 Увеличить |
Глава XCII. Серая амбра
Упомянутая
серая амбра – чрезвычайно интересное вещество, она представляет собой столь
важный предмет торговли, что в 1791 году в английскую палату общин для дачи
показаний по этому вопросу был специально вызван некий капитан Коффин из
Нантакета. Дело в том, что тогда, да и до самого недавнего времени,
происхождение серой амбры, равно как и сама амбра, было ещё загадкой. Несмотря
на такое название – от французского слова ambergris, что означает «серый янтарь», –
от янтаря она отличается очень сильно. Ведь янтарь, который, правда, находят
обычно на морском берегу, встречается также иногда в земле в глубине материков,
в то время как серую амбру можно встретить только на море. Кроме того, янтарь –
вещество твёрдое, прозрачное, ломкое и абсолютно лишённое запаха; из него
делают мундштуки, чётки и разные украшения; а серая амбра мягкая, как воск, и
такая пахучая, такая душистая, что её повсеместно употребляют в парфюмерии,
кладут в кадильницы, подмешивают к ароматическим свечам, к пудре для париков и
к помадам. Турки употребляют её вместо приправы в кушанья, а также носят её в
Мекку с теми же целями, с какими несут ладан в римский собор Святого Петра.
Некоторые виноделы опускают её по крупице в красное вино, чтобы улучшить букет.
И кто бы
только мог подумать, что все важные леди и джентльмены станут пользоваться веществом,
которое находят в презренном брюхе больного кита! И тем не менее это так.
Некоторые считают серую амбру причиной, другие – следствием несварения желудка
у китов. Такое несварение излечить довольно трудно, разве только что прописать
киту три вельбота брандретовых пилюль, а когда он их проглотит, поспешно отойти
на безопасное расстояние, как делают горняки во время взрывных работ.
Я забыл
сказать, что в серой амбре были найдены какие-то твёрдые круглые костяные пластинки,
которые Стабб поначалу принял за матросские брючные пуговицы; однако
впоследствии оказалось, что это всего лишь оплывшие амброй обломки клювов
небольших осьминогов.
Но если
благоуханнейшую амбру во всей её непорочности можно найти лишь в самой гуще
омерзительного разложения, неужели же в этом нет своего смысла? Вспомни,
читатель, что говорит святой Павел в Послании Коринфянам о порочности
непорочности; о том, что сеется в уничижении, восстаёт во славе. Припомни также
известное свидетельство Парацельса[285]
о том, из чего получается драгоценный мускус. И не забудь ещё ту странную
подробность, что из всех дурно пахнущих вещей самый неприятный запах имеет
туалетная вода на ранних стадиях производства.
Я рад
был бы заключить эту главу вышеприведённым обращением к читателю, но, к сожалению,
не могу этого сделать, ибо во что бы то ни стало должен опровергнуть одно
обвинение, которое часто выдвигают против китоловов и которое в глазах людей
предубеждённых получает косвенное доказательство в истории с французом и его
двумя китами. Ещё ранее в этом томе были разбиты клеветнические нападки на
китобойную профессию, провозглашавшие её делом грязным и неаппетитным. Остаётся
дать отпор ещё одному ложному утверждению. Некоторые люди распространяют слух,
будто киты вообще скверно пахнут. И откуда только берётся такая возмутительная
ложь?
Всего
вероятнее, что она восходит к тем дням, когда в Лондон более двух столетий тому
назад прибыли с гренландского промысла первые китобойцы. Дело в том, что эти
китобойцы тогда, как и теперь, не вытапливали китовый жир прямо в море, как это
делают суда в южных плаваниях, но, разрубая сало на мелкие кусочки, набивали
ими, вытащив втулку, огромные бочки и в таком виде привозили домой, поскольку
краткие сроки промысловых сезонов в ледовитых морях и внезапные свирепые штормы
не дают им возможности поступать иначе. А в результате, когда у пристани
раскрывают трюм и начинают разгружать эту китовую покойницкую, запах там стоит
примерно такой же, какой поднимается над городом в том месте, где перекапывают
старое кладбище, чтобы выстроить здесь родильный дом.
Кроме
того, как нетрудно догадаться, поводом для этого возмутительного навета на
китобоев могло послужить существование в прежние времена на берегах Гренландии
голландского поселения под названием Шмеренбург или Смеренберг[286] (в последней форме это
слово встречается у премудрого Фого фон Слака на страницах его славного труда
«О Запахах» – надёжнейшего руководства по этим вопросам). Как можно заключить
из самого названия (смер – сало, берг – хранить), это селение было основано
там, чтобы голландцы вытапливали в нём китовый жир, добываемый их флотилиями, и
не возили бы для этой цели сало к себе в Голландию. Посёлок представлял собой
большое скопище печей, жировых котлов и маслохранилищ; и, понятно, когда всё
это топилось и дымилось, запах оттуда исходил не слишком приятный. Но на китобойце
в Южных морях всё это происходит совсем иначе; за четырехгодичное плавание он
до отказа наполняет маслом трюм, не потратив в общей сложности на вытапливание
и пятидесяти дней; а разлитое по бочонкам масло почти не пахнет. Истина состоит
в том, что кит, живой ли, мёртвый ли, ни в коем случае не может считаться дурно
пахнущим созданием; и китолова в обществе не узнаешь по запаху. Да и вообще-то
откуда взяться у кита иному запаху, кроме самого приятного, если здоровье у него
всегда превосходное? Ведь он не сидит в четырёх стенах, а большую часть времени
проводит в движении, хотя, конечно, и не совсем на воздухе. Говорю вам, взмах
кашалотового хвоста над волнами распространяет вокруг аромат, подобный тому,
что оставляет за собой надушённая мускусом дама, прошелестевшая юбками по
уютной гостиной. Чему же уподоблю я благоуханного кашалота, при его гигантских
размерах? Быть может, тому легендарному слону с бивнями, унизанными
драгоценными камнями, и боками, умащёнными миррой, который был выведен через
врата индийского города навстречу Александру Великому, дабы воздать ему высшие
почести?
|
