 Увеличить |
Глава CXXVIII. «Пекод»
встречает «Рахиль»
На
следующий день дозорные заметили большой корабль, который шёл с подветра прямо
на «Пекод»; реи его были густо унизаны людьми. Это была «Рахиль». «Пекод» в это
время ходко шёл своим курсом, но когда с ним поравнялась ширококрылая
незнакомка, его хвастливо раздутые паруса вдруг опали, точно проткнутые пузыри,
и, утратив ход, он безжизненно закачался на волнах.
– Дурные
вести; она несёт дурные вести, – пробормотал старик матрос с острова Мэн.
Но ещё прежде чем её капитан, с рупором у рта стоявший на палубе, успел
окликнуть «Пекод», послышался голос Ахава:
– Не
видали ли Белого Кита?
– Видали,
вчера только. Не встречали ли вельбот в море?
Сдержав
ликование, Ахав успел отрицательно ответить на этот неожиданный вопрос и готов
уже был отправиться в своей шлюпке на борт к незнакомцу, когда капитан
«Рахили», приведя к ветру, сам спустился в шлюпку. Несколько взмахов вёслами,
багор зацеплен за грот-руслень, и капитан поднялся на палубу. Ахав сразу же
узнал в нём своего знакомого из Нантакета. Но приветствиями они не обменялись.
– Где
он был? Не убит, не убит! – повторял Ахав, вплотную подходя к нему. –
Как это произошло?
Оказалось,
что накануне на исходе дня, когда три вельбота «Рахили», отойдя в наветренную
сторону миль на пять от судна, были заняты преследованием небольшого стада
китов, из синей глуби неподалёку от корабля с подветренной стороны вдруг
показался белый горб и голова Моби Дика; в тот же миг был спущен четвёртый –
запасной вельбот и началась погоня. Некоторое время этот вельбот – самый ходкий
из четырёх – нёсся под парусом по ветру, и наконец ему удалось загарпунить
кита, – во всяком случае, насколько мог судить дозорный с мачты. Он видел
быстро удаляющуюся лодку, потом уже только чёрную точку, потом короткий всплеск
вспененной воды, потом – ничего, и поэтому заключили, что подбитый кит, как это
нередко случается, утащил за собой своих преследователей далеко в море. На
корабле начали беспокоиться, но ещё не тревожились. На снастях вывесили
световые сигналы; спустилась ночь, и судно, чтобы подобрать те три вельбота,
которые находились у него с наветренной стороны, – прежде чем отправляться
на поиски четвёртого прямо в противоположную сторону, – вынуждено было не
только отложить своё попечение о четвёртой лодке далеко за полночь, но даже ещё
и отдалиться от неё. Но когда три первые лодки были разысканы и благополучно
подняты на борт, «Рахиль» поставила все паруса – лисели на лисели – и
устремилась за пропавшим вельботом, разведя вместо маяка огонь в салотопке и
посадив чуть не всю команду на снасти и реи дозорными. Но, несмотря на то, что
она быстро пробежала расстояние, отделявшее её от того места, где в последний
раз видели лодку, и спустила свободные вельботы, которые обошли всё вокруг;
потом, не найдя ничего, снова устремилась вперёд, и снова остановилась, и снова
спустила вельботы; несмотря на то, что так продолжалось до рассвета, никаких
следов пропавшей лодки обнаружить не удалось.
Закончив
рассказ, капитан «Рахили» поспешил открыть цель своего визита на «Пекод». Он
хотел бы, чтобы встречный корабль присоединился к его поискам и стал бы
курсировать параллельно с ним на расстоянии четырёх-пяти миль, оглядывая тем
самым как бы двойной горизонт.
– Готов
на что угодно побиться об заклад, – шепнул Фласку Стабб, – что
какой-нибудь матрос ушёл у него на пропавшем вельботе в капитанском парадном
сюртуке или, может, при его золотых часах – уж больно он волнуется. Слыханное
ли это дело, чтобы два богобоязненных китобойца гонялись за одним пропавшим
вельботом в разгар промыслового сезона! Ты только взгляни, Фласк, видишь, какой
он бледный, у него даже зрачки побледнели, – ну, нет, пожалуй, не из-за
сюртука, это, должно быть…
– Мой
мальчик, мой родной сын среди них. Во имя господа – я молю, я заклинаю
вас! – воскликнул в эту минуту капитан «Рахили», обращаясь к Ахаву,
который покамест слушал его довольно холодно. – Позвольте мне зафрахтовать
ваше судно на сорок восемь часов. Я с радостью заплачу за это, и заплачу щедро,
если нужно, – только на сорок восемь часов, всего только. Вы должны, о, вы
должны это сделать, и вы сделаете это, капитан!
– Его
сын! – вскричал Стабб. – Это сына своего он потерял! Беру назад и
сюртук и часы. Что скажет Ахав? Мы должны спасти ему сына.
– Он
утонул вместе со всеми остальными минувшей ночью, – проговорил у них за
спиной старик матрос с острова Мэн. – Я слышал, все вы слышали, как
кричали их души.
Впоследствии
выяснилось, что на душе у капитана «Рахили» было особенно тяжко ещё и потому,
что в то время как один его сын находился среди команды пропавшего вельбота, на
другом вельботе, спущенном в тот же день и тоже сначала отставшем от судна в
разгар безумной погони, был его второй сын, и несчастный отец погрузился в
жесточайшую растерянность, из которой его вывел только его первый помощник,
инстинктивно избравший обычный для таких случаев образ действия – если две
лодки нуждаются в помощи, китобоец всегда подбирает сначала ту, в которой
больше народу. Но, повинуясь какому-то непонятному движению души, капитан
воздержался сначала от упоминания обо всём этом и, только вынужденный ледяным молчанием
Ахава, рассказал о своём всё ещё не обретённом сыне – маленьком мальчике, всего
двенадцати лет от роду, кого отец, движимый суровой и бесстрашной родительской
любовью, свойственной уроженцам Нантакета, с самого раннего возраста решил
приучать к невзгодам и чудесам профессии, которая с незапамятных времён была
написана на роду у каждого в их семье. Нередко случается даже, что нантакетские
капитаны отсылают своих сыновей в столь нежном возрасте в трёх– или четырехгодичное
плавание на чужом корабле, чтобы им не мешали приобретать первые навыки и
сведения по китобойному делу несвоевременное проявление естественного
отцовского пристрастия или излишняя родительская заботливость.
Между
тем капитан «Рахили» всё ещё униженно молил Ахава о милости, а капитан «Пекода»
по-прежнему стоял недвижно, точно наковальня, принимая удар за ударом, но сам
не испытывая ни малейшей дрожи.
– Я
не уйду, – говорил гость, – до тех пор, пока вы не скажете мне «да».
Поступите со мной так, как вы хотели бы, чтобы поступил с вами я в подобном
случае. Ибо у вас тоже есть сын, капитан Ахав, – правда, ещё совсем
младенец и находится сейчас в безопасности у вас дома, – и к тому же дитя
вашей старости, капитан. Да, да, вы смягчились, я вижу, – бегите, бегите,
люди, и готовьтесь брасопить реи!
– Стойте! –
крикнул Ахав. – Не трогать брасы, – а затем, протягивая и будто
отливая каждое слово, продолжал: – Капитан Гардинер, я этого не сделаю. Даже и
сейчас я теряю время. Прощайте, прощайте. Бог да благословит вас, и да простит капитан
Ахав самому себе, но я должен продолжать мой путь. Мистер Старбек, засеките
время по нактоузным часам и проследите, чтобы ровно через три минуты на борту
не осталось никого из посторонних. Потом брасопить реи и лечь на прежний курс.
Он резко
повернулся и не оглядываясь ушёл вниз в свою каюту, оставив капитана «Рахили»
поражённого столь безоговорочным и окончательным отказом на его горячие мольбы.
Но вот, очнувшись от своего оцепенения, Гардинер, не говоря ни слова, торопливо
подошёл к борту, скорее упал, чем спустился, в шлюпку и вернулся к себе на
корабль.
Скоро
суда уже разошлись прочь друг от друга; но, покуда встречная шхуна снова не
скрылась за горизонтом, было видно, как она бросалась то туда, то сюда на
каждое чёрное пятнышко, пусть даже еле заметное, на поверхности моря. То
вправо, то влево поворачивались её реи, она всё переходила с одного галса на
другой, то зарываясь в волну, то взлетая на гребне, и всё время её мачты и реи
сверху донизу были унизаны людьми, точно стройные вишни в саду, по ветвям
которых карабкаются сластёны-мальчишки.
И по
тому, как она шла своим скорбным путём, останавливаясь и петляя, ясно видно
было, что эта шхуна, проливающая потоки горьких брызг, по-прежнему не находила
утешения. Она была Рахиль, которая плачет о детях своих, ибо их нет[326].
|
