XIII
Она
положила оба письма в карман, тихо, задумчиво пошла к Татьяне Марковне и села
подле нее.
Бабушка
только что осмотрела свадебную постель и смеряла с швеею, сколько пойдет кисеи,
кружев на подушки, и уселась в свои кресла.
Она
бегло взглянула на Веру, потом опять вдруг взглянула и остановила на ней
беспокойный взгляд.
– Что
случилось, Вера, ты расстроена?
– Не
расстроена, а устала. Я получила письма оттуда, от…
– Оттуда? –
повторила бабушка, меняясь в лице.
– Одно
давно; я не распечатывала до сих пор, а другое сегодня. Вот они, прочти,
бабушка.
Она
положила оба письма на стол.
– Зачем
мне читать, Верочка? – говорила Татьяна Марковна, едва преодолевая себя и
стараясь не глядеть на письма.
Вера
молчала. Бабушка заметила у ней выражение тоски.
– Разве
тебе нужно, чтоб я знала, что там?..
– Нужно,
бабушка, прочти.
Бабушка
надела очки и стала было читать.
– Не
разберу, душенька, – сказала она, с тоской отодвинув письмо. – Ты
скажи лучше коротко, зачем мне нужно знать.
– Не
могу рассказать, сил нет, дух захватывает… Я лучше прочту.
Она,
шепотом, скрадывая некоторые слова и выражения, прочла письма и, скомкав оба,
спрятала в карман. Татьяна Марковна выпрямилась в кресле и опять сгорбилась,
подавляя страдание. Потом пристально посмотрела в глаза Вере.
– Что
же ты, Верочка, думаешь? – спросила она нетвердым голосом.
– Ты
спрашиваешь, что я думаю! – сказала Вера с упреком, – то же, что ты,
бабушка!
– Это
я знаю. Но он предлагает… венчаться, хочет остаться здесь. Может быть… если
будет человеком, как все… если любит тебя… – говорила Татьяна Марковна
боязливо, – если ты… надеешься на счастье…
– Да,
он называет венчанье «комедией» и предлагает венчаться! Он думает, что мне
только этого недоставало для счастья. Бабушка! ведь ты понимаешь, что со мной –
зачем же спрашиваешь?
– Ты
пришла ко мне спросить, на что тебе решиться…
Бабушка
говорила робко, потому что все еще не знала, для чего прочла ей письма Вера.
Она была взволнована дерзостью Марка и дрожала в беспокойстве за Веру, боясь
опасного поворота страсти, но скрывала свое волнение и беспокойство.
– Я
не за тем пришла к тебе, бабушка, – сказала Вера. – Разве ты не
знаешь, что тут все решено давно? Я ничего не хочу, я едва хожу – и если дышу
свободно и надеюсь ожить, так это при одном условии – чтоб мне ничего не знать,
не слыхать, забыть навсегда… А он напомнил! зовет туда, манит счастьем, хочет
венчаться!.. Боже мой!.
Она с
отчаянием пожала плечами.
У
Татьяны Марковны отходило беспокойство от сердца. Она пошевелилась свободно в
кресле, поправила складку у себя на платье, смахнула рукой какие-то крошки со
стола. Словом – отошла, ожила, задвигалась, как внезапно оцепеневший от испуга
и тотчас опять очнувшийся человек.
– Бабушка! –
заключила Вера, собравшись опять с силами. – Я ничего не хочу! Пойми одно:
если б он каким-нибудь чудом переродился теперь, стал тем, чем я хотела прежде
чтоб он был, – если б стал верить во все, во что я верю, – полюбил
меня, как я… хотела любить его, – и тогда я не обернулась бы на его зов.
Она
замолчала. Бабушка слушала, притаив дыхание, как пение райской птицы.
– Я
бы не была с ним счастлива: я не забыла бы прежнего человека никогда и никогда
не поверила бы новому человеку. Я слишком тяжело страдала, – шептала она,
кладя щеку свою на руку бабушки, – но ты видела меня, поняла и спасла… ты –
моя мать!.. Зачем же спрашиваешь и сомневаешься? Какая страсть устоит перед
этими страданиями? Разве возможно повторять такую ошибку!.. Во мне ничего
больше нет… Пустота – холод, и если б не ты – отчаяние.
У Веры
закапали слезы. Она прижалась головой к плечу бабушки.
– Не
поминай этого и не тревожь себя напрасно! – говорила бабушка, едва
сдерживаясь сама и отирая ей слезы рукой, – ведь мы положили никогда не
говорить об этом…
– Я
и не говорила бы, если б не письма. Мне нужен покой… Бабушка! увези, спрячь
меня… или я умру! Я устала… силы нет… дай отдохнуть… А он зовет туда… хочет
прийти сам…
Она
заплакала сильнее.
Бабушка
тихо встала, посадила ее на свое место, а сама выпрямилась во весь рост.
– А!
если так, если он еще, – заговорила она с дрожью в голосе, – достает
тебя, мучает, он рассчитается со мной за эти слезы!.. Бабушка укроет, защитит
тебя, – успокойся, дитя мое: ты не услышишь о нем больше ничего…
Бабушка
дрожала, говоря это.
– Что
ты хочешь делать? – с удивлением спросила Вера, вдруг вставая и подходя к
Татьяне Марковне.
– Он
зовет тебя; я сойду к нему с обрыва вместо тебя на s647 любовное свидание – и
потом посмотрим, напишет ли он тебе еще, придет ли сюда, позовет ли…
Бабушка
ходила по кабинету, сама не своя от гнева.
– В
котором часу он завтра придет в беседку, кажется в пять? – спросила она
отрывисто.
Вера все
глядела на нее с изумлением.
– Бабушка!
ты не поняла меня, – сказала она кротко, взяв ее за руки, –
успокойся, я не жалуюсь тебе на него. Никогда не забывай, что я одна виновата –
во всем… Он не знает, что произошло со мной, и оттого пишет. Ему надо только
дать знать, объяснить, как я больна, упала духом, – а ты собираешься,
кажется, воевать! Я не того хочу. Я хотела написать ему сама и не могла, –
видеться недостает сил, если б я и хотела.
Татьяна
Марковна присмирела и задумалась.
– Я
хотела просить Ивана Иваныча, – продолжала Вера, – но ты знаешь сама,
как он любит меня, какие надежды были у него… Сводить его с человеком, который
все это уничтожил, – нельзя!
– Нельзя! –
подтвердила Татьяна Марковна, тряся головой. – Зачем его трогать? Бог
знает, что между ними случится… Нельзя! У тебя есть близкий человек, он знает
все, он любит тебя, как сестру: Борюшка…
Вера
молчала.
«Да,
если б как сестру только!» – думала она и не хотела открывать бабушке о страсти
Райского к ней; это был не ее секрет.
– Хочешь,
я поговорю с ним…
– Погоди,
бабушка, я сама скажу ему, – отвечала Вера, опасаясь вмешивать брата.
Она
надеялась на его сердце, доверяла его уму, чувствам, но не доверяла его
неуловимо-капризной фантазии и способности увлекаться.
– Я
как-нибудь, через брата, или соберусь с силами и сама отвечу на эти письма, дам
понять, в маком я положении, отниму всякие надежды на свидание. А теперь мне
нужно пока дать ему знать только, чтоб он не ходил в беседку и не ждал
напрасно…
– Это
я сделаю! – вдруг сказала бабушка.
– Но
ты не пойдешь сама, не увидишься с ним? – говорила Вера, пытливо глядя в
глаза бабушке. – Помни, я не жалуюсь на него, не хочу ему зла…
– И
я не хочу! – шептала бабушка, глядя в сторону. – Успокойся, я не
пойду, я сделаю только, что он не будет ждать в беседке…
– Прости
меня, бабушка, еще за это новое огорчение!
Татьяна
Марковна вздохнула и поцеловала ее.
|
