II.
ПРЕСТУПНИК ОБВИНЯЕТ
САМОГО СЕБЯ
Нетрудно
догадаться, что в эту ночь Арно дю Тилю не спалось. Лежа на соломенном тюфяке с
широко открытыми глазами, он взвешивал свои шансы, рассчитывал, прикидывал,
изыскивал последние возможности, которые могли бы сыграть ему на руку…
Составленный им план заключался в том, чтобы последний раз подменить собою
Мартен-Герра; это было настолько дерзко, что в самой дерзости этой таилась надежда
на успех. Если уж сам случай идет ему навстречу, неужели Арно изменит присущая
ему наглость? Пусть же события развиваются своим чередом, а он будет только
направлять в нужное русло непредвиденные случайности и неожиданности. Только и
всего.
Утром он
осмотрел свой костюм и нашел его безукоризненным; затем в точности восстановил
все манеры и ухватки Мартен-Герра: сходство было полнейшим. Да, ничего не
скажешь: у этого негодяя был врожденный актерский талант.
Ровно в
восемь часов дверь тюрьмы со скрипом растворилась, и вчерашний тюремщик впустил
в камеру графа де Монтгомери.
Арно дю
Тиль, приняв спокойный и равнодушный вид, тревожно подумал: «Вот она, черт
возьми, решительная минута! Последняя ставка!»
Он с
жадным нетерпением ждал первого слова, с которым к нему обратится Габриэль.
Габриэль
начал так:
– Здравствуй,
бедняга Мартен!
Арно дю
Тиль облегченно вздохнул. Граф де Монтгомери назвал его Мартеном! Значит,
карусель снова завертелась. Арно спасен!
– Здравствуйте,
мой добрый и бесценный хозяин, – ответил он, вкладывая в эти слова все
свое – на сей раз неподдельное – чувство благодарности, и, осмелев,
добавил: – Нет ли каких-нибудь новостей, ваша светлость?
– По
всей вероятности, приговор вынесут утром.
– Наконец-то!
Слава тебе, господи! – воскликнул Арно. – Признаться, мне все это
порядком надоело. Значит, сомневаться или опасаться теперь не приходится?
Правое дело восторжествует.
– Надеюсь,
что так, – медленно произнес Габриэль, внимательно приглядываясь к
Арно. – Однако этот мерзавец Арно дю Тиль принимает отчаянные меры.
– Неужто?
Что же он опять натворил?
– Видишь
ли, изменник пытается заварить прежнюю кашу.
Арно
всплеснул руками:
– Надо
же! Но каким же образом, боже правый!
– Он
осмеливается утверждать, что вчера стражники перепутали камеры и отвели Арно в
твою, а тебя – в его.
– Быть
этого не может! – удивленно и негодующе вскинулся Арно. – Чем же он
может это доказать?
– А
вот чем: после вчерашнего допроса вас обоих не отправили обратно в городскую
тюрьму, а оставили в помещении суда, ибо по ходу разбирательства вы могли
понадобиться судьям. Вот тут-то, он говорит, и произошло недоразумение. Будто
бы тюремщики перепутали и приняли его за Арно дю Тиля. Вот на этих-то ничтожных
утверждениях он и строит новые свои подвохи. И все плачет, чуть не рыдает, зовет
меня.
– А
вы его видели, монсеньер? – вырвалось у Арно.
– И
не собирался! Я боюсь его уловок, он ведь способен обвести вокруг пальца даже и
меня. Этот прохвост удивительно находчив и изворотлив!
– Выходит,
что вы, ваша светлость, его же и защищаете, – с деланным недовольством
заметил Арно дю Тиль.
– Ничуть,
но нужно признать, что если бы хоть половину такого ума и такой ловкости
направить на добрые дела…
Тут Арно
с негодованием перебил Габриэля:
– Да
ведь он же подлец!
– До
чего же ты зол на него! – заметил Габриэль. – Между тем, направляясь
сюда, я подумал, что, если бы ты захотел, можно было бы возбудить ходатайство о
его помиловании…
– Помиловании?! –
нерешительно переспросил Арно.
– Конечно,
тут есть над чем поразмыслить. Вот ты и подумай, Мартен, а потом скажи.
Арно дю
Тиль подпер рукой подбородок, поскреб задумчиво по щеке, помолчал и наконец
вымолвил:
– Нет,
никакого помилования! Так будет лучше!
– О,
Мартен, я и не думал, что ты так жесток! – упрекнул его Габриэль. –
Это совсем не похоже на тебя. Ведь только вчера ты жалел обманщика и был готов
на все, чтоб спасти его!..
– Вчера!
Вчера! – возмутился Арно дю Тиль. – Вчера не было еще и последней
омерзительной проделки…
– Пожалуй,
ты прав, – согласился Габриэль. – Значит, ты считаешь, что злодею
надлежит умереть?
– Господи
боже, – протянул Арно дю Тиль с видом мученика, – вы прекрасно
знаете, ваша милость, насколько чуждо мне насилие, месть и всякое
кровопролитие! Я скрепя сердце иду на эту меру только потому, что она просто
необходима. Посудите сами: пока этот человек жив, для меня спокойной жизни не
будет. Вот сейчас, последней своей проделкой, он доказал, что он неисправим, и
тем самым рассеял последние сомнения! Пусть Арно дю Тиль умрет.
– Если
так, пусть умрет, – поддакнул Габриэль. – То есть он умрет, если
будет осужден… Ведь приговор еще не вынесен.
– Как!
Разве дело еще не кончено? – спохватился Арно.
– Почти,
но кое-какие неясности еще остались. Этот чертов Арно успел вчера произнести
перед судом очень толковую и убедительную речь.
«Ну
свалял же я дурака!» – пронеслось в голове у Арно.
Габриэль
продолжал:
– Вот
сейчас ты толково и уверенно доказал мне, что Арно должен умереть, а вчера
перед судьями ты не мог связать и двух слов, не привел ни одного доказательства
в пользу правого дела. Тебе дали полную возможность защищаться, а ты так ничего
и не сумел опровергнуть…
– Ваша
милость, при вас я чувствую себя свободно, а судейское сборище меня пугает. И
потом, должен признаться, мне казалось, что суд лучше моего разберется во всем
этом деле. Но, видно, с законниками нужно вести себя по-другому. Им нужно
краснобайство, теперь мне ясно. Вот бы начать сначала!
– И
что бы ты тогда сделал?
– Тогда
бы уж я разговорился!.. И обратите внимание: опровергнуть все доводы и
ухищрения этого Арно дю Тиля – сущие пустяки!
– Неужто
пустяки?
– Прошу
прощения, ваша светлость, но его слабинку я вижу не хуже, чем он сам, и если бы
я не стеснялся, то сумел бы рассказать судьям…
– Что
бы ты им сказал?
– Что
бы я им сказал? – переспросил Арно. – Да ничего не может быть проще… Вот
послушайте!
И Арно
дю Тиль начисто опроверг свою же собственную, сказанную накануне речь. Он
распутал весь этот клубок, состряпанный им же самим. Он развернул перед
Габриэлем две судьбы – честнейшего человека и проходимца, которые, так же
как масло и воду, невозможно смешать. Словом, своей собственной рукой он
разрушил до основания здание лжи, которое возвел только вчера с таким
искусством.
Живи
Арно дю Тиль в наше время, он был бы превосходнейшим адвокатом. Но –
увы! – на беду свою, он родился на триста лет раньше.
– Думаю,
что больше говорить не о чем, – так он закончил свою речь. – Досадно
только, что не слыхали меня судьи.
– Почему
же? – возразил Габриэль. – Они тебя слышали.
– Как
так?
– Взгляни
сам.
Дверь
камеры распахнулась, и перед ошеломленным и оробевшим Арно предстали на пороге
председатель суда и двое его судей.
– Что
это значит? – обратился Арно к Габриэлю.
– Это
значит, что я, опасаясь, как бы мой бедный Мартен-Герр от робости опять не
запутался, дал возможность судьям без его ведома послушать его заключительную и
крайне убедительную речь.
– Вот
и прекрасно! – со вздохом облегчения проговорил Арно дю Тиль. –
Премного вам благодарен, ваша милость.
Потом,
обращаясь к судьям, жалостливо спросил:
– Могу
ли я надеяться, что моя речь доказала вам мою правоту?
– Бесспорно, –
ответил председатель суда. – Высказанные вами доводы нас вполне убедили.
– Ага! –
ликовал Арно дю Тиль.
– Но, –
продолжал председатель, – у нас есть доказательства и того, что вчера при
размещении узников произошло недоразумение, а именно: Мартен-Герр был водворен
в вашу камеру, а вы, Арно дю Тиль, в настоящее время находитесь в его
помещении.
– Что? –
пролепетал пораженный Арно. – Ваша светлость, а вы что скажете на
это? – обратился он к Габриэлю.
– Я
скажу следующее, – сурово произнес Габриэль. – Я хотел получить лично
от вас полное доказательство невиновности Мартена и вашей вины. Вы заставили
меня, презренный, играть роль, которая мне была омерзительна. Но, видя вашу
наглость, я понял, что в борьбе с такими, как вы, допустимы все виды оружия и
что лжеца можно одолеть только ложью. В конце концов вы сами облегчили мне
задачу: ваша подлость сама вовлекла вас в западню!
– В
западню? – отозвался Арно. – Значит, тут была западня! Но так и
знайте, монсеньер, вы отрекаетесь от вашего Мартена! Как бы вам не ошибиться!
– Не
настаивайте, Арно дю Тиль! – вмешался председатель суда. – Ошибка
была заранее обусловлена и совершена с ведома суда. Вы изобличены полностью.
– Но
если вы говорите, что ошибка была обусловлена, – не унимался
наглец, – кто может поручиться, что не было ошибки в исполнении вашего
приказа?
– Свидетели –
солдаты и тюремщики!
– Они
ошибаются! – завопил Арно дю Тиль. – Я действительно Мартен-Герр,
оруженосец графа де Монтгомери! Я не дам себя так легко осудить! Сведите меня с
моим двойником, поставьте нас рядом, тогда и выбирайте, кто Арно дю Тиль, а кто
Мартен-Герр, кто виновен, а кто неповинен! Вы хотите лишь усугубить всю эту
путаницу! Но вопреки всему я всегда буду утверждать: я – Мартен-Герр! И
никто не может меня опровергнуть, никто не сумеет доказать обратное!
Судьи и
Габриэль лишь покачивали головой да грустно улыбались, видя такое бесстыдное
упорство.
– Я
снова говорю вам, Арно дю Тиль, – заметил председатель, – спутать вас
с Мартен-Герром невозможно.
– Да
почему же? – вопил Арно. – Как распознать? По какой примете?
И тогда
Габриэль воскликнул с негодованием:
– Ты
сейчас узнаешь, подлец!
Он
махнул рукой, и Мартен-Герр показался на пороге камеры.
Мартен-Герр –
без плаща! Мартен-Герр – калека! Мартен-Герр – на деревянной ноге!
– Вот
он, Мартен-Герр, мой оруженосец, – заявил Габриэль, смотря в упор на Арно
дю Тиля. – Он чудом избежал виселицы в Нуайоне, но не избежал в Кале
справедливой мести, которая предназначалась тебе, и был сброшен в пропасть. Но
пути господни неисповедимы, и вот теперь само провидение дает нам возможность
отличить бесстыдного злодея от искалеченной жертвы.
Арно дю
Тиль, бледный, подавленный, уничтоженный, не смел ни отпираться, ни защищаться.
– Пропал!
Я пропал! – пробормотал он и рухнул на пол без сознания.
|
