Глава LIX. Спрут
Медленно
пробираясь через планктонные поля, «Пекод» по-прежнему держал курс на северо-восток,
по направлению к острову Ява; лёгкий ветер гнал судно вперёд, и три высокие
заострённые мачты покачивались над зеркальными водами, точно три гибкие пальмы
на равнине. И по-прежнему серебристыми лунными ночами на горизонте изредка
появлялся одинокий манящий фонтан.
Но
однажды прозрачным синим утром, когда какая-то нездешняя тишь повисла над
морем, чуждая, однако, мёртвого застоя; когда солнечные блики длинной полосой
легли на воду, словно кто-то приложил к волнам золотой палец, призывая хранить
тайну; когда искристые волны бесшумно катились вдаль, перешёптываясь на бегу; в
этой глубокой тишине, царившей всюду, куда хватал глаз, чернокожему Дэггу, стоявшему
дозором на верхушке грот-мачты, вдруг предстало странное видение.
Далеко
впереди со дна морского медленно всплывала какая-то белая масса и, поднимаясь
всё ближе и ближе к поверхности, освобождаясь из-под синевы волн, белела теперь
прямо по курсу, словно скатившаяся с гор снежная лавина. Мгновение она сверкала
перед ним, а потом так же медленно стала погружаться и исчезла. Потом снова
поднялась, белея в волнах. На кита не похоже; а вдруг это всё-таки Моби
Дик? – подумал Дэггу. Белый призрак снова ушёл в глубину, и когда он на
этот раз показался опять, негр испустил пронзительный вопль, точно кинжалом
полоснув дремотную тишину:
– Вон!
Вон он! Всплывает! Прямо по курсу! Белый Кит, Белый Кит!
В тот же
миг ринулись к брасам матросы, точно роящиеся пчёлы к веткам дерева. Ахав с непокрытой
головой стоял в лучах утреннего солнца у бушприта, отведя за спину руки, чтобы
в любой момент подать знак рулевому, и в жадном нетерпении глядел туда, куда
указывала в вышине неподвижная вытянутая рука Дэггу.
Кто
знает, может быть, это немой одинокий фонтан своими неизменными возникновениями
исподволь так воздействовал на Ахава, что тот готов был теперь связать
представление о покое и тишине с образом ненавистного ему кита; или, может
быть, его обмануло собственное нетерпение; как бы то ни было, но едва только он
разглядел в волнах белую массу, он в тот же миг дал спешную команду спускать
вельботы.
Четыре
вельбота вскоре закачались на волнах и, возглавляемые личной шлюпкой Ахава, торопливо
устремились за добычей. А она между тем скрылась под водой. Подняв вёсла, мы
ожидали её появления, как вдруг в том самом месте, где она скрылась, она
медленно всплыла на поверхность. Забыв и думать о Моби Дике, мы разглядывали
самое удивительное зрелище, какое только открывало когда-либо таинственное море
глазам человека. Перед нами была огромная мясистая масса футов по семьсот в
ширину и длину, вся какого-то переливчатого желтовато-белого цвета, и от центра
её во все стороны отходило бесчисленное множество длинных рук, крутящихся и извивающихся,
как целый клубок анаконд, и готовых, казалось, схватить без разбору всё, что бы
ни очутилось поблизости. У неё не видно было ни переда, ни зада, ни начала, ни
конца, никаких признаков органов чувств или инстинктов; это покачивалась на
волнах нездешним, бесформенным видением сама бессмысленная жизнь.
Когда с
тихим засасывающим звуком она снова исчезла под волнами, Старбек, не отрывая
взгляда от воды, забурлившей в том месте, где она скрылась, с отчаянием
воскликнул:
– Уж
лучше бы, кажется, увидеть мне Моби Дика и сразиться с ним, чем видеть тебя, о
белый призрак!
– Что
это было, сэр? – спросил Фласк.
– Огромный
спрут. Не многие из китобойцев, увидевших его, возвратились в родной порт,
чтобы рассказать об этом.
Но Ахав
не произнёс ни слова, он развернул свой вельбот и пошёл к кораблю, а остальные
в молчании последовали за ним.
Какими
бы суевериями ни окутывали китоловы появление этого существа, ясно одно – зрелище
это настолько необычное, что уже само по себе не может не иметь зловещей
значительности. Оно встречается так редко, что мореплаватели, хоть и
провозглашают спрута единодушно самым крупным живым существом в океанах, тем не
менее почти ничего не знают толком о его истинной природе и внешнем виде, что,
впрочем, не мешает им твёрдо верить, что он составляет единственную пищу
кашалота. Дело в том, что все другие виды китов кормятся на поверхности,
человек даже может наблюдать их за этим занятием, между тем как спермацетовый
кит всю свою пищу добывает в неведомых глубинах, и человеку остаётся только делать
умозаключения относительно состава его пищи. Иногда во время особенно упорной
погони он извергает из себя щупальца спрута, и среди них были обнаружены
некоторые, достигающие в длину двадцати и тридцати футов. Полагают, что
чудовища, которым принадлежат эти щупальца, обычно цепляются ими за океанское
дно, и кашалот в отличие от остальных левиафанов наделён зубами для того, чтобы
нападать на них и отдирать их со дна.
Есть,
мне кажется, основания предполагать, что великий кракен епископа Понтоппидана[222] и
есть в конечном счёте спрут. Его обыкновение то всплывать, то погружаться, как
это описано у епископа, и некоторые другие упоминаемые им особенности совпадают
как нельзя точнее. Но вот что касается невероятных размеров, какие приписывает
ему епископ, то это необходимо принимать с большой поправкой.
Часть
натуралистов, до которых дошли смутные слухи об описанном здесь загадочном существе,
включает его в один класс с каракатицами, куда его по ряду внешних признаков и
следует отнести, но только как Енака[223]
в своём племени.
|
