?
– По
правде сказать, я за всю свою жизнь не прочел ни одной книги, потому как не
умею ни читать, ни писать, – признался Санчо. – Но могу побиться об
заклад, что никогда в жизни не служил я такому храброму господину, как вы, ваша
милость, – вот только дай бог, чтобы вам не пришлось расплачиваться за вашу
храбрость в одном малоприятном месте. А теперь послушайтесь меня, ваша милость:
вам непременно надобно полечиться, – кровь так и течет у вас из уха, а у меня
в сумке имеется корпия и немножко белой мази.
– Во
всем этом не было бы никакой необходимости, – заметил Дон Кихот, –
если б я не забыл захватить в дорогу сосуд с бальзамом Фьерабраса:[113] одна
капля этого бальзама сберегла бы нам время и снадобья.
– Что
это за сосуд и что это за бальзам? – спросил Санчо Панса.
– Рецепт
этого бальзама я знаю наизусть, – отвечал Дон Кихот, – с ним нечего
бояться смерти и не страшны никакие раны. Так вот, я приготовлю его и отдам
тебе, ты же, как увидишь, что меня в пылу битвы рассекли пополам – а такие
случаи со странствующими рыцарями бывают постоянно, – недолго думая,
бережно подними ту половину, что упала на землю, и, пока еще не свернулась
кровь, с величайшею осторожностью приставь к той, которая осталась в
седле, – при этом надобно так ухитриться, чтобы они пришлись одна к другой
в самый раз. Затем дай мне только два глотка помянутого бальзама – и я вновь
предстану пред тобой свежим и бодрым.
– Коли
так, – сказал Панса, – то я раз навсегда отказываюсь от управления
островом и в награду за мою усердную и верную службу прошу одного: дайте мне,
ваша милость, рецепт этой необыкновенной жидкости. Ручаюсь, что за одну ее
унцию где угодно дадут не меньше двух реалов, а уж на эти деньги я сумею
прожить свой век честно и без горя. Прежде, однако ж, надобно узнать, дорого ли
стоит его изготовление.
– Три
асумбры[114]
обойдутся меньше трех реалов, – сказал Дон Кихот.
– Беда
мне с вами, ваша милость! – воскликнул Санчо. – Чего же вы ждете,
отчего же вы сами его не изготовляете и меня не научите?
– Молчи,
друг мой, – сказал Дон Кихот, – я тебе еще не такие тайны открою и не
такими милостями осыплю. А теперь давай лечиться – у меня мочи нет, как болит ухо.
Санчо
вынул из сумки корпию и мазь. Но тут Дон Кихот взглянул на разбитый свой шлем и
чуть не лишился чувств; затем положил руку на рукоять меча и, возведя очи к
небу, молвил:
– Клянусь
творцом неба и земли и четырьмя святыми Евангелиями, как если бы они лежали
предо мной, что отныне я буду вести такой же образ жизни, какой вел великий
маркиз Мантуанский после того, как поклялся отомстить за смерть своего
племянника Балдуина, а именно: клянусь во время трапезы обходиться без
скатерти, не резвиться с женой и еще чего-то не делать – точно не помню, но все
это входит в мою клятву, – до тех пор, пока не отомщу тому, кто нанес мне
такое оскорбление.
Санчо же
ему на это сказал:
– Примите
в соображение, сеньор Дон Кихот, что если этот рыцарь исполнил ваше приказание
и представился сеньоре Дульсинее Тобосской, стало быть, он исполнил свой долг и
не заслуживает новой кары, разве только совершит новое преступление.
– Твои
рассуждения и замечания вполне справедливы, – сказал Дон Кихот, –
поэтому я отменяю клятву вновь отомстить моему недругу. Зато я вновь даю клятву
и подтверждаю, что буду вести тот образ жизни, о котором я уже говорил, до тех
пор, пока не отниму у кого-нибудь из рыцарей такого же славного шлема, как
этот. И не думай, Санчо, что я бросаю слова на ветер: мне есть кому
подражать, – ведь буквально то же самое случилось со шлемом Мамбрина,[115]
который так дорого обошелся Сакрипанту.[116]
– Ах,
государь мой, да пошлите вы к черту все эти клятвы! – воскликнул
Санчо. – От них только вред здоровью и на душе грех. Подумайте сами: а ну
как мы еще не скоро встретим человека в шлеме, что нам тогда делать? Неужто вы
останетесь верны своей клятве, несмотря на все сопряженные с нею лишения и
неудобства? Ведь вам придется спать одетым, ночевать под открытым небом и
подвергать себя множеству других испытаний, о которых толкует этот выживший из
ума старик, маркиз Мантуанский, чьи обязательства вы ныне задумали взять на
себя. Помилуйте, сеньор, ведь по всем этим дорогам ездят не вооруженные люди, а
возчики да погонщики, которые не только не носят шлемов, а, пожалуй, и слова
такого отродясь не слыхивали.
– Ты
ошибаешься, – возразил Дон Кихот. – Не пройдет и двух часов, как
где-нибудь на распутье нам встретится великое множество вооруженных людей,
какого не насчитывало войско, двинувшееся на Альбраку[117] для того, чтобы
захватить Анджелику Прекрасную.
– Ну
ладно, пусть будет по-вашему, – сказал Санчо. – Дай бог, чтобы все
обошлось благополучно и чтобы поскорей пришло время завоевать этот остров,
который мне так дорого стоит, а там хоть бы и умереть.
– Я
уже говорил тебе, Санчо, чтобы ты об этом не беспокоился: не будет острова,
найдем какое-нибудь государство вроде Дании или Собрадисы[118] – вящему твоему
удовольствию, ибо это государства материковые, и там ты будешь чувствовать себя
совершенно в своей тарелке. А пока что оставим этот разговор, посмотри лучше,
нет ли у тебя в сумке чего-нибудь поесть: мы закусим и сей же час отправимся на
поиски замка, где бы нам можно было переночевать и приготовить бальзам, о
котором я тебе говорил, – клянусь богом, у меня очень болит ухо.
– У
меня есть луковица, немного сыру и несколько сухих корок, – объявил
Санчо, – но столь доблестному рыцарю, как вы, ваша милость, такие яства
вкушать не пристало.
– Как
мало ты в этом смыслишь! – воскликнул Дон Кихот. – Да будет тебе
известно, Санчо, что странствующие рыцари за особую для себя честь почитают
целый месяц не принимать пищи или уж едят что придется. И если б ты прочел
столько книг, сколько я, то для тебя это не явилось бы новостью, а я хоть и
много их прочел, однако ж ни в одной из них не нашел указаний, чтобы
странствующие рыцари что-нибудь ели, – разве случайно, во время роскошных
пиршеств, которые устраивались для них, в остальное же время они питались чем
бог пошлет. Само собой разумеется, не могли же они совсем ничего не есть и не
отправлять всех прочих естественных потребностей, ибо, в сущности говоря, это
были такие же люди, как мы, но, с другой стороны, они почти всю жизнь проводили
в лесах и пустынях, а поваров у них не было, – следственно, с таким же
успехом можно предположить, что обычною их пищей была пища грубая, вроде той,
которую ты мне сейчас предлагаешь. А потому да не огорчает тебя, друг Санчо,
то, что доставляет удовольствие мне, не заводи ты в чужом монастыре своего
устава и не сбивай странствующего рыцаря с пути истинного.
– Прошу
прощения, ваша милость, – сказал Санчо, – но ведь я уже вам говорил,
что я ни читать, ни писать не умею, и правила рыцарского поведения – это для
меня темный лес. Однако ж впредь, коль скоро вы рыцарь, я буду вас снабжать
сушеными плодами, а себя самого, коль скоро я не рыцарь, – всякого рода
живностью и вообще кое-чем посущественнее.
– Я
вовсе не говорю, Санчо, – возразил Дон Кихот, – что странствующие
рыцари обязаны пробавляться одними сушеными плодами, я лишь хочу сказать, что
плоды составляли обычное пропитание рыцарей да еще некоторые полевые травы, в
коих они, как и я, знали толк.
– Знать
толк в растениях – это великое дело, – заметил Санчо, – потому,
думается мне, когда-нибудь ваши знания нам вот как пригодятся!
Тут он
разложил свои припасы, и оба в мире и согласии принялись за еду. Но как и тому
и другому не терпелось добраться до ночлега, то они мигом покончили со своею
скудною и черствою трапезою. Затем снова сели верхами и, чтобы засветло прибыть
в селение, быстрым шагом поехали дальше; однако вскоре солнечные лучи погасли,
а вместе с ними погасла и надежда наших путешественников достигнуть желаемого, –
погасли, как раз когда они проезжали мимо шалашей козопасов, и потому они
решились здесь заночевать. И насколько прискорбно было Санчо Пансе, что они не
добрались до села, настолько же отрадно было Дон Кихоту думать, что он проведет
эту ночь под открытым небом: подобные случаи, казалось ему, являются лишним доказательством
того, что он настоящий рыцарь.
|