XVIII.
МЕЖДУ ДВУХ ПРОПАСТЕЙ
Форт
Ризбанк, тот самый, который из-за своих восьми выступов именовался Восьмигранником,
был сооружен перед самым входом в Кале. Массивный и угрюмый, он глыбой
вздымался над скалой, такой же мрачной и громадной.
Море
нередко обрушивало свои грозные валы на эту сумрачную скалу, но никогда не добиралось
до крепости.
В эту
ночь, на 5 января 1558 года, море было как никогда бурным и зловещим. Из
глубины его доносились какие-то протяжные скорбные стоны, подобные рыданиям
безутешной в своем отчаянии души.
Прошло
всего несколько минут после смены часовых, как вдруг чей-то отчетливый голос,
похожий на зов далекой трубы, ворвался в шум рычащего прибоя, в эти вечные
стоны океана.
Заступивший
на караул часовой вздрогнул, прислушался и, словно не поняв происхождения этого
странного зова, прислонил свой арбалет к стене. Затем, убедившись, что рядом
никого нет, он приподнял сторожевую будку, извлек оттуда свернутую в клубок
веревочную лестницу и тут же прикрепил ее к железному крюку, которым
увенчивалась амбразура башни. Затем он связал между собою два конца лестницы и
через амбразуру бросил ее вниз. Благодаря двум свинцовым грузилам лестница
благополучно скатилась к самому подножию крепости.
Едва
лишь часовой закончил свою таинственную процедуру, как показался ночной дозор
и, увидев, что часовой на посту, обменялся с ним паролем и спокойно прошел
дальше.
Было уже
четверть пятого утра…
Через
два часа поистине героических усилий лодка наконец причалила к форту Ризбанк. К
скале приставили деревянную лестницу, уткнув верхний ее конец в первую же
попавшуюся выемку.
Один за
другим в полном молчании высадившиеся смельчаки одолели лестницу и начали карабкаться
вверх по скале, пользуясь каждой щелью, каждым углублением.
Цель
их – достичь подножия башни. Но ночь была темная, скала скользкая, руки у
них срывались, пальцы кровянились о камень; один из них оступился и, не
удержавшись, рухнул в море. По счастью, последний из четырнадцати все еще
находился в лодке, и, видя, что сорвавшийся в море бедняга уже плывет к лодке,
он протянул ему руку.
– Это
ты, Мартен-Герр? – неуверенно спросил он, не разглядев его в темноте.
– Он
самый, ваша светлость!
– Как
это тебя угораздило свалиться? – упрекнул его Габриэль.
– Лучше
я, чем другой.
– Почему
это?
– А
потому, что другой мог бы и закричать.
– Пожалуй,
так, – согласился Габриэль. – Но коли уж ты очутился здесь, помоги
мне привязать лодку вот к этому корневищу.
– Корневище
не больно-то крепко держит, ваша светлость. Вдруг его вырвет волной, и тогда
лодка пропадет, да и мы заодно с ней.
– Что
делать? Лучше не придумаешь, – ответил виконт.
Привязав
канатом лодку, Габриэль приказал оруженосцу:
– Подымайся!
– После
вас, ваша милость.
– Тебе
говорят – поднимайся! Ну! – нетерпеливо топнул ногой Габриэль.
Момент
был неподходящий для споров. Мартен-Герр, а следом и Габриэль доползли до
лестницы и стали подниматься вверх.
Когда
Габриэль уже занес ногу на последнюю ступень, огромная волна налетела на берег,
вырвала корневище и унесла в открытое море лодку вместе с лестницей.
Виконт
погиб бы, если бы Мартен мгновенно не наклонился над морскою пропастью и не
удержал за плащ своего хозяина.
– На
сей раз ты спас мне жизнь, Мартен!
– Так-то
оно так, но вот лодка-то распрощалась с нами!
– Пустяки!
Ведь она оплачена, – беззаботно рассмеялся Габриэль, скрывая свое беспокойство.
– Все
едино, – пожал плечами Мартен-Герр. – Если там, наверху, не окажется
вашего человека, или лестница не достанет до земли, или оборвется у нас под
ногами, – значит, все наши надежды на возвращение укатились вместе с этой
проклятой лодкой.
– Тем
лучше, – молвил Габриэль, – теперь нам остается победить или
погибнуть!
– Пусть
так, – просто согласился Мартен.
– Идем!
Отряд, наверно, уже добрался до башни – шума-то совсем не слышно. Ладно,
трогаемся… Только будь осторожен, Мартен.
– Не
беспокойтесь, на этот раз не сорвусь!
Они
двинулись в путь и через десять минут, преодолев неисчислимые опасности и препятствия,
присоединились к остальным.
Было уже
без четверти пять, когда Габриэль с непередаваемой радостью обнаружил веревочную
лестницу, свисавшую со скалы.
– Видите,
друзья, – вполголоса сказал он, – нас наверху ждут. Возблагодарим
господа, ибо обратного пути у нас нет: море поглотило нашу лодку. Итак,
вперед – и бог наш защитник!
– Аминь! –
добавил Лактанций.
Теперь
все знали, что вернуться обратно невозможно, но никто не заколебался.
При
слабом свете едва наступающего утра Габриэль пристально вглядывался в суровые,
бесстрастные лица смельчаков. И все они, как один, повторили за ним:
– Вперед!..
– Помните,
кто за кем идет! Первый – Ивонне, за ним – Мартен-Герр, за
ними – каждый по порядку своих номеров. Замыкающий – я. Веревка,
полагаю, достаточно крепка.
– Веревка
железная, ваша светлость, – сказал Амброзио. – Мы уж ее опробовали,
она не то что четырнадцать, а тридцать душ выдержит!
– Тогда
дело за тобой, Ивонне, – сказал виконт д'Эксмес. – Ты рискуешь
пропустить самое опасное в нашем путешествии. Иди – и мужайся!
– Мужества,
монсеньер, мне не занимать, особенно когда бьет барабан и грохочут пушки. Но,
признаться, нет у меня привычки к тихим вылазкам и скользким канатам. А
вообще-то хорошо, когда идешь впереди всех.
Габриэль,
не желая спорить на эту тему, резко сказал:
– Хватит
болтать! Надо не говорить, а дело делать. Вперед, Ивонне! И помни:
передышка – только на стопятидесятой ступеньке. Все готовы? Мушкеты –
за спину, кинжалы – в зубы! Смотрите вверх, а не вниз, думайте о
всевышнем, а не о гибели! Вперед!
Ивонне
поставил ногу на первую ступень. Пробило пять часов. Медленно и бесшумно четырнадцать
смельчаков начали свое опасное восхождение.
Поначалу
Габриэль, замыкавший шествие, почти не ощущал опасности. Но чем выше они
подымались, тем сильнее и сильнее раскачивалась эта диковинная гроздь,
унизанная живыми существами. Вот тогда-то он и почувствовал, что опасность
стала чуть ли не осязаемой.
Страшное
и величественное зрелище представляла эта картина: в темноте, под дикое завывание
ветра, четырнадцать человек, похожих на призраки, в полной тишине карабкаются
по отвесной стене, на вершине которой ждет их возможная, а внизу верная смерть.
На стопятидесятой ступеньке Ивонне остановился.
Еще
раньше было обусловлено, что на передышку уйдет столько времени, сколько потребуется
дважды прочитать «Отче наш» и «Богородицу». Но и после этого Ивонне не двинулся
с места.
Тогда
Мартен-Герр счел за благо хлопнуть его по ноге и шепнул.
– Трогай!
– Не
могу… – хрипло отозвался Ивонне.
– Не
можешь? Почему, негодяй? – вздрогнул Мартен-Герр.
– Голова
закружилась…
Холодный
пот выступил на лбу у Мартена. На какое-то мгновение он не знал, на что решиться.
Если у Ивонне действительно закружилась голова и он упадет, он невольно увлечет
вниз и всех остальных. Спускаться обратно тоже не имело смысла. В таком
ужасном, никак не предвиденном положении Мартен совершенно растерялся и
ограничился тем, что наклонился к Ансельму, который двигался за ним, и сказал:
– У
Ивонне голова закружилась.
Ансельм,
как и Мартен, тоже вздрогнул и, в свою очередь, сообщил Шарфенштейну, своему
соседу:
– У
Ивонне голова закружилась.
Так, по
цепочке, эта страшная весть дошла до Габриэля, который, услыхав ее, побледнел.
|