Глава CIX. Ахав и
старбек в каюте
На
следующее утро на корабле, как заведено, работали помпы, вдруг вместе с водою
из трюмов пошло масло; как видно, бочки дали сильную течь. Все обеспокоились, и
Старбек спустился в каюту доложить об этом прискорбном событии[317].
В то
время «Пекод» шёл на северо-восток, приближаясь к Формозе и островам Баши,
между которыми лежит один из тропических выходов из китайских вод в Тихий
океан. Старбек застал Ахава над генеральной картой восточных архипелагов,
разложенной на столе; тут же лежала и другая карта, более подробная, отдельно
воспроизводящая длинную линию восточного побережья японских островов – Ниппона,
Мацмаи[318]
и Сикоку. Упёршись своей новой белоснежной костяной ногой в привинченную к полу
ножку стола, удивительный этот старик стоял спиной к двери с раскрытым ножом в
руке и, наморщив лоб, заново прокладывал свои старые курсы.
– Кто
там? – спросил он, заслышав шаги, но не оборачиваясь. – Вон! На палубу!
– Капитан
Ахав ошибается; это я. В трюме масло течёт, сэр. Нужно вскрыть трюм и выкатить
бочки.
– Вскрыть
трюм и выкатить бочки? Теперь, когда мы уже подходим к Японии, остановиться
здесь на неделю, чтобы залатать охапку старых ободьев?
– Либо
мы сделаем это, сэр, либо за один день потеряем больше масла, чем сумеем, быть
может, накопить за год. То, ради чего мы проделали двадцать тысяч миль, стоит
сберечь, сэр.
– Да,
так; если только мы это получим.
– Я
говорил о масле в нашем трюме, сэр.
– А
я вовсе не говорил и не думал о нём. Ступай! Пусть течёт! Я сам весь протекаю.
Да! Течь на течи; весь полон худыми бочонками, и все эти худые бочонки едут в
трюме худого корабля; положение куда хуже, чем у «Пекода». И всё-таки я не
останавливаюсь, чтобы заткнуть свою течь; ибо как её найти в глубоко осевшем
корпусе, да и можно ли надеяться заткнуть её, даже если найдёшь, в разгар
свирепого шторма жизни? Старбек! Я приказываю не вскрывать трюма!
– Что
скажут владельцы, сэр?
– Пусть
владельцы стоят в Нантакете на берегу и пытаются своими воплями перекрыть
тайфуны. Что за дело до них Ахаву? Владельцы, владельцы. Что ты всё плетёшь
мне, Старбек, об этих несчастных владельцах, будто это не владельцы, а моя
совесть? Пойми, единственный истинный владелец – тот, кто командует; а совесть
моя, слышишь ли ты? совесть моя в киле моего корабля. Ступай наверх!
– Капитан
Ахав, – проговорил побагровевший помощник, сделав шаг в глубь каюты с
такой странно почтительной и осторожной отвагой, которая, казалось, не только
избегала малейшего внешнего проявления, но и внутренне наполовину не доверяла
самой себе. – И повыше меня человек спустил бы тебе то, чего никогда не
простил бы более молодому; да и более счастливому, капитан Ахав.
– Дьявольщина!
Ты что же, осмеливаешься судить меня? Наверх!
– Нет,
сэр, я ещё не кончил. Я умоляю вас, сэр. Да, я осмеливаюсь – будьте
снисходительнее. Разве нам не надо получше понять друг друга, капитан Ахав?
Ахав
выхватил заряженный мушкет из стойки (составляющей предмет обстановки в каюте
чуть ли не всякого судна в южных рейсах) и, направив его Старбеку в грудь,
вскричал:
– Есть
один бог – властитель земли, и один капитан – властитель «Пекода». Наверх!
Какое-то
мгновение при виде сверкающих глаз старшего помощника и его горящих щёк можно
было подумать, что его и в самом деле опалило пламенем из широкого дула. Но он
поборол свои чувства, выпрямился почти спокойно и, уходя из каюты, задержался
на секунду у двери:
– Ты
обидел, но не оскорбил меня, сэр; и всё-таки я прошу тебя: остерегись. Не
Старбека – ты бы стал только смеяться; но пусть Ахав остережётся Ахава;
остерегись самого себя, старик.
– Он
становится храбрым, и всё-таки подчиняется; вот она, храбрость с
оглядкой! – проговорил Ахав, когда Старбек скрылся. – Что такое он
сказал? Ахав остерегись Ахава – в этом что-то есть!
И он,
нахмурив своё железное чело, стал расхаживать взад и вперёд по тесной каюте,
бессознательно опираясь на мушкет, словно на трость; но вот глубокие борозды у
него на лбу разошлись, и, поставив на место мушкет, он вышел на палубу.
– Ты
очень хороший человек, Старбек, – вполголоса сказал он своему помощнику; а
затем крикнул матросам:
– Убрать
брамсели! фор– и крюйс-марсели на рифы; грот-марсель обрасопить! Тали поднять и
вскрыть трюм!
Напрасно
стали бы мы гадать, что побудило на этот раз Ахава поступить так со Старбеком.
Быть может, то был в нём проблеск искренности или простой расчёт, который при
данных обстоятельствах решительно не допускал ни малейшего проявления
неприязни, даже мимолётной, в одном из главных командиров на корабле. Как бы то
ни было, но приказание его было выполнено, и трюм вскрыт.
|