VI.
ДРУГОЕ ИСПЫТАНИЕ
Итак,
расчет Габриэля на протестантов не оправдался, но в запасе оставался еще
честолюбивый герцог де Гиз.
На
следующий день, ровно в десять часов утра, Габриэль явился в Турнелльский
дворец. Его уже ждали и тотчас же провели к герцогу. Де Гиз бросился к Габриэлю
и крепко сжал его руки.
– Наконец-то,
мой друг! Мне пришлось чуть ли не выслеживать вас, и если бы не моя
настойчивость, бог знает, когда бы нам довелось увидеться! В чем дело? Почему
вы сразу не пришли ко мне?
– Ваша
светлость… столько горя… – тихо проронил Габриэль.
– Вот
как! Я так и думал, – прервал его герцог. – Значит, вам солгали, не
выполнили те обещания, что вам давали? Вас обманули, над вами надругались, вас
истерзали! Я так и думал, что тут кроется какая-то гнусность! Мой брат,
кардинал Лотарингский, был в Лувре, когда вы прибыли из Кале. Он слыхал, как вы
назвались графом де Монтгомери, и догадался – недаром он священник! –
что вы для них либо жертва, либо посмешище! Почему вы не обратились к нему? Он
бы помог вам.
– Я
вам крайне признателен, монсеньер, но, уверяю вас, вы ошибаетесь. Данное мне
обещание было выполнено наиточнейшим образом.
– Но
вы говорите это таким тоном…
– Ничего
не поделаешь, монсеньер… но еще раз повторю – мне не на что жаловаться,
все обещания, на которые я рассчитывал, были выполнены… в точности. Умоляю вас,
не будем больше обо мне говорить… Вы знаете, что я не большой любитель таких
разговоров, а сейчас мне это вдвойне тяжело.
Герцога
де Гиза расстроил подавленный тон Габриэля.
– Довольно,
друг мой, – сказал он, – я, совсем того не желая, коснулся ваших еще
не заживших ран. О вас больше ни слова!
– Благодарю
вас, ваша светлость! – низко поклонился Габриэль.
– Но
все-таки помните, – продолжал герцог, – что я всегда в вашем распоряжении.
– Благодарю.
– На
этом и договоримся. Ну, а теперь, друг мой, о чем же мы побеседуем?
– Как
о чем? О вас, о вашей славе, о ваших намерениях.
– Моя
слава! Мои намерения! – покачал головой Франциск Лотарингский. – Увы!
На этот раз вы избрали слишком грустную для меня тему.
– Как!
Что вы говорите? – воскликнул Габриэль.
– Истинную
правду, друг мой. Мне казалось, что я действительно заслужил некоторое
признание, и это, естественно, обязывало меня ко многому. Я ставил перед собой
какие-то определенные цели, я мечтал о великих подвигах… И я сумел бы их
совершить, черт побери!
– И
что же дальше?
– Дальше
вот что, Габриэль. Вот уже шесть недель, как я возвратился ко двору, и я
утратил веру в свою славу, я отказался от всех своих намерений.
– Боже
мой! Но почему же?..
– Да
разве вы не видите, каким постыдным миром завершили они все наши победы?
– Это
так, ваша светлость, – согласился Габриэль, – не вы один
сокрушаетесь… Такая богатая жатва – и такой скудный урожай!
– Вот
именно, – продолжал герцог. – Как же вы хотите, чтобы я продолжал
сеять для тех, кто не умеет убирать? Разве они сами не убили во мне жажду
действия, подвига? Отныне моя шпага покоится в ножнах и не скоро вырвется из
своего заключения. Война кончена, и я надолго распростился со своими честолюбивыми
мечтами.
– Однако
вы не утратили своего могущества, – возразил Габриэль. – При дворе,
вас почитают, народ вас любит, иноземцы страшатся.
– Народ…
иноземцы… это верно, но не говорите мне о почете при дворе! Король и его
присные не только свели на нет плоды наших побед, но и подорвали исподтишка мое
влияние… Вернувшись, я застал здесь в зените славы… Кого вы думаете?.. Постыдно
побитого при Сен-Лоране Монморанси! О, как я его ненавижу!
– Наверное,
не больше, чем я, – прошептал Габриэль.
– Этот
мир, о котором нельзя говорить без стыда, заключен именно им! И заключил он его
себе на пользу! Больше того… Вы же сами видите, что за спиной коннетабля стоит
не добрая слава, а нечто такое, что посильнее самого короля! Вам должно быть
понятно, что мои заслуги не могут сравниться с заслугами Дианы де Пуатье, гром
ее разрази!
– О
боже! – прошептал Габриэль.
– Что
сделала с королем эта женщина? В народе поговаривают о каких-то зельях, о
колдовстве! Я же думаю, что их сочетала не только любовь, но и преступление. Я
готов поклясться в этом!
При этих
словах Габриэль вздрогнул.
– Разве
вы не согласны со мной, Габриэль?
– Думаю,
вы не ошиблись, – глухо ответил он.
– И
для полного унижения, возвратившись из армии, я получаю личную благодарность: с
меня слагают полномочия главнокомандующего!
– Возможно
ли? И это все, чем вас наградил король? – воскликнул Габриэль, умышленно
подогревая пламя в негодующем сердце герцога.
– А
какую еще награду можно преподнести слуге, который больше не нужен? –
процедил сквозь зубы герцог. – Я же не господин коннетабль, осыпанный
королевскими милостями! Он ведь вполне заслужил их своими бесконечными
поражениями! Но клянусь Лотарингским крестом: если снова грянет война, а меня
будут умолять стать во главе армии, я пошлю их к коннетаблю! Пусть он их
спасает! А что до меня, так я принимаю приговор и подожду лучших времен!
– Такое
решение крайне прискорбно, и я глубоко сожалею о нем, – многозначительно
заговорил Габриэль. – Но именно поэтому я и хотел вам предложить…
– Бесполезно,
друг мой, бесполезно, – перебил его герцог. – Я уже решил. В мирное
время о славе помышлять не приходится.
– Простите,
монсеньер, – возразил Габриэль, – но мое предложение и относится как
раз к мирному времени.
– В
самом деле? – заинтересовался Франциск Лотарингский. – Что же это?
Нечто похожее по смелости на взятие Кале?
– Смелее,
чем взятие Кале! Герцог еще больше удивился.
– Даже
так? Признаюсь, вы заинтриговали меня.
– Мы
одни здесь?
– Абсолютно.
Нет никого, кто бы мог подслушать.
– Тогда
вот что я вам скажу, ваша светлость, – смело заявил Габриэль. –
Король и коннетабль решили обойтись без вас. Они лишили вас звания
главнокомандующего, вырвите его снова из их рук.
– Но
как? Объясните!
– Монсеньер,
чужеземные монархи боятся вас, народ боготворит, армия за вас, вы и сейчас
больше чем король Франции. Если вы осмелитесь заговорить как повелитель, вам
все будут внимать как владыке. И я первый почту за счастье назвать вас: «Ваше
величество!»
– Вот
поистине дерзновенная затея, Габриэль! – с изумлением улыбнулся герцог.
– Я
преподношу эту дерзновенную мысль великому человеку, – подхватил
Габриэль. – Я говорю все это во имя блага Франции. Вы повторите Карла
Великого![61]
– А
ведь Лотарингский дом происходит от него! – отозвался герцог.
– В
этом никто не усомнится после ваших деяний, – заверил его Габриэль.
– Но
где те силы, на которые я мог бы опереться?
– В
вашем распоряжении две силы.
– Какие?
– Армия
и протестанты, ваша светлость. Если хотите, вы можете стать военным диктатором.
– Захватчиком! –
вырвалось у герцога.
– Скажем:
победителем. Но можно и так – станьте королем протестантов.
– А
как же принц Конде? – улыбнулся герцог де Гиз.
– У
него очарование и ловкость, а величие и блеск – у вас. Кальвин не будет
колебаться в своем выборе. Скажите слово – и завтра же у вас будет под началом
тридцать тысяч избранных солдат.
– Я
ценю вашу искренность, и, чтобы это вам доказать, я тоже открою вам свое
сердце… Выслушайте меня. Я и сам не раз думал об этой… хм… затее, на которую вы
мне сегодня указали. Но согласитесь, друг мой: поставив перед собою подобную
цель, нужно быть уверенным, что ее достигнешь, а сделать такую ставку раньше
времени – значит потерять ее навсегда!
– Вы
правы, – заметил Габриэль.
– Так
вот. Такой переворот нужно подготавливать долго и тщательно. Нужно, чтобы умы
прониклись сознанием необходимости такого переворота. А разве вы можете
утверждать, что ныне народ созрел? Я командовал армиями, я защищал Мец, брал
Кале, я дважды был главнокомандующим – и этого, однако, недостаточно!
Недовольных, конечно, немало, но отдельные партии не представляют всего народа.
Генрих Второй молод, разумен, отважен, он сын Франциска Первого. Да и
опасности, кстати, не таковы, чтоб свергать его с престола.
– Итак,
ваша светлость, вы колеблетесь?
– Более
того, я отказываюсь. Если бы хоть несчастный случай или какая-нибудь болезнь…
«И этот
клонит туда же», – подумал Габриэль.
– А
если б такой случай представился, что бы вы тогда сделали?
– Тогда
я стал бы регентом при юном и малоопытном короле. О, если бы это случилось,
ваши предположения были бы вполне своевременны!
– Понимаю…
Но если такого случая так и не предвидится?..
– Я
решил терпеть.
– Это
ваше последнее слово, монсеньер?
– Последнее, –
сказал герцог. – И пусть все это умрет между нами.
Габриэль
поднялся с места.
– Мне
пора.
– Как!
Уже?
– Да,
монсеньер, я узнал все, что хотел. Мне нужно было убедиться, что честолюбие
герцога де Гиза еще не очнулось от спячки. Прощайте, монсеньер!
– До
свидания, друг мой.
И,
опечаленный, растревоженный, Габриэль покинул Турнелльский дворец.
«Ну что
ж, – подумал он, – из двух земных союзников, на которых я
рассчитывал, навстречу мне не пошел ни один. Кто остается? Бог!»
|