 Увеличить |
Глава CVI. Нога Ахава
Поспешность,
с какой капитан Ахав покинул «Сэмюэла Эндерби», отозвалась некоторым ущербом
для его собственной персоны. Он с такой силой опустился на корму своего
вельбота, что его костяная нога треснула от удара. Когда же, поднявшись к себе
на палубу и вставив ногу в своё всегдашнее углубление, он вдруг с особой резкостью
повернулся, чтобы отдать неотложное приказание рулевому (как всегда правившему
якобы недостаточно твёрдо), тут ранее надтреснутую кость так перекорёжило, что
теперь на неё, хотя она и не сломалась и сохранила прежний блеск и лоск, нельзя
уже было, по мнению Ахава, вполне полагаться.
И ничего
удивительного не было, что Ахав, при всём его безумии и неистовой
опрометчивости, уделял всё же внимание этой мёртвой кости, на которой стоял.
Дело в том, что однажды, незадолго до отплытия «Пекода» из Нантакета, его нашли
как-то ночью распростёртым без чувств на земле; по какой-то неизвестной и,
казалось, необъяснимой несчастной случайности костяная нога подвернулась с
такой силой, что, вырвавшись из-под него, угодила ему, точно кол, в пах и едва
не пронзила его насквозь; и мучительную рану удалось залечить с огромным
трудом.
И тогда
уже в его охваченное бредом сознание запала мысль, что всякое мучение, которое
он теперь испытывал, было прямым последствием его прежнего несчастья; при этом
он, должно быть, отчётливо понимал, что подобно тому, как самый ядовитый гад
болотный с той же неуклонностью продолжает свой род, как и сладчайший певец
древесных кущ; равным образом и все несчастья, пользуясь любой счастливой случайностью,
естественно порождают себе подобных. И даже больше, чем равным образом, думал
Ахав; ведь и предки и потомки Горя уходят дальше во времени, чем предки и
потомки Радости. Ибо если даже не ссылаться на то, что, согласно определённым
каноническим учениям, естественные земные радости не будут иметь детей в мире
ином, и, даже напротив того, сменятся бездетной безрадостностью адского
отчаяния; между тем как некоторым постыдным здешним невзгодам всё же суждено
оставить после себя за могилой вечно разрастающееся потомство страданий; даже
если совершенно не ссылаться на это, всё равно при тщательном и глубоком
рассмотрении здесь обнаруживается неравенство. Ибо, думал Ахав, тогда как даже
высочайшее земное божество таит в себе какую-то неприглядную мелочность, в
основе всякого горя душевного лежит таинственная значительность, а у иных людей
даже архангельское величие; этому очевидному выводу не противоречат и самые
тщательные исторические изыскания.
Прослеживая
генеалогию неискупимых смертных несчастий, мы приходим в конце концов к самовозникшему
первородству богов; и перед лицом всех радостных, суматошливых летних солнц и
вкрадчиво звенящих цимбал осенних полнолуний, мы неизбежно видим одно: и сами
боги не пребывают в вечной радости. Извечное родимое пятно горести на лбу
человека – это лишь отпечаток печали тех, кто поставил на нём эту печать.
Здесь мы
поневоле выдали секрет, который по чести следовало бы, вероятно, раскрыть ещё
раньше. Среди прочих подробностей, связанных с личностью Ахава, для многих
всегда оставалось тайной, почему он в течение довольно долгого времени, до
отплытия «Пекода» и после, прятался от всех и вся с замкнутостью настоящего
далай-ламы, словно искал безмолвного убежища в мраморном сенате усопших. Объяснение,
пущенное с лёгкой руки капитана Фалека, ни в коем случае не приходится считать
удовлетворительным; хотя, конечно, когда речь шла о сокровенных глубинах души
Ахава, тут всякое объяснение больше прибавляло многозначительной тьмы, чем
проливало ясного света. Но под конец тем не менее всё вышло наружу; или по
крайней мере вышла эта подробность. Причиной его временного заточения было всё
то же его ужасное несчастье. Дело в том, что в глазах того узкого и постоянно
стягивающегося круга на суше, в котором люди по той или иной причине
пользовались привилегией менее затруднённого доступа к Ахаву; в глазах людей
этого робкого круга упомянутое несчастье, оставленное мрачным Ахавом без всяких
объяснений, было облачено таинственными страхами, позаимствованными в немалом
количестве из страны, где бродят привидения и раздаются вопли грешников. И
потому они от вящей преданности ему единодушно порешили, насколько это им по
силам, скрыть всё от людей; вот чем объясняется то обстоятельство, что на борту
«Пекода» долгое время ничего не знали об увечье Ахава.
Но как
бы то ни было – был ли или не был связан земной Ахав с невидимым, неуловимым
синодом воздушных стихий и с мстительными князьями и владыками пламени, –
но в описанном случае с ногой он принял практические меры – он вызвал к себе
плотника.
И когда
это должностное лицо появилось перед ним, он наказал ему не мешкая приняться за
изготовление новой ноги, а помощникам своим повелел проследить за тем, чтобы в
распоряжение плотника были переданы все костяные заклёпки и перекладины из
кашалотовой челюсти, накопленные на судне за долгое плавание, для того чтобы
тот мог отобрать самый прочный и доброкачественный материал. Когда это было
сделано, плотник получил приказание изготовить за ночь ногу вместе со всей
оснасткой. Мало того, было приказано извлечь из трюма до сей поры праздный
кузнечный горн; и корабельный кузнец, чтобы не было в деле заминки, спешно
принялся ковать все необходимые железные детали.
|
