XI.
МИР ИЛИ ВОЙНА?
7 июня
Королевский совет заседал в полном составе. Рядом с Генрихом II и принцами
крови расположились коннетабль Анн де Монморанси, кардинал Лотарингский и брат
его Карл де Гиз, архиепископ Реймский, канцлер Оливье де Лаквиль, президент
Бертран, граф Омальский, графы Седан, Юмьер и Сент-Андре с сыном.
Виконт
д'Эксмес в качестве капитана гвардии стоял у дверей с обнаженной шпагой.
Весь
интерес заседания, как и всегда, заключался в своеобразном состязании в
честолюбии между враждующими домами Монморанси и Гизов, представленных в Совете
на сей раз самим коннетаблем и кардиналом.
– Государь, –
говорил кардинал Лотарингский, – опасность велика, враг у ворот. Огромная
армия скапливается во Фландрии, и завтра же Филипп Второй может вторгнуться на
нашу территорию, а Мария Английская – объявить нам войну. Государь, тут
нужен бесстрашный полководец, молодой и сильный, который бы мог действовать
смело и решительно и одно имя которого уже приводило бы в трепет испанца.
– Каково,
например, имя вашего брата, господина де Гиза, – иронически вставил
Монморанси.
– Да,
таково имя моего брата, вы правы, – отрезал кардинал, – таково имя
победителя при Меце, Ренти и Валенцы. Да, государь, именно герцога де Гиза
необходимо как можно скорее отозвать из Италии, где он испытывает недостаток в
средствах, где ему только что пришлось снять осаду с Чивителлы и где он и его
армия превращаются в никому не нужную обузу, тогда как здесь они послужили бы
верным оплотом против вторжения чужеземцев.
Король
небрежно повернулся в сторону коннетабля, как бы говоря ему: ваше слово.
– Государь, –
заговорил господин де Монморанси, – отзовите армию, тем более что это блистательное
завоевание Италии, как я и предсказывал, кончается смехотворно. Но для чего вам
ее отводить? Посмотрите, какие известия получены с севера: на границе с
Нидерландами все спокойно; Филипп Второй трепещет, Мария Английская
безмолвствует. От вас самих зависит возобновить перемирие, государь, или
продиктовать условия мира. Вам нужен не полководец, действующий очертя голову,
а министр, опытный и благоразумный, не ослепляемый честолюбивым пылом
молодости, способный заложить основы достойного и почетного для Франции
прочного мира.
– Нужен
такой министр, например, как сам господин коннетабль, – язвительно вставил
кардинал Лотарингский.
– Да,
как я! – надменно вскинулся Анн де Монморанси. – Я открыто советую
королю не волноваться из-за какой-то там войны, вести которую придется лишь в
том случае, если он сам пожелает воевать. Внутренние дела, состояние финансов,
интересы религии заслуживают гораздо большего внимания; и рассудительный
дипломат нам нужен сейчас во сто раз больше, чем самый предприимчивый военачальник.
– И
во сто раз больше иметь право притязать на благосклонность его величества, не
так ли? – едко спросил кардинал Лотарингский.
– Его
высокопреосвященство закончил мою мысль, – хладнокровно продолжал Монморанси, –
и коли уж затронули этот вопрос, я дерзну попросить у его величества
доказательства того, что мои миролюбивые усилия ему приходятся по душе.
– Какое
еще доказательство? – вздохнул король.
– Государь,
я умоляю ваше величество открыто объявить о чести, оказанной вами моему дому, –
о согласии на брак моего сына с герцогиней Ангулемской. Я нуждаюсь в этом
официальном подтверждении и в этом торжественном обещании, чтобы твердой
поступью продолжать свой путь, не терзаясь сомнениями моих друзей и нелепыми
нападками моих врагов.
Этот
смелый выпад встречен был двояко: возгласами одобрения или возмущения в зависимости
от симпатии и склонностей того или другого члена Совета.
Габриэль
вздрогнул и побледнел, но тут же приободрился, когда кардинал Лотарингский живо
ответил:
– Насколько
я знаю, булла святого отца, расторгающая брак Франциска де Монморанси и Жанны
де Фиен, еще не прибыла и может вообще не прибыть.
– Тогда
можно будет обойтись и без нее, – сказал коннетабль. – Эдиктом можно
объявить недействительными тайные браки.
– Разумеется,
можно поступить и так, – отозвался король, по слабости характера и равнодушию
готовый, казалось, уступить настойчивости коннетабля.
Габриэль,
чтоб не упасть, вынужден был опереться на шпагу.
Глаза у
коннетабля заискрились от радости. Партия мира, благодаря его наглой беззастенчивости,
по-видимому, решительно восторжествовала.
Но в
этот миг во дворе зазвучали трубы. Играли какой-то незнакомый мотив. Члены
Совета обменялись недоуменными взглядами. Почти одновременно вошел
церемониймейстер и, низко поклонившись, доложил:
– Сэр
Эдуард Флеминг, герольд Англии, ходатайствует о чести предстать пред его величеством.
– Введите
герольда Англии, – удивленно, но спокойно ответил король.
По знаку
Генриха вокруг него расположились дофин и принцы, а за ними – остальные
члены Королевского совета. Появился герольд, сопутствуемый только двумя
оруженосцами. Он поклонился сидевшему в кресле королю. Тот небрежно кивнул ему.
После
этого герольд провозгласил:
– «Мария,
королева Англии и Франции, Генриху, королю Франции. За связь и дружбу с английскими
протестантами, врагами нашей веры и нашего отечества, и за предложение и
обещание помогать и покровительствовать им, мы, Мария Английская, объявляем
войну на суше и на море Генриху Французскому». И в залог этого вызова я, Эдуард
Флеминг, герольд Англии, бросаю здесь мою боевую перчатку.
Повинуясь
жесту короля, виконт д'Эксмес поднял перчатку сэра Флеминга.
– Благодарю, –
сухо обратился Генрих к герольду.
Затем,
отстегнув великолепную цепь, которая была на нем, он передал ее герольду через
Габриэля и произнес, снова наклонив голову:
– Можете
удалиться.
Тот
отвесил глубокий поклон и вышел. Спустя минуту снова зазвучали английские
трубы, и только тогда король нарушил молчание.
– Сдается
мне, – сказал он коннетаблю, – что вы несколько поторопились, обещая
нам мир и уверяя нас в добрых намерениях королевы Марии. Это покровительство,
якобы оказываемое нами английским протестантам, – лишь благочестивый
предлог, прикрывающий любовь нашей сестры, королевы Английской, к ее молодому
супругу Филиппу Второму. Война с двумя супругами… Ну, что там? Что еще
случилось, Флоримон?
– Государь, –
доложил вернувшийся церемониймейстер, – экстренный курьер от господина
пикардийского губернатора.
– Будьте
добры, господин кардинал, – любезно попросил король, – просмотрите
почту.
Кардинал
вернулся с депешами и передал их Генриху.
– Ну,
господа, – сказал король, пробежав их, – вот и новости другого сорта.
Войска Филиппа Второго… собираются в Живе, и господин Гаспар де Колиньи[25] доносит нам,
что их возглавляет герцог Савойский. Достойный противник! Ваш племянник
полагает, господин коннетабль, что испанская армия готовится штурмовать Мезьер
и Рокруа, чтобы отрезать Мариенбург. Он срочно просит подкреплений для усиления
этих пунктов и отражения первых атак.
Волнение
охватило всех собравшихся.
– Господин
де Монморанси, – продолжал король, спокойно улыбаясь, – не везет вам
сегодня с предсказаниями. Мария Английская безмолвствует, говорили вы, а нас
только что оглушили ее трубы. Филипп Второй… трепещет, и Нидерланды спокойны,
говорили вы также, а король Испанский так же мало нас боится, как и мы его. Во
Фландрии, видимо, идет немалая возня. Так что, думается, благоразумные
дипломаты должны ныне уступить место смелым полководцам.
– Государь, –
отозвался Анн де Монморанси, – я коннетабль Франции, и война мне лучше
знакома, чем мир.
– Это
верно, кузен, – ответил король, – и я с удовольствием вижу, что ваш
воинственный дух воспрянул. Извлеките же свой меч из ножен, я буду только этому
рад. Я хотел всего лишь сказать, что война должна отныне стать единственной
нашей заботой… Господин кардинал Лотарингский, напишите своему брату, герцогу
де Ги-зу, что ему следует вернуться немедленно. Ну, а внутренние и семейные
дела придется на время отложить… Что же касается брака герцогини Ангулемской,
то мы, пожалуй, хорошо сделаем, если дождемся санкции папы.
Коннетабль
скорчил гримасу, кардинал усмехнулся, Габриэль вздохнул с облегчением.
– Господа, –
продолжал король, стряхнувший с себя, казалось, всю свою вялость, –
господа, надо нам зрело обдумать множество важных вопросов. Сейчас мы закончим,
но вечером соберемся опять. Итак, до вечера, и боже храни Францию!
– Да
здравствует король! – воскликнули члены Совета в один голос и разошлись.
|