XXVI.
ЛЕС ШАТО-РЕНЬО
По
счастью, лес Шато-Реньо отстоял от Нуазэ не больше чем на полторы мили.
Габриэль быстро домчался до леса, но, избороздив его за добрый час вдоль и
поперек, так и не встретил никаких отрядов.
Наконец
на какой-то просеке ему послышался шум, топот копыт, смех и громкий говор. Это
наверняка не протестанты, ибо они не стали бы нарушать лесную тишину: им было
крайне важно передвигаться тихо и незаметно.
Впрочем,
все равно! Габриэль ринулся навстречу и увидел красные перевязи королевских
кавалеристов. Приблизившись к начальнику отряда, он узнал его. Это был барон де
Пардальян, храбрый молодой офицер, с которым он вместе сражался под началом
герцога де Гиза в итальянском походе.
– Ба! –
вскричал барон. – Да ведь это же граф де Монтгомери! А я-то думал, что вы
в Нуазэ!
– Я
оттуда.
– А
что там творится? Поезжайте с нами и по дороге все расскажете.
Габриэль
поведал ему о неожиданном появлении герцога Немура, о захвате площадки, о своем
посредничестве между двумя партиями и о мирных переговорах с таким счастливым
исходом.
– Черт
возьми! – воскликнул Пардальян. – Господину Немуру повезло! Вот бы и
мне так же! Знаете ли вы, на кого я иду сейчас?
– Наверняка
на Ла Реноди!
– Совершенно
верно. А знаете ли вы, кем мне доводится Ла Реноди?
– Насколько
припоминаю, он ваш двоюродный брат.
– Да,
он мой двоюродный брат, и мало того – он мой друг, мой боевой соратник.
Представляете, до чего же мне трудно идти против него?..
– О,
да… – согласился Габриэль. – Но вы уверены, что с ним встретитесь?
– Безусловно.
Я в этом убежден. Приказ, полученный мною, слишком ясен, а донос слишком точен.
Посудите сами: через четверть часа на второй просеке слева я столкнусь с Ла
Реноди.
– А
если вам пойти другой просекой? – шепнул ему Габриэль.
– Это
значит – изменить чести и долгу солдата! А если бы я и захотел, все равно
ничего бы не вышло. Со мною два лейтенанта, они, так же как и я, получили
личные приказания от герцога де Гиза и не допустят их нарушения. Единственная
возможность в том, что Ла Реноди согласится на сдачу, которую я ему предложу.
Правда, надежда эта очень слабая, ибо он горд и храбр, да и сил у него не меньше,
чем у меня… Но вы, граф, мне очень помогли бы, если бы предложили ему мировую.
– Я
сделаю что смогу.
– Черт
бы побрал все эти междоусобные войны! – пробурчал Пардальян.
Минут
десять они ехали молча, потом свернули на вторую просеку слева.
– Мы
приближаемся, – заметил Пардальян. – У меня сердце так и колотится…
Накажи меня бог, но впервые в жизни я чувствую страх.
Теперь
королевские кавалеристы уже не смеялись и не болтали, а продвигались медленно,
осторожно. Не проехали они и двухсот шагов, как за деревьями им почудился блеск
оружия. Однако разбираться долго не пришлось, потому что в ту же минуту впереди
раздался резкий окрик:
– Стой!
Кто идет?
– Это
Ла Реноди! – обратился Пардальян к Габриэлю и крикнул в ответ: –
Валуа и лотарингцы!
В этот
же миг на просеке показался верхом на коне Ла Реноди во главе своего отряда. Он
остановил отряд и один сделал несколько шагов навстречу.
Пардальян
проделал то же самое. Остановив своих людей, он вместе с Габриэлем двинулся к
Ла Реноди.
Казалось,
будто два друга спешат обняться после долгой разлуки, а не два врага, готовые
схватиться между собою.
– Я
бы ответил вам как полагается, – сказал Ла Реноди, – если бы мне не
почудился голос друга… Уж не под этим ли забралом скрывается мой дорогой
Пардальян?
– Да,
это я, бедный мой Ла Реноди. Я здесь для того, чтобы дать тебе добрый братский
совет: откажись от своей затеи, друг мой, и сложи поскорее оружие.
– Неужто
это братский совет? – не без иронии спросил Ла Реноди.
– Да,
господин де Ла Реноди, – вмешался Габриэль, выступая вперед, – это
совет беспристрастного друга, я за это ручаюсь! Кастельно ныне утром сдался
герцогу Немуру, и вы погибнете, если не последуете его примеру.
– Ба,
господин де Монтгомери! Значит, и вы с этими?
– Я
не с этими, но и не с вами, – грустно отозвался Габриэль. – Я –
между.
– О,
извините меня, граф! – воскликнул Ла Реноди, услыхав полные достоинства и
благородства слова Габриэля. – Я не хотел вас оскорбить, я скорее в самом
себе усомнился бы, нежели в вас.
– Тогда
поверьте мне и не вступайте в бесполезную и обреченную битву. Сдавайтесь.
– Невозможно!
– Но
пойми же, здесь только первый наш авангард! – разгорячился Пардальян.
– А
мы? Неужели ты думаешь, что я начал дело лишь с одной кучкой храбрецов?
– Но
я предупреждаю, – продолжал Пардальян, – что у тебя в рядах есть
предатели.
– Они
успели перебежать к нам! – возразил Ла Реноди.
– Я
обещаю тебе, что выхлопочу для тебя помилование у герцога де Гиза!
– Помилование!
Мне ждать помилования! Да я сам буду еще других миловать!
– Ла
Реноди, Ла Реноди! Ты не заставишь меня поднять меч на тебя! Годфруа, мой
старый соратник, друг моей юности!
– И
все-таки будь готов к этому, Пардальян! Ты знаешь меня слишком хорошо, ты сам
не допустишь мысли, что я уступлю без боя…
– Ла
Реноди, – вскричал Габриэль, – поймите, до чего вы не правы!..
Но
договорить он не успел.
Солдаты
с обеих сторон, ничего не понимавшие в этих странных переговорах своих
начальников, горели нетерпением перейти к делу.
– Что
за дьявольщина! Чего они разболтались? – ворчали солдаты Пардальяна.
– Они,
должно быть, думают, что мы пришли послушать их светскую беседу! – злились
гугеноты.
– Ну,
погоди же! – сказал один из них. – Уж я-то знаю, как покончить с их
болтовней.
И как
раз в тот момент, когда начал говорить Габриэль, он выстрелил из пистоли в
солдат Пардальяна.
– Видишь! –
вскричал Пардальян. – Первый выстрел – с твоей стороны!
– Без
моего приказа! – крикнул в ответ Ла Реноди. – А впрочем, жребий
брошен, тем хуже! За дело! Друзья, вперед!
– Вперед!
Загремели
выстрелы.
Тем
временем Габриэль, чуть отведя свою лошадь в сторону, неподвижно стоял между
королевским и гугенотским отрядами. После первых же залпов ему пробили пулей
султан на шлеме, лошадь под ним пала. А он, мгновенно соскочив с падающего
коня, так и остался стоять на месте, словно о чем-то задумавшись среди страшной
схватки.
Когда
дым рассеялся, оба отряда бросились врукопашную. Габриэль и тут не двинулся,
даже не прикоснулся к эфесу своей шпаги и только мрачно смотрел, как яростными
ударами осыпают друг друга противники.
Наконец
протестанты дрогнули – их было меньше числом, да и дисциплина у них была
слабее.
Ла
Реноди, оказавшись в гуще боя, неожиданно столкнулся с Пардальяном.
– Ко
мне! – крикнул он ему. – Дай мне умереть от твоей руки!
– О,
кто из нас великодушней, тот и убьет другого! – прозвучал ответ
Пардальяна.
И они
ринулись друг на друга. Ла Реноди кружился вокруг Пардальяна, а тот, стоя в
седле, неустанно отражал и наносил удары. Наконец шпага Ла Реноди вонзилась в
грудь Пардальяна, и тот свалился.
Но крик
испустил не Пардальян, нет, это закричал Ла Реноди.
По
счастью, он так и не убедился в своей печальной победе, ибо Монтиньи, паж
Пардальяна, пищальным выстрелом вышиб его из седла. Однако смертельно раненный
Ла Реноди успел еще расквитаться со смертью и, обернувшись назад, пронзил шпагой
стрелявшего в него пажа. И тогда вокруг этих трех безжизненных тел закипело
неистовое побоище. Но гугеноты держались уже не так стойко и вскоре после
гибели своего начальника были окончательно разбиты. Большая часть их погибла,
иных взяли в плен, другие обратились в бегство.
Эта
битва, свирепая и кровопролитная, длилась не больше десяти минут. Вскоре
королевская конница двинулась обратно в Амбуаз; тела Пардальяна и Ла Реноди
взвалили на одну лошадь, чтобы доставить их вместе.
Габриэль
так и не получил ни единой царапины, и скорее всего потому, что обе стороны его
берегли; со скорбью смотрел он на эти два тела, в которых совсем недавно бились
самые благородные сердца на свете.
«Кто из
двух был храбрее? – спрашивал он сам себя. – Кто из них больше любил
другого? По ком из них плачет родная страна?»
|