 Увеличить |
Письмо 50
От президентши де Турвель к виконту де Вальмону
Так-то, милостивый государь, выполняете вы условия, на
которых я согласилась получать иногда от вас письма? И как могу я «не иметь
причин на них жаловаться», когда вы говорите в них лишь о чувстве,
которому я опасалась бы отдаться даже в том случае, если бы могла это сделать,
не нарушая своего долга? Впрочем, если бы мне нужны были новые причины для
сохранения этого спасительного страха, то, думается мне, я могла бы найти их в
вашем последнем письме. И действительно, что делаете вы, воображая, будто
произносите апологию любви? Показываете мне ее в самом бурном и грозном
обличье. Кто может хотеть счастья, купленного ценою утраты рассудка, счастья, недолгие
радости которого сменяются в лучшем случае сожалением, если не раскаянием?
Вы сами, у кого привычка к этому пагубному исступлению
должна ослаблять его последствия, разве не вынуждены признать, что оно зачастую
оказывается сильнее вас, разве не вы первый жалуетесь на вызываемое им
невольное смятение чувств? Какую же ужасающую бурю поднимет оно в сердце,
непривычном к нему и чувствительном, тем более что власть его над ним станет
еще сильнее из-за громадных жертв, которые сердце это вынуждено будет ему
принести?
Вы думаете, сударь, — или делаете вид, будто
думаете, — что любовь ведет к счастью, я же глубоко убеждена, что она
сделает меня несчастной, и потому хотела бы никогда и не слышать этого слова.
Мне кажется, что даже речь о ней лишает спокойствия, и не меньше, чем чувство
долга, мои душевные склонности побуждают меня просить вас, чтобы вы
соблаговолили больше не упоминать об этом.
В конце концов теперь вам нетрудно согласиться на эту
просьбу. По возвращении в Париж вам представится достаточно много поводов
позабыть о чувстве, которое, быть может, порождено лишь привычкой заниматься
подобного рода вещами, а своей силой обязано лишь деревенской скуке. Разве
сейчас вы не там, где взирали на меня вполне равнодушно? Можете вы сделать там
хоть один шаг, не встретив примера такой же легкой готовности к переменам? И
разве не окружены вы там женщинами, которые гораздо привлекательнее меня и
потому имеют гораздо больше прав на внимание с вашей стороны? Мне чуждо
тщеславие, в котором укоряют мой пол. Еще меньше у меня той ложной скромности,
которая представляет собою лишь утонченную гордыню. И потому я совершенно
искренне говорю вам, что нахожу в себе очень мало таких качеств, которыми могла
бы нравиться. Да будь у меня избыток их, я и то не считала бы, что имею
достаточно их для того, чтобы привязать вас к себе. Просить вас не заниматься
мною больше — значит только просить вас сделать то, что вы уже не раз делали и
что вы, наверно, сделали бы еще раз в самом скором времени, если бы даже я
добивалась от вас обратного.
Одна эта правда, о которой я забыть не могу, сама по себе
была бы достаточно веской причиной для того, чтобы отказываться вас слушать.
Имеются у меня и тысячи других. Но, не желая вступать в бесконечный спор, я
ограничусь тем, что прошу вас, как мне уже случалось это делать, не говорить со
мной о чувстве, о котором я и слушать не должна, а не то что отвечать на него.
Из ***, 1 сентября 17...
Письмо 51
От маркизы де Мертей к виконту де Вальмону
Право же, виконт, вы просто невыносимы. Вы обращаетесь со
мной так бесцеремонно, словно я ваша любовница. Да знаете ли вы, что я
рассержусь и что в настоящий момент я ужасно зла? Как! Завтра утром вы должны
повидать Дансени, — вы знаете, как важно, чтобы я поговорила с вами до
этой встречи, — и при этом заставляете меня ждать вас целый день, а сами
невесть где бегаете! Из-за вас я приехала к госпоже де Воланж до неприличия
поздно, и все старухи нашли, что я «поразительна». Мне пришлось подлаживаться к
ним весь вечер, чтобы их умиротворить, ибо старух сердить нельзя: от них
зависит репутация молодых женщин.
Сейчас уже час ночи, а я, вместо того чтобы лечь спать, чего
мне до смерти хочется, должна писать вам длинное письмо, от которого спать
захочется вдвойне, такая меня одолевает скука. Счастье ваше, что у меня нет
времени бранить вас дольше. Но не подумайте, что вы прощены: мне просто
некогда. Слушайте же, ибо я тороплюсь.
Проявив хоть немного ловкости, вы должны завтра добиться
полного доверия Дансени. Время для откровенности самое подходящее: он
несчастен. Девочка была на исповеди. Она все рассказала, как ребенок, и с тех
пор ее до того мучит страх перед дьяволом, что она решила во что бы то ни стало
пойти на разрыв. Все свои ничтожные сомнения она поведала мне так горячо, что я
поняла, насколько ее сбили с толку. Она показала мне письмо, в котором
объявляет о разрыве, — это сплошной ханжество. Целый час она прощебетала
со мной, не сказав при этом ни одного разумного слова, но тем не менее весьма
смутила меня, так как не могу же я откровенничать с таким недалеким созданием.
Из всей этой болтовни я, однако, поняла, что она по-прежнему
любит своего Дансени. Усмотрела я тут и одну из тех уловок, которых у любви
всегда достаточно и которой девочка эта самым забавным образом поддалась.
Мучимая и желанием все время заниматься своим возлюбленным, и страхом,
занимаясь им, погубить свою душу, она придумала молиться богу, чтобы он помог
ей забыть любимого, а так как она поминутно молится об этом, то и находит
способ беспрестанно думать о нем.
Для человека, более искушенного, чем Дансени, это маленькое
обстоятельство явилось бы скорее подмогой, нежели помехой. Но этот юноша такой
Селадон [[23]], что, если ему не помочь,
у него на преодоление самых пустяковых препятствий уйдет столько времени, что у
нас на осуществление нашего замысла времени уже не останется. Вы правы: это
очень жаль, и я не менее вас раздосадована тем, что именно он является героем
этого приключения, но что поделаешь? Сделанного не поправить, а вина тут ваша.
Я попросила показать мне его ответ [[24]]
и даже разжалобилась. Он из сил выбивается, убеждая ее, что невольное чувство
не может быть преступным: как будто оно не перестает быть невольным с того
мгновения, как с ним прекращают борьбу. Мысль эта до того проста, что пришла в
голову даже девочке. Он в довольно трогательных выражениях жалуется на свое
несчастье, но скорбь его полна такой нежности и, по-видимому, так сильна и
искренна, что мне кажется невероятным, чтобы женщина, которой представился
случай довести мужчину до такого отчаяния и притом со столь малой опасностью
для себя, не поддалась бы соблазну потешиться этим в дальнейшем. Словом, он
объяснил ей, что он совсем не монах, как думала девочка, и, несомненно, это —
лучшее из всего, что он сделал. Ибо если уж заниматься любовью с монахами, то
господа мальтийские рыцари предпочтения тут не заслуживают.
Как бы то ни было, но, вместо того чтобы терять время на
разговоры, которые меня бы только поставили в неудобное положение, не убедив,
быть может, ее, я одобрила решение о разрыве, но сказала, что в подобных случаях
гораздо честнее излагать свои доводы не письменно, а устно, что существует,
кроме того, обычай возвращать письма и другие мелочи, которыми могли
обмениваться влюбленные, и, сделав таким образом вид, будто я вполне согласна с
этой юной особой, я убедила ее назначить Дансени свидание. Мы тотчас обсудили,
как это осуществить, и я взяла на себя уговорить мамашу выехать из дому без
дочки. Завтра после полудня и наступит сей решительный момент. Дансени уже
предупрежден. Но ради бога, если вам представится возможность, убедите этого
прелестного пастушка быть менее томным и научите его, раз уж надо говорить
прямо, что настоящий способ побеждать сомнения — это постараться сделать так,
чтобы тем, у кого они имеются, больше нечего было терять.
Впрочем, для того чтобы нелепая эта сцена больше не
повторялась, я не преминула заронить в сознание девочки подозрение, так ли уж
строго соблюдают исповедники тайну исповеди, и уверяю вас, что за страх,
который она мне внушила, она теперь платит своей собственной боязнью, как бы ее
исповедник не рассказал все мамаше. Надеюсь, что после того как я с ней
поговорю еще разок-другой, она перестанет рассказывать о своих глупостях
первому встречному [[25]].
Прощайте, виконт. Займитесь Дансени и будьте его
руководителем. Стыдно нам было бы не сделать с этими двумя детьми всего, что
нам нужно. А если это окажется для нас труднее, чем мы первоначально
рассчитывали, вспомним, чтобы подхлестнуть свое рвение, вы — о том, что речь
идет о дочери госпожи де Воланж, а я — о том, что она должна стать женою
Жеркура. Прощайте.
Из ***, 2 сентября 17...
|
