Письмо 142
От виконта де Вальмона к маркизе де Мертей
Лестное слово, прелестный друг мой, не знаю, право, плохо ли
я прочел, плохо ли понял и ваше письмо, и рассказанную в нем историю, и
приложенный к ней образчик эпистолярного стиля. Единственное, что я могу вам
сказать, — это то,
что последний показался мне оригинальным и вполне
способным произвести должное впечатление, поэтому я его просто-напросто переписал и столь же просто послал
божественной президентше. Я не потерял ни минуты
времени —
нежное послание было отправлено вчера же вечером. Я
предпочел не медлить, ибо, во-первых, обещал написать ей вчера, а
во-вторых, подумал, что ей, пожалуй, и целой ночи не хватит на то, чтобы
углубиться в себя и поразмыслить над этим великим событием, пусть бы вы
даже вторично упрекнули меня за это выражение.
Я надеялся, что еще сегодня утром успею переслать вам ответ
моей возлюбленной. Но сейчас уже около полудня, а я еще ничего не получил. Я
подожду до пяти часов, и, если к тому времени не будет никаких известий, сам за
ними отправлюсь. Ибо только первый шаг труден, особенно когда оказываешь
внимание.
А теперь, как вы сами понимаете, я тороплюсь узнать конец
истории этого вашего знакомого, на которого пало ужасное подозрение, будто он в
случае надобности не способен пожертвовать женщиной. Исправится ли он? Простит
ли ему великодушная приятельница?
Однако я не в меньшей степени желаю получить ваш ультиматум,
как вы выразились на языке высокой дипломатии! Особенно же любопытно мне
знать, не обнаружите ли вы любви и в этом последнем моем поступке. О, конечно,
она в нем есть, и в большом количестве! Но к кому? Впрочем, я не хочу
хвастаться и все свои надежды возлагаю на вашу доброту.
Прощайте, прелестный друг мой. Письмо это я запечатаю не
раньше двух, в надежде, что смогу присовокупить к нему желанный ответ.
В два часа пополудни.
По-прежнему ничего, а ждать больше нельзя — нет времени
добавить хоть одно слово. Но отвергнете ли вы и на этот раз нежные поцелуи
любви?
Париж, 27 ноября 17...
Письмо 143
От президентши де Турвель к госпоже де Розмонд
Сорвана завеса, сударыня, на которой написана была
обманчивая картина моего счастья. Роковая правда открыла мне глаза, и я вижу
перед собой неминуемую близкую смерть, путь к которой лежит между стыдом и
раскаянием. Я пойду по этому пути... и мучения мои будут мне дороги, если они
сократят мое существование. Посылаю вам полученное мною вчера письмо. Добавлять
к нему ничего не стану: оно само за себя говорит. Сейчас уже не до жалоб —
остается лишь страдать. Мне нужна не жалость, а силы.
Примите, сударыня, мое последнее прости — прощаюсь я только
с вами, — и исполните мою последнюю просьбу: предоставьте меня моей
участи, позабудьте обо мне, не числите меня больше среди живых. В горе есть
некая черта, за которой даже дружба лишь усиливает наши страдания и не может их
исцелить. Когда раны смертельны, всякая попытка лечить их бесчеловечна. Мне
отныне чужды все чувства, кроме отчаяния. Для меня теперь нет ничего — только
глубокая ночь, в которой я хочу похоронить свой позор. Там стану я плакать о
грехах своих, если еще смогу плакать! Ибо со вчерашнего дня я не пролила и
слезинки. В моем увядшем сердце их больше нет.
Прощайте, сударыня. Не отвечайте мне. Я дала клятву на этом
жестоком письме — больше их не получать.
Париж, 27 ноября 17...
|
