 Увеличить |
Письмо 68
От виконта де Вальмона к президентше де Турвель
Как ответить, сударыня, на ваше последнее письмо? Как
осмелиться быть правдивым, если искренность может погубить меня в вашем мнении?
Что поделаешь, так нужно. Мужества у меня хватит. Я говорю, я беспрестанно
повторяю себе, что лучше заслужить вас, чем просто обладать вами. И даже если
вы всегда будете отказывать мне в счастье, к которому я неизменно буду
стремиться, надо вам доказать хотя бы, что сердце мое его достойно. Как жаль,
что, как вы выразились, я отказался от своих заблуждений! С каким восторженным
упоением читал бы я это ваше письмо, на которое с трепетом отвечаю. В нем вы
говорите со мной искренне, вы проявляете ко мне доверие, вы, словом,
предлагаете мне свою дружбу. Сколько благ, сударыня, и как жаль, что я не могу
ими воспользоваться! Почему я не тот, каким был!
Если бы я им был, если бы у меня было к вам обычное легкое
влечение, порождаемое обольщением и жаждой удовольствий, но именуемое в наши
дни любовью, я поспешил бы извлечь выгоду из всего, чего сумел бы добиться. Не
слишком разбираясь в средствах, лишь бы они обеспечивали успех, я поощрял бы
вас откровенничать со мной, чтобы разгадать, я добивался бы полного вашего
доверия, чтобы его обмануть, я принял бы вашу дружбу в надежде ввести вас в
заблуждение... Как, сударыня, эта картина пугает вас? Знайте же, что она была
бы списана с меня, если бы я сказал, что соглашаюсь Сыть только вашим другом...
Кто? Я? Я согласился бы разделить с кем-либо чувство,
возникшее в вашей душе? Если я и скажу вам это, тотчас же перестаньте мне
доверять. С этого мгновения я пытался бы вас обмануть. Я мог бы еще желать вас,
но уж, наверно, не любил бы.
Не то чтобы милая искренность, сладостное доверие,
трогательная дружба не имели в моих глазах цены... Но любовь! Любовь истинная,
та любовь, которую внушаете вы, сочетая в себе все эти чувства, придавая им еще
большую силу, не могла бы, подобно им, обрести спокойствие и душевный холод,
позволяющий сравнивать и даже оказывать те или иные предпочтения. Нет,
сударыня, не стану я вашим другом! Я буду любить вас любовью самой нежной,
самой пламенной, хотя и полной глубочайшего почтения. Вы можете ввергнуть ее в
отчаяние, но не уничтожить.
По какому праву притязаете вы на то, чтобы распоряжаться
сердцем, чье поклонение отвергаете? Какая утонченнейшая жестокость заставляет
вас завидовать даже счастью любить вас? Оно принадлежит мне, и вы над ним не
властны. Я сумею его защитить. И если оно — источник моих страданий, то в нем
же найду я и исцеление.
Нет, еще раз нет! Упорствуйте в своих жестоких отказах, но
оставьте мне мою любовь. Вам доставляет радость делать меня несчастным. Пусть
так. Попробуйте поколебать мое мужество, я сумею принудить вас хотя бы к тому,
чтобы вы решили мою участь. И, может быть, наступит день, когда вы станете ко
мне более справедливы. Не то чтобы я надеялся пробудить в вас чувствительность.
Но даже не покорившись убеждению, вы проникнетесь им, вы скажете: «Я о нем
неверно судила».
Скажем точнее, — вы несправедливы к себе самой. Узнать
вас и не полюбить, полюбить и не быть постоянным, и то и другое — равно невозможно.
И несмотря на украшающую вас скромность, вам, должно быть, легче жаловаться,
чем удивляться чувствам, вами порожденным. Что до меня, чья единственная
заслуга состоит в том, что я оценил вас, я не хочу утратить этой заслуги. И,
отказываясь принять лукавые ваши дары, я возобновляю у ног ваших клятву любить
вас вечно.
Из ***, 10 сентября 17...
Письмо 69
От Сесили Воланж к кавалеру Дансени (записка карандашом, переписанная
Дансени)
Вы спрашиваете, что я делаю: я люблю вас и плачу. Моя мать
со мной не разговаривает. Она отняла у меня бумагу, перья и чернила. Я
пользуюсь карандашом, который, на счастье, у меня сохранился, и пишу на обрывке
вашего письма. Мне только и остается, что одобрить все, предпринятое вами. Я
слишком люблю вас, чтобы не ухватиться за любой способ получать известия о вас
и сообщать вам что-нибудь о себе. Мне не нравился господин де Вальмон, и я не
думала, что он такой уж вам друг. Постараюсь привыкнуть к нему и полюбить его
ради вас. Я представления не имею, кто нас выдал. Это могут быть только моя
горничная или священник, которому я исповедовалась. Я очень несчастна. Завтра
мы уезжаем в деревню, на сколько времени — не знаю. Боже мой! Не видеть вас!
Мне больше не на чем писать. Прощайте. Постарайтесь разобрать, что я написала.
Эти слова, написанные карандашом, может быть, сотрутся, но чувства,
запечатленные в моем сердце, — никогда.
Из ***, 10 сентября 17...
|
