 Увеличить |
Письмо 129
От виконта де Вальмона к маркизе де Мертей
Скажите мне, прелестный друг мой, откуда взялся едкий и
издевательский тон, который господствует в вашем последнем письме? Какое
совершил я, очевидно сам того не подозревая, преступление, столь вас
разгневавшее? Вы упрекаете меня за то, что я говорил с вами так, будто вполне
рассчитываю на ваше согласие, хотя еще не получил его. Но — так я полагал — в
том, что в отношениях с кем угодно могло бы показаться дерзостью, между нами
двумя следует видеть лишь знак доверия. А с каких пор это чувство вредит дружбе
или любви? Соединив желание с надеждой, я лишь поддался естественному для человека
порыву оказаться как можно ближе к счастью, которого он домогается. Вы же
приняли за проявление гордыни то, что явилось лишь следствием моего нетерпения.
Я отлично знаю, что, согласно принятым обычаям, в подобных случаях полагается
выказывать почтительную недоверчивость. Но вы так же хорошо знаете, что это
лишь церемонная формальность, и, думается мне, я имел право считать, что
подобное мелочное жеманство между нами уже лишнее.
Мне кажется даже, что такая свобода и откровенность, когда
они основаны на давнишней связи, гораздо ценнее нелепого улещивания, из-за
которого в любовные отношения так часто вносится какая-то приторность. Может
быть, впрочем, моя манера обращения нравится мне больше лишь потому, что
напоминает о пережитом счастье. Но именно поэтому мне было бы еще обиднее
видеть, что вы придерживаетесь иного мнения.
Это, однако, по-моему, единственная моя вина. Ибо я не
представляю себе, что вы могли бы всерьез думать, будто я способен предпочесть
вам какую бы то ни было другую женщину, и еще меньше — что я мог ценить вас так
мало, как вы якобы думаете. По этому поводу вы говорите, что внимательно
разглядывали себя и не нашли, что до такой степени опустились. Нисколько не
сомневаюсь, и это лишь доказывает, что у вас хорошее зеркало. Но разве вам не
было бы легче сделать тут же более справедливый вывод, что я-то уж, наверно, не
думал о вас так, как вы вообразили?
Тщетно стараюсь я понять, откуда у вас взялась такая
странная мысль. Все же мне думается, что она имеет какое-то отношение к
похвальным отзывам, которые я осмелился сделать по адресу других женщин. Так,
по крайней мере, заставляет думать ваше подчеркнутое повторение эпитетов восхитительная,
божественная, привлекательная, которые я употребил, говоря о госпоже де
Турвель или о малютке Воланж. Но разве вы не знаете, что эти слова, по большей
части выбираемые случайно, а не обдуманно, выражают не столько отношение к
данной особе, сколько положение, в котором находишься в тот момент, когда о ней
говоришь? И если в то самое время, когда я был увлечен той или другой, желание
обладать вами у меня не ослабевало, если я совершенно явно оказывал вам
предпочтение перед теми двумя, — ибо ведь не могу же я возобновить нашу
былую связь иначе, как пренебрегши ими, — мне кажется, что вам не в чем меня
особенно упрекнуть.
Немногим труднее будет мне оправдаться и по поводу неведомого
очарования, которое вас, кажется, тоже задело: ибо прежде всего, ежели
что-то неведомо, это отнюдь не значит, что оно привлекательнее. О, что может
превзойти восхитительные наслаждения, которые одна лишь вы способны всегда
делать новыми и всегда более острыми? Я, значит, хотел сказать только
одно, — что это наслаждение было такого рода, какого я еще не испытывал, и
я вовсе не намеревался определять его сравнительную ценность. При этом я даже
добавил то, что и сейчас повторяю: каким бы оно ни было, я сумею бороться с ним
и превозмочь его. И в это нетрудное дело я внесу еще больше рвения, если оно
окажется данью моего служения вам.
Что же касается малютки Сесили, то говорить вам о ней считаю
просто ненужным. Вы же не забыли, что я занялся этой девочкой по вашей просьбе
и, чтобы развязаться с ней, жду только вашего разрешения. Я мог отметить ее
простодушие и свежесть, я мог даже на мгновение счесть ее привлекательной, —
ведь творение твоих рук всегда доставляет тебе известное удовольствие. Но,
разумеется, она еще ни в какой области не созрела настолько, чтобы удержать
внимание.
А теперь, прелестный друг мой, я взываю к вашему чувству
справедливости, к доброте, с которой вы в свое время ко мне отнеслись, к нашей
долгой, ничем не омрачаемой дружбе, к полному взаимному доверию, которое
скрепило нашу связь, — разве заслужил я жесткий тон вашего последнего
письма? Но как легко будет вам вознаградить меня за него, едва только вы этого
пожелаете! Скажите лишь слово, и вы увидите, удержат ли меня здесь не то что на
один день, но на одну минуту любые очарования, любая привязанность. Я полечу к
вашим ногам, в ваши объятия и докажу вам тысячу раз тысячью способами, что вы и
есть истинная владычица моего сердца и всегда останетесь ею.
Прощайте, прелестный друг мой. С нетерпением жду вашего
ответа.
Париж, 3 ноября 17...
|
