X.
МЕЖ ДВУХ ОГНЕЙ
Мрачные
контракты принцесс Елизаветы и Маргариты предстояло заключить в Лувре 28 июня.
Король вернулся в Париж, но был мрачен и озабочен как никогда.
Со
времени непредвиденной встречи в лесу жизнь его превратилась в пытку. Он
избегал одиночества и бесконечными развлечениями пытался облегчить мрачные,
терзающие его мысли.
Король
никому не рассказывал об этой встрече. И хотя он жаждал поведать о ней
какому-нибудь преданному сердцу, но все же боялся это сделать. Он сам еще не знал,
чему верить и что предпринять, а этот мрачный неотступный образ томил его день
и ночь.
Наконец
он решил открыться Диане де Кастро, догадываясь о ее свиданиях с Габриэлем.
Молодой граф наверняка выходил из ее покоев, когда он столкнулся с ним в первый
раз. Диана, должно быть, знает его намерения. Она вполне может либо успокоить,
либо предупредить своего отца, ибо он интуитивно чувствовал, что дочь
взволнована не меньше его.
Герцогиня
де Кастро и не подозревала о странных встречах короля и Габриэля. Не знала она
также и о том, что сталось с Габриэлем после его визита в Лувр.
Андре,
которого она отправила на улицу Садов святого Павла, вернулся ни с чем.
Габриэль снова исчез из Парижа.
В
полдень 26 июня Диана, пригорюнившись, сидела у себя, когда одна из ее
камеристок торопливо проскользнула в комнату и доложила о приходе короля.
Генрих
II был серьезен и, поздоровавшись, сразу же приступил к делу.
– Милая
моя Диана, – сказал он, глядя на нее в упор, – мы с вами давно не
говорили о виконте д'Эксмесе, которому ныне присвоен титул графа де Монтгомери.
Давно ли вы виделись с ним?
При
имени Габриэля Диана вздрогнула, побледнела и с трудом выдавила из себя:
– Государь,
после возвращения из Кале я видела его только раз.
– Где?
– Здесь,
в Лувре.
– Недели
две назад?
– Верно,
государь, не больше двух недель.
– А
я-то еще сомневался! – усмехнулся король и замолк, как бы собираясь с
мыслями.
Подавляя
в себе безотчетный страх, Диана пристально смотрела на него, пытаясь разгадать
причину этого неожиданного вопроса.
Но лицо
отца было непроницаемо.
Наконец,
собрав все свое мужество, она заговорила:
– Извините
меня, государь, за нескромный вопрос… Почему вы после столь долгого молчания
заговорили со мной о том, кто спас меня в Кале от бесчестья?
– Вы
хотите знать, Диана?
– Да,
государь.
– Пусть
будет так. Нежной и преданной дочери я могу все открыть. Итак, слушайте меня,
Диана!
И Генрих
рассказал ей о двух своих встречах с Габриэлем, о необъяснимом гневном молчании
молодого человека, о том, как он в первом случае не ответил ему на поклон, а во
втором – не протянул ему руку помощи.
– Ведь
его проступки велики, Диана! – закончил Генрих, стараясь не обращать
внимания на волнение дочери. – Но я превозмог это поношение, я стерпел,
ибо в свое время он пострадал по моей вине… а также и оказал великие заслуги
государству и недостаточно был за них вознагражден…
И,
бросив на нее пронизывающий взгляд, добавил:
– Я
не знаю и не хочу знать, Диана, насколько вы посвящены в мои счеты с виконтом,
но знайте одно: я стерпел только потому, что признаю себя неправым и сожалею о
сделанной ошибке… Но, может, я напрасно так поступил… Кто знает, к чему могут
привести его поступки… Не лучше ли мне заранее обезопасить себя от дерзостей
этого господина? Вот об этом-то я и хотел по-дружески с вами посоветоваться,
Диана.
– Благодарю
вас, государь, за такое доверие, – грустно отозвалась Диана, оказавшаяся
меж двух огней: ей надлежало теперь выполнить свой долг не только перед отцом,
но… и перед Габриэлем.
– Благодарить
меня не стоит… все это в порядке вещей… Но что же вы все-таки скажете? –
настаивал король, видя, что дочь его колеблется.
– Я
скажу… – запинаясь, произнесла Диана, – что у вашего величества… есть
основания… быть более осмотрительным с виконтом д'Эксмесом…
– Не
думаете ли вы, Диана, что моя жизнь в опасности?
– О
государь, я так не сказала… Но мне кажется, что господину д'Эксмесу нанесено
тягчайшее оскорбление… И можно опасаться…
Диана в
испуге остановилась, лоб ее покрылся испариной. Не стала ли она доносчицей? Не
покрыла ли себя вынужденным позором?.. Но Генрих истолковал ее страдания
по-иному.
– О,
я тебя понимаю, Диана! – вскричал он, расхаживая по комнате. – Да, я
так и думал… Извольте видеть – я должен опасаться этого юнца!.. Нет, жить
под дамокловым мечом над головой невыносимо! Короли не простые дворяне, у них
другие обязанности… Я прикажу, чтобы господина д'Эксмеса арестовали.
И он
было двинулся к двери, но Диана бросилась к нему. Как! Габриэля обвинят,
возьмут под стражу, бросят в тюрьму, и она, Диана, его выдала! Этого перенести
она не могла! И потом, в словах Габриэля не было прямой угрозы!..
– Государь,
одну минуту, – взмолилась она. – Вы ошиблись, клянусь вам, вы
ошиблись! Разве я упомянула о какой-нибудь опасности для вас?.. Во всем, что он
говорил мне, не было и намека на преступление. Если было бы иначе, разве я бы
не сказала вам?
Король
остановился.
– Пожалуй,
так. Но что же означали ваши слова?
– Я
хотела сказать, государь, что вам следует избегать таких встреч, когда
обиженный подданный может забыть долг почтения к своему государю. Но от
непочтения далеко до цареубийства! Государь, достойно ли вам наносить ему еще
одну обиду?!
– Нет,
конечно, не к этому я стремился, – ответил король, – и коль скоро вы
рассеиваете мое беспокойство и берете на себя ответственность за мою жизнь, то
я могу не тревожиться…
Диана
торопливо перебила его:
– Не
тревожиться? Но к этому я тоже вас не призывала! Какую ответственность вы
хотите возложить на меня! Напротив, ваше величество, вам нужно быть все время
начеку!
– Нет,
Диана, я не в силах постоянно прятаться и трепетать… Две недели я не живу… С
этим надо кончать. Выбор только один. Либо я, поверив вашему слову, спокойно
живу в свое удовольствие, помышляя только о государстве, а не о каком-то там
виконте д'Эксмесе, либо я лишаю его возможности вредить мне и поручаю это тем
людям, которые обязаны охранять мою особу.
– Но
кто же они? – спросила Диана.
– Прежде
всего коннетабль де Монморанси, глава армии.
– Монморанси! –
в ужасе повторила она.
При
ненавистном имени Монморанси ей сразу припомнились все несчастья отца Габриэля,
его долгое, мучительное заточение и гибель. Если Габриэль попадет в руки
коннетабля, его ждет такая же участь – он погиб…
А пока
все эти мысли молнией проносились в голове Дианы, король задал ей еще один
мучительный вопрос:
– Так
вот, Диана, какой же ты дашь мне совет? Ты лучше меня знаешь, насколько велика
опасность, и твое слово будет для меня законом. Как же поступить: забыть о
виконте или, напротив, усилить за ним надзор?
Слова
эти, или, вернее, тон, с которым произнес их король, ужаснули Диану.
– Государь,
я не могу дать иного ответа, чем тот, который подскажет вам ваша совесть. Если
бы вы сами не оскорбили в свое время виконта, вы бы наверняка не стали со мной
советоваться, как наказать виновного. Нерешительность вашего величества вызвана
более веской причиной… И, признаться, я не вижу никаких оснований для особого
беспокойства. Ведь если бы господин д'Эксмес помышлял о преступлении, он бы не
упустил удобной возможности ни в галерее Лувра, ни в лесах Фонтенбло.
– Довольно,
Диана. Ты сняла с моей души тяжкое бремя. Благодарю тебя, дитя мое, и больше не
будем об этом говорить. Теперь я могу с легким сердцем заняться подготовкой
свадебных празднеств. Я хочу, чтоб они были блистательны, и хочу, чтоб и ты там
блистала, – слышишь, Диана?
– Ваше
величество, извините меня, но я как раз хотела просить у вас позволения не
участвовать в этих забавах. Мне бы хотелось побыть в одиночестве!
Король
удивился:
– Как,
Диана, разве ты не знаешь, что это будет великолепнейший праздник? Будут разные
игры, будут состязания… я сам выйду на ристалище среди прочих участников.
Почему ты избегаешь такого захватывающего зрелища?
– Государь,
мне нужно молиться, – твердо ответила Диана.
Через
несколько минут король покинул герцогиню де Кастро. Он облегчил свою душу от терзавших
его тревог, целиком переложив их на хрупкие плечи бедной Дианы.
|