XXIX.
МАРТЕН-ГЕРР СЛИШКОМ
НЕЛОВОК
Чтобы не
заблудиться в незнакомых местах, Габриэль тщательно изучил план окрестностей
Сен-Кантена. Под покровом надвигающейся ночи он беспрепятственно выбрался
вместе с Мартен-Герром из города через плохо охраняемый врагом потайной ход.
Одетые в темные плащи, они проскользнули, как тени, по рвам и через брешь в
стене вышли в поле.
Но самое
трудное было еще впереди. Неприятельские отряды день и ночь рыскали по
окрестностям осажденного города, и всякая встреча с ними могла оказаться роковой
для наших воинов, переодетых в крестьянскую одежду. Малейшая задержка могла
погубить весь разработанный план.
Поэтому,
когда они добрались через полчаса до развилки дорог, Габриэль остановился и задумался.
Остановился и Мартен-Герр. Впрочем, ему-то обдумывать было нечего – это
занятие он обычно предоставлял своему господину. Ведь он, Мартен-Герр, –
только длань, а голова же – сам Габриэль, так полагал храбрый и преданный
оруженосец.
– Мартен, –
заговорил Габриэль после недолгого размышления, – перед нами два пути. Оба
они ведут к Анжимонскому лесу, где нас поджидает барон Вольперг. Если мы пойдем
вместе, то можем и вместе попасть в плен. Если же пойдем разными дорогами, то
шансы у нас удвоятся, как это было и при поисках госпожи де Кастро. Ступай же
вот по этой дороге; она длиннее, но более надежна. На пути ты натолкнешься на
лагерь валлонов[34],
где, вероятно, содержится в плену господин де Монморанси. Обойди лагерь, как мы
это сделали прошлой ночью. Побольше самообладания и хладнокровия! Если тебя
остановят, выдавай себя за анжимонского крестьянина; ты, мол, возвращаешься из
лагеря испанцев, куда ходил сбывать съестные припасы. Постарайся подражать
пикардийскому наречию. Но, главное, помни: лучше нахальство, чем
нерешительность. Надо иметь самоуверенный вид. Если ты растеряешься, пиши
пропало!
– О,
будьте спокойны, монсеньер! – подмигнул Мартен-Герр. – Не так-то я
прост, как вам кажется, и без труда их одурачу.
– Хорошо,
Мартен. А я пойду вон той дорогой. Она короче, но опасней, потому что ведет
прямо в Париж и находится под особым контролем. И если я не доберусь до
назначенного места, пусть меня дольше получаса не ждут и не теряют драгоценного
времени. Ведь ночью опасность не так велика, как вечером. Тем не менее
посоветуй барону Вольпергу от моего имени быть крайне осторожным. Ты знаешь,
как надо поступить: разделить отряд на три колонны и, по возможности,
незаметнее подойти к городу с трех противоположных сторон. На успех всех трех
колонн рассчитывать трудно. Но гибель одной, быть может, будет спасением для двух
остальных. Ну вот и все, мой славный Мартен. Может, больше мы и не свидимся…
Дай же мне руку, и храни тебя господь!
– О,
молю господа сохранить вас! – ответил Мартен. – Все-таки я надеюсь,
что нынче вечером мы сыграем какую-нибудь ловкую штуку с этими треклятыми
испанцами.
– Я
рад, что ты в таком расположении духа, Мартен. Так будь же здоров! Желаю тебе
удачи и, главное, нахальства.
– И
я вам желаю удачи, монсеньер, и осторожности.
Так
расстались рыцарь и оруженосец. Поначалу у Мартена все шло гладко, и он,
скрываясь в густом мраке, ловко избежал нескольких встреч с подозрительными
личностями. Но, приближаясь к лагерю валлонов, Мартен-Герр очутился вдруг между
двумя отрядами, пешим и конным. Грозный окрик: «Кто идет?» – не оставлял
ни малейшего сомнения, что его заметили.
«Ну, –
подумал он, – теперь как раз пора пустить в ход свое нахальство».
И, как
бы осененный свыше необыкновенно удачной мыслью, он затянул во все горло чрезвычайно
подходящую к этому случаю песню об осаде Меца:
В
пятницу, день всех святых,
Не
знали жители Меца,
Куда
от насевших на них
Германских
разбойников деться
– Эй!
Кто идет? – снова рявкнули из темноты; владелец этого грубого голоса
говорил на каком-то непостижимом наречии.
– Крестьянин
из Анжимона, – ответил Мартен-Герр на столь же непонятном языке и продолжал
путь, с еще большим усердием распевая свою песенку.
– Эй,
стой на месте и перестань горланить свою проклятую песню! Слышишь? –
продолжал свирепый голос.
Мартен-Герр
мгновенно сообразил, что один против сотни он не боец, что от конных пешком не
убежишь да и бегство его произведет на них самое дурное впечатление. И он
остановился. В сущности, он был до известной степени рад случаю блеснуть своей
ловкостью и хладнокровием. Габриэль, иной раз как будто сомневавшийся в нем, не
имел бы впредь подобных оснований, если бы ему, Мартену, удалось выпутаться из
такого трудного положения.
Поэтому
он постарался выглядеть как можно беспечнее.
– Клянусь
святым мучеником Кантеном! – ворчал он, приближаясь к отряду. – Что
за бестолковщина задерживать бедного крестьянина, когда он торопится домой к
ясене и детям в Анжимон! Ну, говорите, да живей, чего вам надобно от меня?
– Чего
нам надо? – спросил окликнувший его человек. – Допросить и обыскать
тебя, ночной бродяга. Одежда-то на тебе крестьянская, а на деле ты, может быть,
шпион.
– Хо-хо!
Допрашивайте, обыскивайте, – громко и неестественно рассмеялся
Мартен-Герр.
– Это
мы сделаем в лагере.
– В
лагере? – повторил Мартен. – Ладно! Идем! Я желаю говорить с
начальником. Это что ж такое? Останавливать бедняка крестьянина, который
относил провиант вашим товарищам под стены Сен-Кантена и теперь идет домой?
Будь я проклят, если еще раз туда пойду! Это я-то шпион! Я буду жаловаться
начальнику, идем!
– Ишь
ты языкастый какой! – усмехнулся командир отряда. – Начальник –
это я, приятель. И ты будешь иметь дело только со мной. Не думай, что мы
разбудим генералов ради такого плута, как ты.
– Нет,
вы меня к генералам ведите! Я требую! – возразил скороговоркой
Мартен-Герр. – Я должен им сказать, что так не хватают ни с того ни с сего
кормильцев армии. Я ничего не сделал плохого. Я честный крестьянин из Анжимона.
Я потребую возмещения, пускай-ка вас повесят.
– Он,
видно, уверен, что его зря обидели, – заметил один из всадников.
– Ну
конечно, – согласился начальник, – и я бы его отпустил, да больно уж
знакомы и его голос и фигура… Марш вперед! В лагере все разъяснится.
Мартен-Герр,
конвоируемый двумя всадниками, не переставал всю дорогу сыпать проклятиями. Не
умолк он и в ту минуту, когда его ввели в палатку.
– Вот
как вы себя ведете со своими союзниками! Ну ладно же! Поищите вы теперь овса
для коней и муки для себя, я вам больше не поставщик!..
В этот
миг начальник конного отряда поднес факел к самому лицу Мартен-Герра и даже попятился
от изумления.
– Дьявол
мне свидетель, я не ошибся! – закричал он. – Это он и есть! Разве вы
не узнаете этого негодяя?
– Он!
Он самый! – гневно поддакивали остальные солдаты, по очереди подходившие
взглянуть на пленника.
– Ну
вот! Узнали меня наконец? – заговорил несчастный, начинавший не на шутку
тревожиться. – Сами видите, что перед вами Мартен Корнулье из Анжимона…
Теперь вы меня, слава богу, отпустите.
– Отпустим
тебя? Вор, свинья, висельник!.. – сжимая кулаки, сверкнул глазами
начальник отряда.
– Что
такое? Что с тобой, приятель? – изумился Мартен-Герр. – Уж не
перестал ли я вдруг быть Мартеном Корнулье?
– Ты
и не был никогда Мартеном Корнулье! Мы все тебя знаем и можем запросто изобличить
во лжи. А ну-ка, друзья, скажите этому мошеннику, как его зовут, сорвите с него
личину.
– Это
Арно дю Тиль! Это же мерзавец Арно дю Тиль! – повторил хором десяток
голосов.
– Арно
дю Тиль? Это кто же такой? – спросил, бледнея, Мартен.
– Да,
отрекайся от самого себя, подлец! – воскликнул начальник. – Но вот,
по счастью, десять человек могут опровергнуть твои враки. Неужто у тебя хватит
наглости отрицать, что в день святого Лаврентия я взял тебя в плен и что ты
состоял в свите коннетабля?
– Да
нет же, нет, я Мартен Корнулье! – бормотал Мартен, совершенно
растерявшись.
– Ты
Мартен Корнулье? – переспросил начальник, презрительно смеясь. – Так
ты не хочешь быть тем негодяем Арно дю Тилем, который посулил мне выкуп,
снискал мое расположение, а прошлой ночью сбежал, захватив с собой и те
небольшие деньги, что были при мне? Каналья!
– Вы
уверены, что не ошибаетесь? – пролепетал подавленный Мартен. – Вы
могли бы все поклясться, что мое имя… Арно дю Тиль? Что в день святого
Лаврентия этот бравый молодец взял меня в плен? Вы могли бы присягнуть, что это
так?
– Могли
бы, могли! – энергично воскликнули солдаты.
– Ну,
так это меня не удивляет, – понурился Мартен-Герр, который, как мы помним,
всегда городил вздор, когда заходила речь о раздвоении его личности. –
Поистине это меня не удивляет. Я мог бы вам без конца повторять, что меня зовут
Мартеном Корнулье, но раз я знаком вам как Арно дю Тиль, то я умолкаю, я больше
не спорю, я примиряюсь со своею участью. Раз дело обстоит так, то я связан по
рукам и ногам… Этого я не предвидел… Ну что ж, прекрасно, делайте со мною что
угодно, уведите меня, заприте, свяжите!
После
этой покаянной речи бедняга сознался во всех своих грехах, в которых его
обвиняли, и принял сыпавшиеся на его голову ругательства как воздаяние свыше за
свои новые прегрешения. Только об одном он жалел – о том, что не успел
выполнить поручение, с которым был послан к барону Вольпергу. Но кто мог бы
предвидеть, что ему придется держать ответ за якобы новые злодеяния, которые
обратят в ничто его прекрасное намерение блеснуть ловкостью и присутствием
духа?
«Утешает
меня лишь то, – размышлял связанный Мартен-Герр, валяясь на сырой земле в
темном чулане, – что Арно дю Тиль, быть может, вступает сейчас в
Сен-Кантен с отрядом Вольперга. Но нет, это тоже пустая мечта. Судя по тому,
что мне известно об этом мерзавце, вернее будет предположить, что теперь он
вовсю мчится в Париж».
|
