XVIII.
ВЫБОР КОКЕТКИ
Если с
помощью мемуаров и хроник того времени восполнить рассказ Алоизы, которую Перро
Давриньи, ее муж, конюший и друг графа де Монтгомери, когда-то посвящал во все
обстоятельства жизни графа, то мрачная биография графа Жака, отца Габриэля,
предстанет перед нами в нижеследующем виде. Сыну она известна была только в
общих чертах, трагического же конца ее он так же не знал, как и все.
Жак де
Монтгомери, сеньор де Лорж, был, как и все его предки, мужественным и смелым
человеком. При воинственном Франциске I графа всегда видели в первых рядах
сражающихся. Он рано дослужился до чина полковника французской пехоты.
Однако
среди сотни громких его дел было одно весьма неприятное происшествие, о котором
вскользь упомянул Нострадамус.
Случилось
это в 1521 году. Графу де Монтгомери только что исполнилось двадцать лет, и был
он тогда еще капитаном. Зима выдалась суровая, и молодые люди во главе с
молодым королем Франциском I играли однажды в снежки. Игра была эта
небезопасная, хотя и довольно в ту пору распространенная. Игроки делились на
две партии: одна защищала дом, другая штурмовала его снежками. Граф д'Ангиен,
сеньор де Серизоль, был как-то убит в такой игре. А на этот раз граф Жак чуть
было не убил короля. После игры решили согреться. Огонь в камине погас, и все
молодые эти сорванцы, толкаясь и крича, хотели сами его разжечь. Жак первый
подскочил к камину с горящей головешкой в руках и, столкнувшись с замешкавшимся
Франциском, нечаянно сильно ударил его раскаленной головешкой по лицу. Король
отделался, по счастью, только раной, впрочем довольно тяжелой, и некрасивый
рубец, оставшийся от нее, послужил основанием для новой моды, введенной тогда
Франциском I: длинных бород и коротких волос.
Так как
граф де Монтгомери искупил затем свою злополучную неловкость целым рядом блестящих
подвигов, то король на него не гневался и дал ему возможность подняться до
высших ступеней в придворной и военной иерархии. В 1530 году граф Жак женился
на Клодине де Лабуасьер. Это был чисто светский брак, в основе которого не было
взаимного влечения. Однако муж долго оплакивал жену, когда она умерла в 1533
году, родив Габриэля. Впрочем, в основе его характера лежала грусть, присущая
людям, которых коснулся злой рок. Сделавшись одиноким вдовцом, он увлекался только
военным делом, бросаясь в пекло огня. Но в 1538 году, после перемирия, заключенного
в Ницце, когда этот деятельный, боевой офицер вынужден был превратиться в
придворного и прогуливаться по галереям Турнелля и Лувра с парадной шпагой на
боку, он чуть было не умер от тоски.
Его
спасла и погубила новая страсть.
Этого
старого ребенка, крепкого и простодушного, очаровала царственная Цирцея: он влюбился
в Диану де Пуатье.
Три
месяца он вертелся около нее, хмурый и мрачный, не произнося ни слова, но глядя
на нее глазами, которые говорили все. Этого ей было вполне достаточно, чтобы
понять полную победу над ним, и она записала ее, как бы на всякий случай, в
уголке своей памяти.
И случай
представился. Франциск I стал небрежно обращаться со своей прекрасной фавориткой,
предпочитая ей госпожу д'Этамп.
Когда
признаки охлаждения сделались явными, Диана впервые в жизни заговорила с Жаком
де Монтгомери.
Произошло
это в Турнелле, на празднике, который устроил король в честь новой фаворитки.
– Господин
де Монтгомери! – подозвала Диана графа.
Взволнованный
и растерянный, он подошел к ней и неловко поклонился.
– Как
вы грустны! – сказала она.
– Смертельно
грустен, сударыня.
– О
господи, отчего же?
– Оттого,
что хотел бы пойти на смерть.
– Ради
кого-нибудь, надо думать?
– Ради
кого-нибудь – это было бы очень приятно, но и просто так, ни ради чего,
было бы тоже не худо.
– Что
за страшная меланхолия! Откуда она взялась у вас?
– Откуда
мне это знать, сударыня?
– А
я знаю это, сударь! Вы любите меня.
Жак
побледнел. Затем, набравшись мужества, которого здесь понадобилось больше, чем
ринуться одному на целый неприятельский батальон, он ответил хриплым и дрожащим
голосом:
– Да,
сударыня, я люблю вас. Тем хуже!
– Тем
лучше, – засмеялась Диана.
– Как
вас понять? – воскликнул ошеломленный Монтгомери. – Ах, осторожнее,
герцогиня! Это не игра. Это любовь, пусть даже безнадежная, но искренняя и
глубокая…
– Почему
же безнадежная? – спросила Диана.
– Герцогиня,
простите за откровенность, но не в моих правилах приукрашивать вещи словами.
Разве вас не любит король?
– Это
верно, – вздохнула Диана, – он любит меня.
– Стало
быть, вы видите, что мне нельзя – если даже я смею вас любить, –
нельзя говорить вам об этой неподобающей любви.
– Неподобающей
вам, вы правы.
– О
нет, не мне! – воскликнул граф. – И если бы когда-нибудь оказалось
возможным…
Но Диана
остановила его, сказав с величавой грустью и с хорошо разыгранным достоинством:
– Довольно,
господин де Монтгомери. Прошу вас, прекратим этот разговор.
Холодно
ему поклонившись, она удалилась, предоставив бедному графу колебаться между
самыми противоречивыми чувствами: ревностью, любовью, ненавистью, страданием и
радостью. Итак, Диана знает, что он ее боготворит! Но он ее, может, оскорбил!
Он мог показаться ей несправедливым, неблагодарным, жестоким!
На другой
день Диана де Пуатье сказала королю Франциску:
– Знаете,
государь, господин де Монтгомери влюблен в меня.
– Вот
как? – засмеялся король. – Ну что же, Монтгомери старинный род, и
знатны они почти так же, как я. А сверх того они почти так же храбры и, как я
вижу, почти так же любят женщин.
– И
это все, что вы можете мне сказать? – спросила Диана.
– А
что ж мне, по-вашему, сказать вам, дорогая? – прищурился король. –
Неужели же я должен сердиться на графа Монтгомери только за то, что у него, как
и у меня, хороший вкус?
– Если
бы вопрос касался госпожи д'Этамп, вы бы этого не сказали, – пробормотала
оскорбленная Диана.
Больше
она не возвращалась к этому разговору, но решила продолжить испытание. Снова
встретившись через несколько дней с графом Жаком, она опять окликнула его:
– Господин
де Монтгомери! Вы стали еще печальнее?
– Это
естественно, герцогиня! – смиренно ответил граф. – Ведь я трепещу при
мысли, что, быть может, обидел вас.
– Не
обидели, сударь, а только огорчили, – вздохнула герцогиня.
– О,
сударыня, как же я мог причинить вам хоть малейшую боль, если за одну вашу
слезинку готов пролить всю свою кровь!
– Но
ведь вы дали мне понять, что фаворитка короля не вправе мечтать о любви
дворянина.
– Ах,
я хотел сказать, герцогиня, лишь то, что вы не можете меня любить, потому что
вас любит король и вы любите его.
– Король
меня не любит, и я не люблю его, – ответила Диана.
– Отец
небесный! Но, значит, вы могли бы полюбить меня? – воскликнул Монтгомери.
– Любить
вас я могу, – ответила спокойно Диана, – но никогда не могла бы вам в
этом признаться.
– Отчего
же?
– Для
спасения жизни моего отца я могла еще стать фавориткой короля, но для
поддержания своей чести я не стану возлюбленной графа де Монтгомери.
Свой
отказ она сопроводила таким страстным и томным взглядом, что граф не выдержал.
– О,
герцогиня, – сказал он кокетке герцогине, – если бы вы любили, как я…
– Что
тогда?
– Тогда –
какое мне дело до всех этих светских предрассудков, до чести? Для меня вся Вселенная –
это вы. Я люблю вас всем пылом первой любви. И если ваша любовь равна моей,
станьте графиней Монтгомери, станьте моей женой!
– Благодарствуйте,
граф, – ответила, торжествуя, Диана. – Я не забуду этих благородных и
великолепных слов. А пока знайте, что мои цвета – зеленый и белый!
Жак
пылко поцеловал белую руку Дианы, испытывая такое счастье, будто стяжал корону
мира.
И когда
на другой день Франциск I, беседуя с Дианой, заметил, что ее новый поклонник
стал носить ее цвета, она ответила, зорко наблюдая за реакцией короля:
– Он
имеет право на эти цвета, ваше величество. Как же мне не позволить ему носить
их, если он предлагает мне носить его имя?
– Неужели? –
удивился король.
– Я
не шучу, государь, – уверенно заявила герцогиня.
На миг
ей показалось, будто ее затея удалась и от ревности в душе неверного проснется
любовь.
Но
король, помолчав, встал и, чтобы положить конец этой беседе, весело сказал:
– Если
это так, то пост великого сенешаля, вакантный со времени смерти господина де
Брезе, вашего первого мужа, будет нашим свадебным подарком господину де Монтгомери.
– И
господин де Монтгомери сможет его принять, – выпрямилась Диана.
Король с
улыбкой поклонился и, не ответив, отошел от нее.
Сомнений
не было: госпожа д'Этамп одержала верх. Раздосадованная честолюбивая Диана
сказала в тот же день ликующему Жаку:
– Мой
доблестный граф, мой благородный Монтгомери, я люблю тебя.
|