IV.
ФАВОРИТКА КОРОЛЯ
20 мая.
Париж. Лувр. Комната ее светлости, вдовы великого сенешаля де Брезе, герцогини
де Валантинуа, называемой обычно Дианой де Пуатье. На дворцовых часах пробило
девять. Госпожа Диана, вся в белом, кокетливо прилегла на покрытый черным
бархатом диван. Рядом с ней на стуле сидел король Генрих II.
Комната
Дианы де Пуатье блистала несказанной роскошью. Живопись на полотнах Приматиччо[8] изображала
различные охотничьи эпизоды, главною героиней которых была, разумеется, Диана,
богиня охоты и лесов. На золоченых расписанных медальонах и панно повсюду
виднелись соединенные гербы Франциска I и Генриха II. Бесконечные и разнообразные
эмблемы Дианы – Луны, множество девизов, по большей части начертанных
по-латыни, делали честь изобретательности декораторов. А что стоили
восхитительные арабески, обрамлявшие эмблемы и девизы, или изящные предметы
меблировки!
Диана
была одета в белый пеньюар из необычно тонкой и прозрачной ткани. Воспроизвести
же ее удивительную красоту и совершенство форм было бы не под силу даже самому
Жану Гужону[9].
Что касается возраста, то его у нее не было. В этом отношении, как и во многих
других, она была подобна бессмертным богиням. Рядом с нею казались морщинистыми
и старыми самые свежие и юные красавицы.
Она была
достойна любви двух королей, которых одного за другим обворожила. «Воля
женщины – божья воля», – говорит французская поговорка, и Диана была
в течение двадцати двух лет единственной возлюбленной Генриха II.
Генрих
был смугл, черноволос, чернобород и обладал, по словам современников, обаятельной
внешностью. Наряд его был на редкость богат: атласный зеленый кафтан с белыми
прорезями, отделанный золотыми вышивками; берет с белым пером, блиставший
жемчугом и алмазами; двойная золотая цепь с подвешенным к ней медальоном ордена
святого Михаила; шпага работы Бенвенуто[10];
белый воротник из венецианского кружева и, наконец, бархатный, усеянный золотыми
лилиями плащ, изящно ниспадавший с его плеч.
Но,
рассматривая короля и его фаворитку, не пора ли нам их послушать?
Генрих,
держа пергамент в руке, читал вслух любовные стихи, чередуя чтение с мимическими
паузами:
Ротик
милый, ротик малый,
Как
шиповник светло-алый,
Расцветающий
в бору
Поутру.
Ты
душистый, ты цветущий,
Как
малина в темной куще,
И
нежнее во сто крат,
Чем
прозрачные росинки,
Что,
повиснув на кувшинке,
Нас
прохладою дарят…
– Как
же зовут любезного поэта? – спросил Генрих, окончив чтение.
– Его
зовут Реми Белло[11],
государь, и он, если не ошибаюсь, обещает стать соперником Ронсара[12]. Ну что ж,
оцениваете ли вы как я, этот любовный сонет в пятьсот экю?
– Твой
подопечный получит их, моя прекрасная Диана.
– Но
и старых певцов нельзя забывать. Я обещала, государь, от вашего имени пенсию
Ронсару, королю поэтов. Подписали ли вы о ней указ? Ну разумеется. В таком
случае, у меня еще только одна просьба к вам: отдайте вакантный пост
рекульского аббата своему библиотекарю, Меллену де Сен-Желе[13], нашему французскому Овидию.
– Овидий
будет аббатом, очаровательный мой меценат.
– Ах,
как вы счастливы, государь, что можете по своему усмотрению располагать
столькими должностями и бенефициями! Если бы мне только на час вашу власть!
– Разве
она не всегда в твоих руках, неблагодарная?
– Вот
как, государь?.. Вы сказали, что ваша власть всегда в моем распоряжении? Не искушайте
меня, государь. Предупреждаю вас, что я воспользовалась бы ею для уплаты
большого долга Филиберу Делорму. Он ссылается на то, что мой замок в Анэ
закончен. Это будет славнейший памятник вашего царствования, государь!
– Что
ж, Диана, возьми для своего Филибера Делорма те деньги, что будут получены от
продажи должности пиккардийского губернатора.
– Эта
должность, кажется, стоит двести тысяч ливров? О, тогда я смогу еще купить
жемчужное ожерелье, которое мне предлагали. Его мне очень бы хотелось надеть
сегодня на свадьбе вашего возлюбленного сына Франциска. Сто тысяч Филиберу, сто
тысяч за ожерелье – вот и ушло пиккардийское губернаторство!
– Тем
более, что ты ровно вдвое преувеличила его стоимость.
– Как!
Оно стоит всего лишь сто тысяч ливров? Ну что ж, решение очень простое – я
отказываюсь от ожерелья.
– Полно, –
засмеялся король, – у нас есть где-то три или четыре свободные концессии,
которыми можно будет оплатить это ожерелье, Диана.
– О,
государь, нет щедрее короля, чем вы, и нет человека, которого бы я сильнее
любила!
– Да?
Ты и вправду любишь меня не меньше, чем я тебя, Диана?
– Вы
сомневаетесь?
– Сомневаюсь
потому, что боготворю тебя! Как ты хороша, Диана! Как я люблю тебя! Часами…
нет, годами мог бы я так любоваться тобою, забыв о Франции, обо всем на свете.
– Даже
о торжестве бракосочетания монсеньера дофина? – спросила, рассмеявшись,
Диана. – А между тем оно состоится сегодня, через два часа. Сейчас пробьет
десять.
– Десять! –
воскликнул Генрих. – А у меня назначено свидание на этот час!
– Свидание,
государь? Уж не с дамой ли?
– С
дамой.
– И,
должно быть, красивой?
– Да,
Диана, очень красивой.
– Значит,
не с королевой?
– Какая
ты злая! Екатерина Медичи красива на свой лад, красива строгой, холодной, но подлинной
красотой. Однако я ожидаю не ее. Ты не догадываешься, кого?
– Нет,
государь.
– Другую
Диану, живое воспоминание о весне нашей любви, нашу дочь, нашу дорогую дочурку.
– Вы
во всеуслышание и слишком часто твердите об этом, государь, –
нахмурившись, потупилась Диана. – Между тем условлено было, что герцогиня
де Кастро будет считаться дочерью другой особы.
– Так
оно и будет, – уверил Диану король, – но ведь ты обожаешь нашу дочь,
разве не так?
– Я
обожаю ее за то, что вы ее любите.
– О
да, очень люблю… Она так обаятельна, так умна и добра. А кроме того, она мне
напоминает мои молодые годы, то время, когда я полюбил тебя… Не больше,
конечно, чем ныне, но все же… до преступления… – Король внезапно впал в мрачную
задумчивость. Затем поднял голову. – Этот Монтгомери! Ведь не любили же вы
его, Диана? Вы не любили его?
– Что
за вопрос! – презрительно усмехнулась фаворитка. – Двадцать лет
спустя все та же ревность!
– Да,
я ревновал, ревную и буду ревновать всегда тебя, Диана. Ну да, ты не любила
его. Но он-то любил тебя, несчастный.
– О
боже, государь, вы всегда прислушивались к наветам, которыми меня осыпают протестанты!
Это не подобает католическому королю. Во всяком случае, если даже я и дорога
была этому человеку, мое сердце ни на миг не переставало принадлежать вам, а
граф Монтгомери давно мертв.
– Да,
мертв, – глухо произнес король.
– Не
будем же омрачать такими воспоминаниями день, который должен стать светлым
праздником, – продолжала Диана. – Вы видели Франциска и Марию? Они
все еще влюблены друг в друга, эти дети? Наконец-то их терпение будет
удовлетворено. Через два часа они, радостные и счастливые, будут принадлежать
друг другу.
– Да, –
согласился король, – и если кто в ярости, так это мой старый Монморанси.
Впрочем, и ярость коннетабля тем более обоснованна, что наша Диана, боюсь, не
достанется его сыну.
– Но
ведь этот брак вы сами ему обещали как возмещение?
– Обещал,
но госпоже де Кастро, кажется, это не по душе…
– Что
может быть не по душе ребенку, восемнадцатилетней девушке, только что вышедшей
из стен монастыря?
– Именно
для того, чтобы объяснить мне это, она и поджидает меня сейчас.
– Так
идите же к ней, государь. А я пока переоденусь…
– После
венчания мы свидимся на карусели. Я еще преломлю сегодня копье в вашу честь. Я
хочу, чтобы вы Пыли королевой турнира.
– Королевой?
А другая?
– Есть
только одна, и ты это знаешь, Диана. До свидания.
– До
свидания, государь, и ради бога, не будьте безрассудно смелы на турнире. Вы
иногда пугаете меня!
– Игры
эти не опасны… До свидания, дорогая Диана, – распрощался король и вышел.
В ту же
минуту в противоположной стене отворилась прикрытая ковром дверца.
– Ну
и наболтались же вы сегодня, гром и молния! – прорычал коннетабль
Монморанси, входя в комнату.
– Друг
мой, – ответила, поднявшись, Диана, – вы видели, что еще и десяти не
было, еще не наступил час, который я вам назначила, а я уже делала все, чтобы
удалить его. Я томилась не меньше вашего, поверьте…
– Не
меньше моего! Ну нет, смерть и ад! И если вы, моя милая, воображаете, будто
ваша беседа была весьма поучительна и забавна… Впрочем, что это за новость?
Отказать моему сыну Франциску в руке вашей дочери Дианы после того, как этот
союз был мне торжественно обещан! Клянусь терновым венцом, можно подумать, что
эта внебрачная дочь оказала бы великую честь дому Монморанси, соблаговолив с
ним породниться! Их брак должен состояться! Слышите, Диана? Об этом
позаботитесь вы! Ведь это единственное средство, позволяющее восстановить равновесие
сил между нами и Гизами, дьявол их задави! А поэтому, Диана, наперекор королю,
наперекор папе я желаю, чтобы это было так!
– Но,
друг мой…
– Говорю
же вам, – крикнул коннетабль, – что я этого желаю, как бог свят!
– Так
оно и будет, мой друг, – поспешила уверить его перепуганная Диана.
|